Джек Ричи - Собственное мнение
— Мы живём в пригороде Миннеаполиса, — сказала Бернис. — Четверть акра земли, почти ранчо.
— Мебель у меня из вишнёвого дерева, — сказала Стелла. — Только спальный гарнитур стоил тысячу двести долларов. Одна царапина — и всё пропало.
— У нас по соседству почти в каждой семье двое, а то и трое детей. Сколько шума от них, ужас, и к тому же женщина с детьми просто прикована к дому!
— В последний раз, когда он был у нас, то уронил фунтик с мороженым на ковёр, — сказала Стелла. — А я ведь просила Уолтера не покупать ему мороженого!
— Знаете, мы не слишком заботимся об обстановке. Я беру уроки актёрского мастерства. Это очень дорого, но я верю в интеллектуальное развитие и самоусовершенствование.
Стелла поудобнее разместила сумку на коленях.
— Я сказала Уолтеру, что на этот раз собираюсь в Пасадену вместо того, чтобы пригласить маму к нам в Чикаго. Я думала, он станет возражать, но его лицо вдруг приняло какое-то змеиное выражение, и он сказал: «Почему бы и нет? Давай убьём одним камнем двух птичек!»
Бернис вздохнула.
— Год за годом я ссорилась и ссорилась с Генри, но нынче он вдруг сдался и купил мне билет. Знаете, иногда приходится выдерживать настоящие битвы, чтобы заставить мужа сделать то, что вам хочется.
— Но вообразите только, чтобы Уолтер воспользовался подобным выражением! — сказала Стелла. — Я даже чуть не передумала ехать — просто, чтобы преподать ему урок.
— Грегори — это, знаете, известный кинорежиссёр — однажды видел спектакль, который мы играли для школьников. Это было в 1957 году. Кажется, ему понравилось, он сделал общий комплимент труппе, и я думаю, при встрече он припомнит меня.
— У моей матери апельсиновые деревья растут прямо на передней лужайке, — сказала Стелла. — И ещё два больших инжира за домом.
Бернис поправила выбившуюся блондинистую прядь.
— Каждый вторник в нашем доме я устраиваю читки пьес. В таких случаях я всегда отправляю Генри в подвал, там у него мастерская. Он не интересуется интеллектуальными разговорами и вообще как-то путается под ногами.
— Ия, когда приглашаю к себе друзей, — сказала Стелла, — всегда отсылаю Уолтера в кино. Иначе он будет сидеть, как пень, или, чего доброго, заснёт.
— И вот он что-то тюкает там себе в подвале.
— У нас нет подвала, — сказала Стелла. — В таких многоквартирных домах, как наш, подвалы используются под помещение для обслуги или под склады. Поэтому я посылаю Уолтера в кино. Всё лучше, чем пить.
Бернис кивнула.
— Оттого-то я и позволила Генри захламить подвал.
Стелла нахмурилась.
— Но иногда мне кажется, что Уолтер не был в кино. Его выдаёт запах изо рта. Я его слышу даже сквозь мятные пастилки.
Бернис обдумала эту мысль.
— Генри тоже время от времени выпивает. Особенно если я отпускаю поводья.
— Мужчины вообще слабаки, — сказала Стелла. — Мне, например, приходится брать на себя буквально все ответственные решения.
— Вчера я спустилась в подвал, — сказала Бернис, — и спросила Генри, что, ради всего святого, он там делает в два часа ночи.
— Уолтер не любит маму, — сказала Стелла. — Но это не объясняет, почему он вздумал воспользоваться выражением типа «убить одним камнем двух птичек».
— И, представьте, Генри ехидно улыбнулся, как он это иногда делает, и сказал, что мастерит бомбу. Только представьте! Я сразу поняла, что он просто сидит и пьёт в одиночку.
— Думаю, Уолтер выпивает, когда бывает в отъезде, — сказала Стелла. — Видите ли, почти половину недели он проводит вне дома. Такая работа.
— То же и с Генри, — сказала Бернис. — Он машинист, и его участок — перегон от Миннеаполиса до Чикаго.
Лицо Стеллы выразило удивление.
— Как тесен мир! Уолтер тоже машинист, и на том же участке. Возможно, они даже знакомы друг с другом?
— Вполне, — Бернис слегка посмеялась.
— Генри однажды сказал, что преимущества такой службы в том, что можешь иметь по женщине в каждом из конечных пунктов перегона.
Последовало примерно с пятнадцать секунд молчания. Затем обе дамы уставились друг на друга.
Стелла заговорила первой.
— Уолтер весит около 160 фунтов и начинает лысеть.
Бернис побледнела.
— У Генри голубые глаза, и он носит очки в золотой оправе.
Стелла тоже спала с лица.
— У Уолтера срослись два пальца на правой руке.
Бернис закрыла глаза.
— У Генри родинка на левом бедре.
И тут, разумеется, Бернис припомнила, как Генри настоял на том, чтобы уложить её чемоданы, которые в настоящий момент находятся в багажном отделении в хвосте самолёта. Возможно, в одном из них тикает маленькое устройство…
Они ринулись в кабину пилота и в 8.39 принялись лихорадочно излагать свою историю.
В кабине тепловоза, следующего из Миннеаполиса в Чикаго, в десятый раз за последние пять минут машинист взглянул на свои ручные часы.
В 8.40 он улыбнулся.
Во весь рот.
Двадцать два цента в день[24]
— Вы озлоблены? — спросил репортёр.
Я недоумённо поднял брови:
— Озлоблен? Ради бога, нет.
— Но вы провели в тюрьме четыре года за преступление, которого не совершали.
Я благодушно улыбнулся:
— Не беда, государство компенсировало это, щедро заплатив мне шесть тысяч хороших американских долларов.
Очевидно, он всё подсчитал перед началом интервью:
— Это составляет около семнадцати центов за каждый час, проведённый за решёткой.
Я пожал плечами:
— Если вы в курсе, то я отрабатывал полагающиеся двадцать два цента. Это даёт мне право быть вписанным в актив Программы помощи бедным, а с другой стороны, когда человек сидит, у него значительно сокращаются расходы.
— Что вы собираетесь предпринять?
Репортёр был молод, поэтому я простил ему бестактный вопрос:
— Молодой человек, за четыре года они не успели полностью меня сломать. Самое лучшее для меня — впереди.
Начальник тюрьмы Денинг вручил мне коричневый конверт:
— Прошу тебя, Джордж, проверь содержимое и подпиши расписку. Это твои личные вещи.
— Что вы предпримете в первую очередь после того, как выйдете из тюрьмы? — не отставал репортёр.
— Куплю пистолет, — ответил я.
Начальник тюрьмы пронзительно посмотрел на меня:
— Слушай, Джордж, ты прекрасно знаешь, что когда человек освобождён условно…
— Но я не освобождён условно, начальник. Освобождён я безусловно, мне вернули избирательные права и прочее.
Репортёр грыз свой карандаш:
— Почему вы хотите купить пистолет?
— Люблю пистолеты, — заявил я. — У меня была небольшая коллекция, до того, как я попал в тюрьму, разумеется.
Он продолжал ощупывать почву.
— А что будет вторым вашим шагом после освобождения?
— Встречусь со своим адвокатом.
— С Генри Макинтайером?
— Нет, не с ним. Я говорю о Мате Нелсоне. Всегда считал, что его некомпетентность составила как минимум пятьдесят процентов того, что лишило меня четырёх лет жизни.
— Он был вашим защитником на процессе?
— Да.
Репортёр задумался.
— Будете ли вы искать тех двоих, давших показания против вас?
Я вытащил из коричневого пакета свой бумажник, проверил содержимое и сунул в карман.
— Мир тесен. Случаются непредвиденные встречи.
Начальник послал меня в отдел «Личный состав», где была совершена одна из последних бюрократических формальностей, а когда я вернулся, застал его за разговором с Генри Макинтайером. Мог появление вынудило их прервать разговор.
Генри Макинтайеру я был обязан — моё освобождение стало возможным благодаря ему. Он состоял в адвокатской комиссии, специально занимающейся делами, имеющими хоть малейший процент сомнительности. Он представлял собой энергичную личность, способную смести всё на своём пути при уверенности, что совершена несправедливость, а это он доказывал почти всегда. Словом, та порода людей, которых я обычно ненавижу. Но сейчас не время быть неблагодарным.
— Можете предъявить счёт, — сказал я. — Моё правило выплачивать обязательства в срок остаётся в силе.
Он покачал головой:
— Нет. Мы делаем всё это во имя справедливости. Деньги или личная реклама не имеют ничего общего с этим. А если я возьму деньги, и газетчики разузнают о таком факте… И ещё. Не хотелось бы видеть вас замешанным в сомнительных делах.
— Сомнительных?
— Хочу сказать, что правда восторжествовала… хотя и с некоторым опозданием.
— В самом деле? Правда восторжествовала? Хотите сказать, что два жалких мертвеца, лжесвидетельствовавшие против меня, заняли освободившееся место в тюрьме?
— О, нет. По правде сказать, и не надеемся на это.
— И вопреки сему я должен улыбаться и жить весело?
