Дарья Донцова - Сволочь ненаглядная
– Это не ее доллары, Звягинцева их украла.
– У кого?
– Потом объясню.
Повисло молчание, прерываемое лишь всхлипываниями манекенщицы.
– Ну надо же, – расстроилась я, – все зря, Егора не нашла…
– Отчего же? – хмыкнул Володя. – Вот он.
– Где?!
– Вот!
Я проследила за его пальцем, указывающим на Стеллу, и пролепетала:
– Ты шутишь.
– Отнюдь, – последовал ответ, – Стелла и Егор – одно лицо.
– Но как, откуда, почему? – несвязно забубнила я. – Ничего не понимаю.
– Вызовите конвой, – велел майор и, дождавшись, пока зареванную Егорову уведут, сказал: – Дура ты, Лампа, дубина стоеросовая, а ведь чуть не погибла.
Ответ на свои вопросы я получила только вечером, когда майор, схарчив заботливо приготовленную мной свинину с печеной картошкой, заявил:
– Я понимаю так, что данный ужин – попытка подкупа должностного лица, находящегося при исполнении…
– Ну, сейчас ты дома, – залебезила я, – расскажи. Смотри, никто не помешает…
– Кстати, где все?
– Катюша на дежурстве, а остальные двинули в Большой театр, Люся просто мечтала о балете…
– И Юля? – изумился Володя. – На костылях?
– Она сказала: загипсованная нога еще не повод, чтобы лишаться развлечений!
– Семейка ненормальных, – фыркнул майор.
– Безумие заразно, – парировала я.
– Нет, – помотал головой приятель.
– Точно знаешь? – поддела я. – Откуда?
– Разбираясь в деле Егоровой, пришлось консультироваться у психиатра, – серьезно ответил Костин и спросил: – Ну, рассказывать?
Я села напротив и превратилась в слух.
Глава 31
Егор вырос в детском доме и с ранних лет усвоил простую истину – девочек любят, а мальчиков нет. Ему не повезло так, как Насте, он за десять лет сменил три приюта со злыми, раздраженными педагогами. Мальчишкам доставалось по первое число, их ругали, частенько били, лишали обеда… Девчонок же, начинавших при малейшем проявлении учительского гнева судорожно рыдать, моментально оставляли в покое. Да и учились они лучше… Егорушка начал подражать поведению одногруппниц. Впрочем, особо ему стараться не пришлось… Мальчик уродился тихим, не любил футбол и драки, с большим удовольствием ходил на занятия по домоводству и приобрел в последнем детдоме кличку Маня. Неизвестно, как бы повернулась жизнь мальчишки, но однажды его вызвали в кабинет директора, поставили перед полной, просто одетой женщиной – и огорошили: эта тетка – его родная бабка.
В семье у Зинаиды Егорке жилось не так уж плохо. Бабка любила внука, ее невестка тоже была незлым человеком, даже иногда покупала ботинки, с Ленькой они моментально подружились, только Павел недовольно ворчал. Но Егорка старательно не обращал на дядьку внимания. Жил же он в детском доме, где таких Павлов среди воспитателей роились тучи, а тут всего один мужик, можно и потерпеть. Хуже стало, когда померла баба Зина.
Перед смертью старуха подозвала внука, сунула бумажку и произнесла:
– Егорушка, здесь адрес твоих родителей. Уж прости меня, дуру безграмотную, так толком и не поняла, какое преступление они совершили, только обоих в тюрьму посадили, а тебя в детдом сдали.
Ошарашенный Егор только хлопал ресницами, пытаясь переварить дикую информацию.
– Ты к ним не ходи, – поучала бабка, – только если совсем край подойдет, ты не нужен там. Один раз они уже отказались от тебя и во второй не приветят, но адресок сохрани.
Край подошел примерно через год, когда разъяренный Павел вытолкал Егорку за дверь. Делать было нечего, пришлось отправляться к родителям.
Худенькая, какая-то прозрачная, светловолосая женщина, похожая на престарелую девочку, близоруко прищурилась и переспросила:
– Кто? Егор? От Зинаиды?
На секунду подростку показалось, что она сейчас захлопнет дверь, но Майя вздохнула и промолвила:
– Входи, раз пришел.
На маленькой кухне его угостили слабозаваренным чаем с твердокаменными карамельками. Пока Егорка пытался раскусить «Вишенку», Майя сухо завела рассказ о своих злоключениях. Через час у мальчишки голова пошла кругом. Оказывается, кроме выплывших из небытия родителей, у него имеется еще и сестра. Честно говоря, Егорка не очень поверил Майе. Мягко говоря, она выглядела странно. Худое, узкое лицо постоянно дергалось, левый глаз быстро-быстро моргал, на шее дрожала натянутая жила, а во рту, казалось, не осталось ни одного зуба. Еще хуже выглядел отец. Валентин сидел у стола, уставившись в одну точку. Лицо его напоминало маску – белое и без признаков каких-либо эмоций. Майя говорила и говорила, а муж не менял позы. «Слышит или нет?» – гадал Егор. Вдруг отец резко вскинул правую руку и велел:
– Дай!
Мать метнулась к подоконнику, схватила толстую тетрадь, ручку и протянула ему. Он моментально принялся писать.
– А где Настя? – спросил Егор.
– Тсс, – шикнула мать, – отец работает. Замолчи немедленно.
Воцарилась тишина, прерываемая только вздохами Валентина. Наконец он захлопнул тетрадь и встал. Дождавшись, когда он вышел из кухни, Майя пояснила:
– Валентин – гениальный поэт, лучший стихотворец современности, наша задача не мешать ему.
Егор почтительно слушал хвалебные речи, которым, казалось, нет конца. Потом все же еще раз спросил:
– Сестра где?
– Не хочу разговаривать на эту тему, – дернула щекой мать. – Мы с ней не поддерживаем никаких отношений.
Неделю Егор прожил у родителей, спал на кухне, на раскладушке. Вообще она словно не замечала сына, могла целый день и не вспомнить про обед для него, а Егор сам стеснялся открывать крохотный, полупустой холодильник. И только когда Валентин кратко бросал:
– Я проголодался, – мать неслась к плите.
Егор не мог понять, чем они занимались целый день. Валентин постоянно шкрябал ручкой в тетради, а Майя без конца писала какие-то бумажки. В маленькой квартирке стоял дикий бардак, по полу мотались клоки пыли, но ни отец, ни мать не обращали на грязь никакого внимания. Впрочем, их не травмировал текущий кран в ванной, мерзко воняющий туалет и нестираное, цвета асфальта, постельное белье. Быту они уделяли мало внимания, питались в основном геркулесом на воде, кефиром да овощами, которые Майя без всякого вдохновения заваливала в скороварку. Егор только вздыхал, вспоминая пироги и котлеты бабы Зины. К четвергу парнишка понял, что страшно стесняет родителей.
– Чем это вы занимаетесь? – поинтересовался он утром.
Валентин, по обыкновению, промолчал. Майя оторвалась от очередного письма и пояснила.
– Ведем правозащитную работу, написали шесть книг о нашей пенитенциарной системе, переписываемся с организациями в разных странах мира. Вот, прочти.
И она сунула Егору в руку папку. Тот открыл обложку, потрогал различные послания с иностранными марками и пробормотал:
– Английского я не знаю…
– Да? – удивилась мать. – А в школе какой язык преподают?
– Английский…
– Чего же ты не выучил? – удивилась Майя. – Я большинство знаний вынесла из школы.
Егор смолчал, понимая, что его и родителей разделяет пропасть. В воскресенье Майя сообщила:
– Ну, Егор, навестил нас, спасибо, пора тебе домой.
– Но, – удивился парень, – я говорил же, Павел меня выгнал, я думал у вас пожить…
– Мы люди бедные, – отрезала мать, – инвалиды, пенсия копеечная, квартира крохотная. А ты уже взрослый, скоро школу закончишь. По-хорошему не мы тебе, а ты нам помогать должен. Лучше помирись с дядей и вернись назад. Извини, но нам с Валюшей некогда за тобой ухаживать, мы работаем целыми днями.
Егор молча оделся и ушел, решив более никогда не переступать порог родительского дома. Жил же он до этого, считая себя сиротой…
Домой к Павлу он не вернулся. Сначала просился к знакомым и одноклассникам на постой, потом устроился в художественное училище натурщиком. И здесь произошла встреча, коренным образом переменившая судьбу подростка.
Однажды, когда он, страшно устав после работы, натягивал одежду, за ширму заглянул Петр Владимирович Радзило, профессор, мировая величина, художник, известный в России и за рубежом.
– Притомился? – заботливо спросил он.
Это только кажется, будто труд натурщика легок. На самом деле стояние в одной, заданной позе страшно мучительно, и Егор кивнул.
– Какие планы у тебя на вечер? – поинтересовался профессор и, не дожидаясь ответа, прибавил: – Поужинаем?
Они поехали домой к Радзило, закусили и выпили, потом Петр Владимирович поставил красивую музыку, выключил свет…
Утром Егор проснулся потрясенный. До этого у него случались короткие связи с одноклассницами, но каждый раз парень, застегивая брюки, не испытывал ничего, кроме брезгливости. По большому счету, женщины его не привлекали, он ни разу не влюблялся. Зато сейчас испытал всю гамму чувств.
Егор поселился у Радзило. Работу натурщика он бросил, вел домашнее хозяйство, стирал, гладил, стряпал, пек пироги… Никогда еще в жизни он не был так счастлив. Петр Владимирович звал его «звездочка», и Егор готов был целовать любовнику ноги. Чем дольше длился роман, тем больше парень убеждался: он – женщина, заключенная по недоразумению в мужское тело, ошибка природы…
