Лев Корсунский - Игрек Первый. Американский дедушка
— Узнать бы — в какой! — в нетерпении выкрикнула Зоя Сергеевна.
Гоголев оцепенел. Он прожил жизнь с вурдалаком.
— Сейчас они приедут за ним! — Зоя Сергеевна была охвачена жаждой деятельности. — Как достать его тело!
— Зачем я его отпустил одного! — убивался Гоша. — Какой я негодяй!
— Болван! — подтвердила Зоя Сергеевна.
— Его мечта не исполнится! Он не будет лежать в русской земле!
— Убирайся! — с зубовным скрежетом процедила Зоя Сергеевна.
Гоша вышел в другую комнату.
В ожидании тела на полу стоял шикарный дубовый гроб. Он должен был набить свою утробу человеческой плотью. Когда‑нибудь ему, Гоше, придется лечь в такую же деревянную кровать. Вернее, о нем другие позаботятся.
О чем можно думать, когда лежишь в гробу? Искушение узнать это было велико.
Гоша осторожно залез в гроб. Он пришелся ему впору. Гоша закрыл глаза, сосредоточился. Вечные мысли в голову не приходили, лезла всякая чепуха: опять ночью по лицу ползал таракан. Завтра надо притвориться спящим и убить мерзавца! А как же покойникам быть со всякой нечистью? Покойничкам паршиво!
Гоша прошептал едва слышно, одними губами:
— Нет, весь я не умру…
Пока Гоша Гоголев воображал себя в гробу на месте прадеда, того вполне устраивало его собственное место. На кухне. В квартирке Инги.
Старый гусар и его подруга уплетали яичницу и запивали ее шампанским.
— У меня никогда не было дедушки! — сказала Инга с набитым ртом, ухитряясь при этом с нежностью посматривать на американца.
— Ты хочешь, чтоб я тебя увнучил?
— Я хочу за тебя замуж! — хихикнула от смущения Инга. — Ты правда был миллионером?
Дедушка вздохнул, сделав вид, что раскаивается в содеянном, хотя ни разу в жизни не жалел об этом. Вот в чем заключался секрет его долголетия — так старец сам считал.
— Балда! Мог один миллион ухлопать на бездомных собак… Сколько у тебя еще осталось бы?
— Четыре с половиной.
— Я бы нашла, что с ними сделать.
— Я же не знал, что ты уже родилась, крошка!
— Мог заполучить меня в жены! А теперь — фиг тебе!
— Зато собачки довольны!
— Вообще-то — да! Дедуся, ты просто великолепен! Таких больше нет! — Инга быстро смирилась с потерей миллионов и чмокнула американца в щеку.
— Меня, наверно, уже хватились! — Серафим Терентьевич вспомнил о своей семье.
С яичницей и шампанским было покончено. Дедушка встал.
— Все было очень мило! — Он помялся и достал из бумажника стодолларовую купюру, украдкой положил ее на стол. Но Инга все, конечно, заметила. В гневе она вскочила, размахнулась, чтобы влепить американцу пощечину. Но в последний момент почему-то передумала. Поцеловала его в ту самую щеку, по которой секунду назад хотела хлопнуть. Засмеялась. И сунула деньги в карман.
— Мерси.
Когда в дверь позвонили, Зоя Сергеевна приводила себя в порядок перед трельяжем в коридоре. Горестные события последних дней наложили на ее милое лицо отпечаток.
Зоя Сергеевна бросилась к двери, надеясь увидеть дедушку (живого или мертвого), а предстали перед ней два человека в синих халатах.
— Перевозку заказывали? — дыхнул один из них перегаром.
Зоя Сергеевна ничуть не удивилась бы, если б оттуда вырвалось и пламя. А второй молча выпустил дым изо рта. Перевозчики покачивались и находили опору друг в друге.
Замешательство женщины грузчиков не удивило, они, слава богу, на такой работе ко всему привыкли. С пьяной бесцеремонностью рассматривали мужчины Зою Сергеевну, словно прикидывая, кто из них возьмет ее тело за ноги, а кто — за руки.
— Где покойник? — не вынес молчания первый грузчик.
— У нас пока только гроб…
— Пустой гроб мы не повезем! — заверил второй грузчик.
— Где покойник?
Он сам придет на кладбище…
— Если покойник придет своим ходом, то сами и гроб везите! Распишитесь в квитанции и оплатите за срочность!
— Гоша! — Зоя Сергеевна ринулась в комнату за помощью.
Гоша сладко спал в гробу. Грузчики увидели его через открытую дверь.
— А чего вы покойничка не хотите везти, вдова? — деликатно поинтересовался первый грузчик, с трудом сохраняя равновесие.
— Расставаться с ним не желаете? — с пьяной любознательностью спросил второй. — Все равно придется, куды ж денешься…
Грузчики протопали в сапогах, заляпанных грязью, по ковру. — Гоша застонал во сне и с неудовольствием пробудился. Приподнялся в гробу.
— Ты лежи, лежи! — заботливо уложил его первый грузчик. — Не надорвемся! Теперь твое дело маленькое!
— Мы люди привыкшие. Целыми днями покойников таскаем.
Гоголев оторопело уставился на работяг, дрыгнулся, но, одурманенный их хмельным дыханием, на мгновенье затих. И был тотчас погружен во тьму. Грузчики накрыл гроб крышкой и взялись за него с двух концов.
Гоша завозился в гробу, совершил попытку выбраться на свободу, но Зоя Сергеевна прикрикнула на него, как на собаку:
— Лежать!
И он затих в гробу, обожженный обидой. Только заскулил по-собачьи от страха и одиночества.
Когда грузчики с демонстративным кряхтеньем, покачиваясь, стали сносить гроб по лестнице, Зоя Сергеевна опомнилась. Что за дурь на нее нашла!
— Послушайте! — кинулась вдова к ребятам. — Нехорошо получилось… он ведь живой…
— Нехорошо, что живой? — с пьяным глубокомыслием задался вопросом старшой по имени Семен.
— Хорошо, что живой…
— Да пореви ты! — окрысился на Зою Сергеевну Семен. — Первый раз такую вдову вижу! Солдат, а не вдова! Ни слезинки!
Грузчики не нарочно притиснули Зою Сергеевну гробом к стене. Ее хрип достиг слуха покойника. Встревоженный тем, что происходит с его вдовой, Георгий Антонович трепыхнулся.
— Прекратите безобразие! — глухо, как из могилы, донеслось из гроба.
Но грузчикам было не до покойника. С невероятным трудом удержали они свою ношу. Отдышались с облегчением.
— Не гробанемся? — о бессмысленной улыбочкой спросил старшой.
— Не должны! — заверил его напарник. — Дурная примета. И тоже добродушно улыбнулся: — Ты меня только не смеши. Как в тот раз.
Старшой тихонько посмеялся своим воспоминаниям. Напуганный этой беседой, Гоша завозился в гробу.
— Товарищи! — раздался голос из гроба. — Мне неловко, что вы меня несете…
— Не вертись! — прикрикнул на Гошу старшой.
— Пускай покойник сам идет, а, Семен? — взмолился Николай. — Что мы, нанялись?
— Не положено!
Соседи у подъезда при виде гроба крестились, вздыхали, всхлипывали.
— Откройте гроб, попрощаться надо с покойником!
— В последний раз!
— Как, вдова? — спросил старшой грузчик. — Открыть?
— Ни в коем случае! — истерично выкрикнула Зоя Сергеевна.
От обиды на свою вдову Георгий Антонович затравленно зарычал. Маньячка! Она хочет живым закопать его в землю, чтоб сохранить проклятую могилу! Ах так? Ладно, он согласен! Ему-то один хрен, а подлая вдова потом поплачет! Последние волосы будет рвать на голове, а ему, Гоше, уже ничем не поможешь! От жалости к себе покойник всхлипнул и стал подвывать. Он вспомнил себя в детстве, когда тоже хотел умереть, чтоб наказать родителей. Ну и пусть он ребенок! Что ж, если он только таким диким способом может наказать неверную жену!
До Гоголева донесся галдеж соседей.
— Зоя Сергеевна, дайте проститься с Георгием!
— Вы хоть и недавно у нас живете, а все равно свои!
— Не по-людски как-то!
«Неужели не даст людям со мной проститься? — с ожесточением подумал Гоша. — Стерва какая!»
Услышав, что крышку гроба снимают, Гоша замер. Искушение — выскочить из гроба — было сильным, жаль, соседи до полусмерти перепугаются. Да и сам он в дураках останется: не вдову накажет, а себя самого. На всю жизнь привяжется за ним дурная слава лжепокойника. А когда придет срок и на самом деле ляжет он в гроб, никто к этому событию всерьез не отнесется. Будут люди стоять у его изголовья и перемигиваться, вспоминая, как он в прошлый раз выскочил оттуда чертиком из табакерки. И даже когда уже в землю его закопают, вспоминать все-таки будут те, первые его лжепохороны.
Дневной свет ослепил Георгия Антоновича. Он закрыл глаза.
Соседи ахнули, увидев мокрое от слез лицо усопшего.
— Покойник плачет!
— Хорошая примета, в рай попадет!
— В грехах раскаивается!
Напрягся Гоша, чтобы подняться, да такую слабость ощутил во всех членах, что и пальцем шевельнуть не смог. Какое мужество для этого требуется: на глазах у людей из гроба встать.
— Какой молоденький!
— Мальчик совсем!
— Красавчик! Как живой!
— Кажется, сейчас встанет!
— Ай, вроде как моргнул!
— От чего Георгий помер?
— Разрыв сердца!
— Сердечный! Я вчерась еще про него подумала: этот не жилец!
