Наталья Александрова - Поющие в коровнике
– А как же Леонид Борисович?
– За него не беспокойтесь. Леонид фактически отыскал корабль, провел предварительную разведку, так что его интересы будут учтены. Кроме того, он настоял, чтобы приличные деньги заплатили семьям погибших моряков. Тем, у кого они имелись. Там такие деньги лежат – всем хватит! В общем, можно сказать, дело выходит на финишную прямую. А тебя-то куда подвезти?
– Домой!!!
Леонид Борисович позвонил мне вскоре, как-то утром, и был очень мил. Сказал, что он совершенно закрутился с делами, но обо мне все время помнит и хочет отблагодарить меня за свое спасение. И вообще надо бы побеседовать в спокойной обстановке, так что не соглашусь ли я поужинать с ним сегодня в ресторане? И назвал очень приличный ресторан, куда понимающие люди ходят именно ужинать и проводить время за приятной неторопливой беседой. Я немного помедлила с ответом, и умница Леонид Борисович тут же присовокупил, что, разумеется, он приглашает нас вместе с Родионом – он тоже много сделал для его спасения и вообще очень приятный молодой человек. Очень кстати он это сказал, а то я уж начала думать, что старикан возомнил о себе невесть что – раз он теперь будет обеспеченным человеком, то может возыметь на меня какие-то виды.
Условились на семь вечера, и я занялась приятным делом: стала перебирать свои шмотки. Однако платяной шкаф как-то ничем меня не порадовал. Все, что раньше я выбирала и покупала, руководствуясь собственными вкусами, теперь мне совершенно не нравилось. Очевидно, после всей этой истории я стала совершенно другим человеком. Слон, кстати, утверждает, что все случившееся пошло мне на пользу, я стала гораздо серьезнее и приятнее в общении: меньше хамлю, почти не ругаюсь, бросила курить, не говоря уж о коксе. Этим я, правда, и раньше не слишком-то увлекалась. Если так дальше пойдет, продолжает Слон, отойдя на всякий случай от меня подальше, я научусь готовить грибной суп и картофельные котлеты, стану по утрам делать зарядку и запишусь на курсы макраме при нашем ДЭЗе.
То был такой положительный и молчаливый, а теперь совершенно распоясался и научился говорить гадости!
Я мучительно раздумывала, сидя над ворохом одежды, и тут позвонила Ира, чтобы сообщить мне последние новости.
Димыч улетел на Мальдивы – один. Эта новость, надо сказать, меня нисколько не потрясла. Лизка Веселова примирилась с потерей и уже окучивает какого-то типа из Нефтеюганска, где уж она его подцепила – не говорит. И вообще в нашей бывшей компании никому кавалера не показывает, боится, что отобьют. А кому отбивать-то? Тамарку родители показали наркологу, и он забил тревогу: дескать, у вашей дочери алкоголизм, и уже не в начальной стадии, раз она так круто реагирует на спиртное. Родители всполошились и определили Тамарку в клинику. Надька Булкина доигралась-таки: ревнивый хахаль поймал ее с другим и крепко побил, руку сломал и глаз едва не выбил. Хахаля загребла милиция, а тот, другой, под шумок ускользнул. Надька сама виновата – хахаль ее честно предупреждал: поймает – изувечит, так что еще радоваться надо, что она легко отделалась, все жизненно важные органы в целости остались.
А у нее, Иры, все просто замечательно, потому что приехали Генкины родители, и его мама пришла в полный восторг от порядка в квартире и от Генкиного цветущего вида. Она подарила Ире очень миленький джемперочек и еще много всего и дала понять, что именно ее хотела бы видеть рядом со своим сыном, потому что все другие девушки неряхи, разгильдяйки и ни на что не годятся.
– А Генка-то к тебе как? – не утерпела я.
– И Генка хорошо, пить бросил и даже – можешь себе представить? – собирается устроиться на работу!
Последнему я не поверила, очевидно, Ира выдает желаемое за действительное. Тем не менее я вполне искренне пожелала ей счастья. Мы отключились, дав друг другу слово непременно встретиться в ближайшее время и поболтать.
Я снова взглянула на кучу одежды и решила пойти в душ, авось в ванной комнате придет в голову что-нибудь дельное.
В ванной я провела достаточно времени, а когда вернулась, в комнате надрывался мобильник.
– О, мам! – Я даже обрадовалась, увидев, кто обо мне вспомнил. – Как поживаешь? Что-то ты давно не звонила…
– Дуся… – раздался на том конце незнакомый хриплый голос. – Дусечка…
– Господи, мама! – До меня с трудом дошло, что голос принадлежит моей матери. – Что случилось?! Ты заболела?!
– Доченька, мне так плохо… – На том конце раздались булькающие звуки, в которых я опознала рыдания.
Телефон едва не выпал у меня из рук, ибо плачущей свою мать я не видела ни разу в жизни.
– Что у тебя болит, мама?! – вскричала я. – Сердце?
– Ох, Дуся, милая, приезжай скорее! – прошептал снова незнакомый, хриплый, не ее голос.
Телефон замолчал. Трясущимися руками я потыкала в кнопки, потом опомнилась – что я делаю? Тяну время? Надо срочно ехать к матери, она же просила – скорее! Может, сразу вызвать «скорую»?
Я схватилась за телефон, потом отбросила его и кинулась одеваться. Мое собственное сердце билось где-то у горла, когда я пыталась застегнуть куртку.
На площадке отдыхала Зинаида, она вечно таскается по лестнице туда-сюда.
– Что с тобой, Евдокия? – непритворно испугалась она.
– Маме плохо, – помертвевшими губами ответила я, – сейчас туда еду…
Зинаида неожиданно резвой бегемотицей скакнула к лестничному окну, высунулась чуть ли не по пояс и заорала:
– Виталик! Виталик!
Оказалось, ее сын, привезя мать из магазина, еще не успел отъехать и теперь согласился довезти меня до места – Зинаида ему приказала.
В машине я молчала, бросилась к знакомому подъезду, даже не поблагодарив Виталика. Мать долго не открывала, так что я прикидывала уже, кто из соседей дома, чтобы попросить их помочь с дверью. Наконец раздались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.
Я окаменела на пороге, потому что в жизни не представляла, что когда-нибудь увижу свою мать в таком виде. На ней был халат – это в два часа дня! Мало того, халат был старым, застиранным и без пуговиц. Сколько себя помню, мать в жизни не ходила в халате, были у нее какие-то полупрозрачные пеньюарчики либо купальный халатик, белый, с капюшоном. Мать была бледна, не накрашена, что тоже дело немыслимое, неубранные волосы висели безжизненными прядями, но меня поразили ее глаза. В них плескалось самое настоящее страдание. Увидев меня, она заплакала – не напоказ, а тихо и горько. Видно было, что плачет она давно и не получает от слез никакого облегчения.
– Мама! – Я бросилась к ней. – Что у тебя болит? Пойдем, я тебя уложу, вызовем врача!
– Какого врача? – Она отвела мою руку и рассмеялась желчно. – Мне, Дуська, уже никакой врач не поможет!
– Что, все так плохо? – В голове всплыло самое страшное – у нее обнаружили опухоль или какую-нибудь другую неизлечимую болезнь.
Однако рука у матери оказалась достаточно твердой и нисколько не дрожала, так что я не то чтобы успокоилась, но поняла, что в данную минуту срочная медицинская помощь ей не требуется. Я сбросила куртку и потащила мать в спальню. Там был жуткий беспорядок, дико воняло валерьянкой, но меня уже ничто не удивляло. Зеркальные дверцы шкафа были распахнуты, вещи вывалены на пол. Я вдохнула спертый воздух и выволокла мать в гостиную.
Там было поприличнее и форточка приоткрыта. Мать внезапно опустилась на диван, словно ноги ее не держали. Я примостилась рядом и обняла ее.
– Что, мама, что? Скажи же, наконец, тебе будет легче!
– Он меня бросил! – ответила она, глядя в угол.
– Кто? – Я сначала не поняла, о чем речь.
– Муж мой, Валерий Степанович, – покорно объяснила она. – Он пришел сегодня под утро и заявил с порога, что уходит к другой, представляешь?
– Что? – До меня наконец дошло, из-за чего сыр-бор. – Ты хочешь сказать, что у тебя нет никакой неизлечимой болезни и что ты в таком виде из-за этого урода, твоего муженька?! Мама, я тебя не узнаю! Ты ли это – женщина, умеющая устроиться в жизни, та, у которой было пятеро мужей (или шестеро)…
– Ох, Дуся, ты не представляешь, что он мне наговорил… – Губы ее задрожали. – Что я – не женщина.
– Ты? – удивилась я. – А кто же ты?
– Старуха. – Мать горько усмехнулась. – Потому что в его представлении женщины после двадцати пяти вообще никто. Что у меня морщины тут и тут…
– Да нет у тебя никаких морщин!
– Что у меня дряблая кожа, от которой его тошнит, и что я никого не могу обмануть своими подтяжками и искусственными зубами! Как будто сам только что не вставлял зубы, я же его и пристроила к Модесту Семеновичу, по знакомству! И еще много всего, уж такие гадости, что и повторить стыдно! – Мать всхлипнула и приникла ко мне.
– Да он просто придурок, твой Валерий Степанович! – возмутилась я. – Назвать тебя старухой! Да ты выглядишь моложе меня!.. Конечно, когда приведешь себя в порядок…
