Королевы бандитов - Шрофф Парини

– Я…

– У тебя никогда не было и не будет подруг, Фарах, потому что ты стерва. Можешь попробовать обмануть деревенских и полицию, но я сомневаюсь, что кто-то тебе поверит. Ты соврала о том, что дом, занимавшийся похоронами Самира, все перепутал и кремировал его по ошибке…

– Но коп, которому я это сказала, мне поверил! – Глаза Фарах блеснули триумфом.

– Конечно, потому что это было твое слово против слова далита. Стереотипы неистребимы, о чем я тебе и толкую. Гребаная иерархия. Именно из-за нее в следующий раз коп не поверит слову мусульманки против слова четырех индуисток.

– Четырех?

Гита принялась загибать пальцы:

– Салони, Прити, Прия и я.

– Но они тебе не друзья! Ты сама говорила, что вы с Салони давно…

– Конечно, друзья. Мы с Салони помирились. Я была у нее на вечеринке. – Гита предъявила расписанные хной ладони в качестве доказательства. – Видишь, ты и правда на обочине местной жизни. А близнецы теперь мои новые приятельницы. Вчера мы вместе ужинали. Я оказала им «маленькую услугу», как все это тут называют, так что они скажут кому угодно и что угодно, если я попрошу.

– «Маленькую услугу»? Какую такую маленькую услугу? – Брови Фарах сошлись на переносице, а в следующую секунду взлетели на лоб – она догадалась, что́ здесь имеется в виду, одновременно с тем, как Гита ответила:

– Я сняла кольцо у Прити из носа. Так же, как и у тебя.

– Ты убила Даршана?!

Настала очередь Гиты лучезарно улыбаться, блестя зубами:

– Я умею улаживать проблемы – кому, как не тебе, об этом знать. Теперь ты понимаешь, что тебе не нужен такой враг, как я, Фарах? – Угроза прозвучала бодро и весело, а Гита между делом осмотрела дареную тыкву и потыкала в нее пальцем, проверяя упругость. – Я была с тобой очень терпелива. Даже слишком терпелива. Настолько терпелива, что тебе это не пошло на пользу – наоборот, ты что-то разбаловалась. Приобрела дурные привычки. Так что терпеливой я больше не буду, Фарах, поскольку в отличие от того, что ты сказала обо мне, я могу сказать, что ты мне на фиг не нужна живая. Улавливаешь?

Фарах кивнула.

– Уверена? А то говорят, иногда ты туговато соображаешь.

Голос Фарах прозвучал отрывисто, будто лопались одна за другой туго натянутые нитки:

– Я все прекрасно поняла.

– О, фантастика! Все считают тебя тормозом, но я-то как раз так не думаю. Мне кажется, ты нарочно делаешь все, чтобы люди тебя недооценивали. И это очень умный приемчик.

– Спасибо, – лопнула еще одна нить.

– Пожалуйста-пожалуйста, всегда обращайся, – тепло отозвалась Гита. – А теперь прошу прощения, у меня впереди насыщенный день, поэтому будь любезна, свали нафиг из моего дома.

Она подвела совершенно ошеломленную Фарах к выходу, открыла дверь и оцепенела, потому что за дверью стоял Архан, тараща на нее светлые орехово-зеленые глаза. И он даже не начал с порога требовать снеки, что еще более явно, чем его торжественная физиономия, свидетельствовало: мальчишка примчался сюда по очень важному делу.

– Что случилось? – спросила Гита.

– Нам звонили из полиции! – выпалил Архан. – Копы хотят, чтобы вы с мамой немедленно приехали в Кохру.

Это, безусловно, придало пущей правдоподобности всему, что она сказала Фарах. Но полюбоваться выражением лица вдовы Гита не могла, потому что ее собственное исказилось от страха. Она тотчас взмокла, капли пота выступили в ложбинке между грудей.

– Зачем? – выдохнула Гита.

– Затем, что они хотят вас арестовать!

21

Обстановка в полицейском участке Кохры могла бы слегка утихомирить сердечко Гиты, метавшееся в грудной клетке, как всполошенная колибри. От полицейского участка здесь было только название: трое мужчин в форме цвета хаки развалились во дворе на пластиковых креслах, как в кафе, закинув ногу на ногу, и потягивали чай с молоком и специями из пузатых стаканов. Ни доброе расположение духа, ни лихо заломленные бежевые береты на солнцепеке у них ничуть не пожухли. Однако вопреки этому мирному зрелищу Гита слезла с заднего сиденья скутера с таким чувством, будто впереди ее ждал путь на эшафот.

Мужнин скутер Салони припарковала у обочины – опустить подножку ей удалось только со второго раза. Они вдвоем с Гитой двинулись вперед. Дорожка, ведущая к главному входу, как и весь двор по периметру, была выложена по краям кирпичами, врытыми в землю и похожими на длинный ряд падающих костяшек домино. Гита услышала смех. Молодой посыльный собирал у офицеров пустые стаканы – должно быть, это он всех развлек какой-то шуткой, потому что ухмылялся с довольным видом, а остальные мужчины хохотали. Старший из них, с самым большим количеством нашивок на рукавах и погонах, одобрительно хлопнул парня по спине. Из невидимого радиоприемника доносилась музыка – наверное, его включили в каком-то магазине по соседству. Звучала не современная попса, а что-то из старой доброй эстрады.

Обстановку можно было бы назвать идиллической, если бы за решеткой камеры предварительного заключения, которая была отлично видна со двора, два офицера не избивали палками-латхи плачущего человека. Гита вздрогнула, когда палка угодила ему сзади под коленки и он упал. Офицеры тотчас подхватили его под мышки и вздернули на ноги. Убедившись, что задержанный может стоять без посторонней помощи, копы продолжили избивать его, а он – рыдать. «Значит, все может обернуться и вот таким образом», – дошла до Гиты четкая дихотомия ситуации. Либо допрос будет пустой формальностью, а Архан, как уверяет Салони, – редкостный олух и фантазер, и тогда скоро они обе будут тоже гонять чаи на солнышке, либо через пятнадцать минут она займет место того человека, издающего такие ужасные звуки. При одной мысли об этом Гита схватилась за мочку уха, а Салони дернула ее руку вниз:

– Прекрати! Честное слово, не быть тебе звездой игры в покер. – И напутствовала напоследок: – Запомни: подстраивайся под меня, слушай внимательно. Веди себя естественно. Ты ничего не знаешь о том, как он умер, ясно? В «Си-Ай-Ди» так висяки и поднимают: преступник всегда знает то, чего знать не должен, и выдает себя этим. – Она поправила на Гите дупатту. – И держи шею закрытой.

«Поднимают висяки»?..» У Гиты возник вопрос, сколько серий «Си-Ай-Ди» успела посмотреть Салони, но думать над этим не было времени.

Старший офицер и головы не поднял, когда женщины приблизились. Не взглянул он на них, и когда Салони сказала, что их вызвали по поводу скоропостижной смерти мистера Даршана Вареша, – лишь отхлебнул из нового стакана чай, обмочив усы, и кивнул в сторону вынесенного во двор стола, за которым сидела… определенно женщина. Стол стоял сбоку от выкрашенного желтой краской главного входа, под навесом, между двумя открытыми дверями участка.

При виде копа женского пола у Гиты проснулась надежда. После того как Пхулан Дэви свершила свою месть в День святого Валентина, ее бросили в тюрьму. Тогда она уже была знаменитостью, обращались с ней лучше, чем с другими заключенными, и она даже подружилась с начальницей тюрьмы Киран Беди, которая впоследствии помогла Пхулан попасть в последний бастион людей с криминальным прошлым – в политику. Находясь в тюрьме, Пхулан ждала суда, который власти долгие годы откладывали, продолжая следствие. Но в конце концов все сорок восемь пунктов обвинения были сняты, и Пхулан нежданным, негаданным, нечаянным образом все-таки оказалась на свободе. После одиннадцати лет, проведенных в тюрьме без официального приговора, ее освободили и избрали членом парламента. Она оставалась в политике до самой смерти, вернее, до того дня, когда ее убили в возрасте тридцати семи лет. Но эту часть истории Королевы бандитов Гита предпочитала не вспоминать. Вместо этого она задумалась, как ей обзавестись собственной Киран Беди, верной союзницей.

– Э-э… намаскар [126], – сказала Гита женщине-офицеру, сложив ладони на уровне груди. – Нас вызвали для дачи свидетельских показаний, видимо. Мы из той деревни, где вчера мистер Даршан… э-э…