Дарья Донцова - Лампа разыскивает Алладина
И тут Нату прорвало. Схватив подругу за шиворот, она затолкала ее в туалет и впервые высказала Белкиной свои претензии. Оля зарыдала.
– Прости, прости. Мне и правда хотелось иметь такие вещи, как у тебя.
– И дальше?
– Они на тебе здорово сидят, – рыдала Оля, – а я ужасно в своих платьях выгляжу. Ой, не надо ссориться! Я умру. У меня никого нет! Лишь одна ты на свете!
– Умойся, – мрачно велела Ната.
Белкина послушно наклонилась над раковиной, подставила сложенные ковшиком руки под струю и принялась, изредка всхлипывая, плескать на лицо водой. Нату пронзила острая жалость. Белкина-то не хотела никому причинить зла, Ольга, как всегда, не подумав над ситуацией, просто шла на поводу у своих желаний. Маленькая, глупая, несчастная, эгоистичная Белкина, Оля-Ляля-Леля, кому она нужна, кроме Наты. Дружить с Ольгой трудно, но и бросить ее невозможно.
Ната протянула подруге платок.
– Утрись.
– Ты больше не сердишься? – возликовала Белкина.
– Нет.
– Снова сядешь со мной?
– Да.
Оля, взвизгнув, бросилась к Нате на шею и стала покрывать ее поцелуями.
– Ой, спасибо, спасибо.
– Отстань, – еле вырвалась из цепких объятий Ната, – пошли, ща нам за опоздание влетит.
Девочки вошли в класс и моментально услышали замечание учителя:
– Белкина! Что за дела? Пол-урока прошло! Давай дневник!
– А почему я? – заныла Ольга. – Натка тоже опоздала! Вы ее не увидели, вон, за парту шмыгнула! Несправедливо получается!
– Красавина, клади тоже дневник на стол, – нахмурилась преподавательница.
Ната поняла: нет, Белкину не исправить. Она никогда не станет думать о других людях, в первую очередь ей в голову приходит мысль о себе, любимой. Если уж Нате уготовано судьбой общаться с Ольгой, то надо постараться свести встречи к минимуму. Но как ограничить общение, находясь в одном классе?
По счастью, потом девушки поступили в разные институты и перестали видеться каждый день, пересекались от случая к случаю. Впрочем, Белкина частенько звонила Нате и постоянно жаловалась на окружающих. Несколько раз она пыталась выйти замуж, но терпела фиаско. Ната подозревала, что женихов Оля отбивала у своих одногруппниц и по этой причине никаких подруг в институте не завела. О том, что она единственный человек, общающийся с Белкиной, Ната поняла, когда та на свое двадцатилетие позвала ее отметить юбилей. Когда Ната переступила порог гостиной, она увидела большой стол с приборами на двенадцать персон.
– Я решила всю группу позвать, – пояснила Оля.
В результате за шикарно сервированным столом сидело четыре человека: Ната, Оля и ее родители. Однокурсники проигнорировали мероприятие.
Когда часы пробили одиннадцать и стало ясно, что гостей не будет, с Олей случилась истерика.
– Меня никто не любит, – кричала она, – почему?
– Успокойся, доченька, – бросилась к Ольге мама, – наоборот, тебя обожают, просто девочки… э… ну… заболели!
Но остановить поток слез Белкиной оказалось невозможно.
– Даже к ней, – стала она тыкать пальцем в Нату, – народу куча ходит. А чего у Натки хорошего? Жратва дрянная, квартира маленькая, музыки нет! У меня же все наоборот, и никого!
Ната только вздохнула, не в ее силах объяснить Белкиной, в чем кроется корень проблемы.
Потом у Оли умерла мама, и Белкина произнесла гениальную фразу, полностью характеризующую ее как личность:
– Вот! Скончалась! Просто беда! Кто же меня теперь будить по утрам станет!
Хорошо, что безоглядно любящая доченьку мамочка никогда не узнала об этой эпитафии.
Потом Ната настолько устала от эгоизма Оли, что перестала брать трубку, увидав на определителе номер подруги.
Но Белкина оказалась настойчива, спустя некоторое время она приехала к Нате и сказала:
– Дозвониться до тебя не могу.
– Я дома не бываю, работаю и учусь, – ответила Красавина.
– Ага, понятно. Что делаешь в субботу?
– Я занята, – быстро отозвалась Ната.
– Ой! Можешь отложить свое дело?
– Нет.
– Ну, пожалуйста!
– Что случилось?
– Папа дом продал.
– Какой? – удивилась Ната.
– Тот, что от бабушки остался, – пояснила Белкина, – он в городе Лапин находится, стоял закрытым.
– Зачем же я тебе понадобилась?
– Отец хочет кое-какие вещи забрать.
– И что?
– Ну там надо всякий хлам сложить, папа велит мне ехать, только одной не справиться, помоги, а?
– У меня иные планы на выходной, – попыталась отбиться Ната.
Но Оля не услышала слов подруги.
– Здорово! Значит, заедем за тобой в семь.
– Но…
Глаза Белкиной стали медленно наливаться слезами.
– Хорошо, – согласилась Ната, – помогу тебе!
Выехали рано, отец Оли, Григорий Павлович, тщательно соблюдал скоростной режим. Когда до Лапина осталось всего ничего, Белкина принялась капризничать:
– Тащимся, словно сонные мухи.
– Тут знак, скорость не более сорока километров в час, – пояснил Григорий Павлович.
– Фу, тошнит, – ныла дочь, – нажми на газ.
– ГАИ не зря ограничила здесь скорость, – ответил педантичный Григорий Павлович, – знаки поставлены исключительно для нашей пользы, и следует…
– Папа, не занудничай, – перебила его Оля, – ты не на лекции.
– Просто объясняю тебе, по какой причине я еду медленно, – спокойно сказал отец.
– Мне плохо! – ныла Оля.
– Скоро приедем.
– Фу, сейчас стошнит.
– Потерпи.
– Пусти меня за руль, – велела Оля.
– У тебя нет опыта вождения, – начал сопротивляться папа.
– Я получила права.
– Документ, разрешающий водить автомобиль, и умение управлять машиной – это две разные вещи, – напомнил Григорий Павлович.
И тут Белкина принялась стонать, причитать и в конце концов, как всегда, добилась своего.
– Ну хорошо, – сдался отец, – бери управление.
Ольга моментально переместилась на водительское место.
– Осторожно, – предостерег отец.
– Сама знаю, – отмахнулась дочь.
– Тут крутой поворот.
– Отстань.
– Сбрось газ!
– Папа! Не мешай.
– Включи вторую скорость, – поучал неопытную водительницу отец, – аккуратней, так нельзя. Оля, тормози! Оля!!!
Дальнейшее Ната потом вспоминала с трудом. Белкина резко крутанула рулем, перед капотом мелькнула серая тень, автомобиль потащило в сторону, закрутило, ударило. Скорей всего, Ната потеряла сознание, потому что дальше в ее воспоминаниях идет огромный, зияющий провал. Затем откуда-то выплыло лицо Оли.
– Эй, – трясла она подругу, – очнись, помоги мне!
Ната с трудом села, ощупала себя дрожащими руками, поняла, что кости у нее целы, а на теле нет никаких кровавых ран. Белкина тоже выглядела невредимой.
– Скорей, – шипела Ольга, – двигайся, ну, живее!
Кое-как Ната выбралась из машины и взвизгнула. На шоссе, в красной луже, неестественно вывернув ноги, лежала женщина.
– Ты сбила пешехода, – в полуобморочном состоянии прошептала Красавина, – надо немедленно вызвать врача, милицию…
– Лучше помоги папу за руль перетащить, – заорала Оля, – вот ты какая! А еще подруга называется! Неизвестно о ком подумала, а обо мне нет? Ага! Что теперь со МНОЙ станется? В тюрьму посадят? Нет уж! Бери папу за ноги, я за руки ухвачу.
– Зачем? – пролепетала ничего не понимающая Ната. – Похоже, Григорию Павловичу совсем плохо, нельзя его трогать до приезда медиков.
– Еще как можно, – взвизгнула Ольга, – живо помоги!
Ната, еле-еле передвигая плохо слушающиеся конечности, пошла было на зов, но потом, очнувшись, бросилась к пострадавшей. Красавина не имела никакого отношения к медицине, но даже ей стало понятно: бедняжке уже не помочь, она скончалась на месте.
Когда Ната, еле живая от увиденного, вернулась к машине, потная, красная Ольга заявила:
– Вот, готово, погляди, нормально смотрится?
Ната бросила взгляд в покореженный салон и не сумела сдержать крик изумления. Находившийся без сознания Григорий Павлович очутился на месте водителя, каким-то непостижимым образом маленькая, хрупкая, неспособная поднять даже килограммовую упаковку с сахаром, Ольга смогла перетащить каменно-тяжелое тело отца.
– Это зачем? – в изнеможении поинтересовалась Ната.
Белкина деловито ответила:
– Ну не сидеть же мне в тюрьме!
Ната сначала не нашла слов, но потом все же выдавила из себя:
– Ты решила представить дело так, будто за рулем находился папа! Но Григория Павловича посадят!
– Нет.
– Ты сунула его за баранку.
– И чего?
– Получается, он виновник наезда.
– Да, пусть все так думают.
Нате стало жарко.
– Оля! Ты подставляешь отца!
Внезапно Белкина бросилась на колени перед Натой.
– Не губи! Если сейчас меня отправят за решетку, то вся жизнь наперекосяк пойдет, Наточка! Мы ведь лучшие подруги. Надо всем сказать, что ее сбил отец.
– Но тогда посадят его!
– И что? – перестала заливаться слезами Ольга. – Я-то на свободе останусь!
