Анна Ольховская - Бог с синими глазами
Я боялась взглянуть на Таньского, делая вид, что внимательно слушаю повизгивавшего от журналистского оргазма репортера. Все, что он говорил, выстраивалось в очень логичную и правдоподобную версию происшедшего, придраться было не к чему. У этого мерзавца аль-Магдари мозги и на самом деле присутствуют, причем не только для того, чтобы из-за сквозняка голову не мотало на ветру. Хали Салим был реабилитирован полностью и бесповоротно, как и было обещано Илоной, и сейчас вместе с отцом усаживался в сверкающий новенький «Мерседес». В салоне автомобиля на секунду мелькнуло чье-то лицо.
Ха, чье-то! Рыжие пряди, обрамлявшие это лицо, не оставляли никакого сомнения в том, кто сидит рядом с Хали в машине. Вижу, способность Илоны выглядеть свеженькой и очаровательной после любой дозы спиртного сохранилась.
Я рискнула посмотреть на подругу. Ох ты, да что же с нами, женщинами, происходит во время любовной лихорадки! Глаза Таньского лучились таким счастьем, такой бешеной радостью, что я даже слегка окосела от удивления. Вероятно, мои органы зрения отказывались смотреть на это безумие и потому угрюмо насупились. Т. е. проделали то же, что и брови, – съехались к носу.
– Ну чего ты кривляешься? – даже не пыталась согнать с лица блаженную улыбку Таньский. – Думаешь, очень смешно получается?
– Если бы! – с трудом разогнала глаза по местам я. – Ты-то чего сияешь?
– Ну как же – Хали действительно выпустили, твоя Илона не соврала! – чуть не прыгала от переполнявшего ее восторга подруга. – Теперь и твой Лешка, и семья Гюль легко смогут связаться с ним, тем более что Майоров уже знаком с Мустафой, отцом Хали! Ты молодец, Анюта! – кинулась обниматься эта безумная.
Она попыталась даже повалить меня, чтобы отмутузить подушкой, но, похоже, резкие движения разбудили ее кроху. Замерев на секунду, Таньский привычным уже жестом запечатала рот и утопотала в ванную.
Тем временем репортаж закончился, и я выключила телевизор. Так, с Таньским на эту тему лучше говорить не буду, но мне кажется, что на помощь Хали рассчитывать не стоит. Искренне рада буду ошибиться, но самодовольный красавчик на экране телевизора мне совсем не понравился.
Минут через десять вернулась бледная, но очень жизнерадостная подруга. От вчерашней вселенской депрессии не осталось и следа. Ну и хорошо, проблемы решать эффективнее с веселым и вменяемым напарником, а не со средоточием уныния и печали. Хотя насчет вменяемости я погорячилась.
– Ой, как же есть хочется! – потерла ладошки Таньский. – А особенно винограда хочу, изабеллу, сорт такой, знаешь?
– Таньский, – с укоризной посмотрела я на нее. – Приди в себя побыстрее, ладно? А то я сейчас опять напомню относительно молодой мамочке, сколько лет мы знакомы. Знаю я твой любимый виноград. Кислятина, по-моему.
– Ты сама кислятина! – Таньский направилась к дверям.
– Ты куда собралась?
– Попрошу, чтобы поесть принесли.
Но не успела она сделать пару шагов, как дверь распахнулась и появилась тележка, заставленная едой, которую толкал уже ставший родным гоблин Боря. Следом за ним в комнату вошла Илона.
– Завтрак? – с удовольствием вдохнула вкусные ароматы Таньский. – Очень кстати. Я как раз шла попросить.
– Ну, по времени это скорее обед, – усмехнулась Илона, снисходительно глядя на мою сиявшую подругу. – А ты, я вижу, уже совсем оклемалась? Вчера тебя Лощинина чуть не волоком тащила наверх, а теперь, ишь ты, бодрой козочкой скачешь. – Она кивнула на лежавший возле меня пульт. – Что, телевизор смотрели? Значит, все видели?
– Все, – кивнула я, а Таньский засияла еще больше. – А ты как здесь оказалась? На вертолете прилетела?
– На ковре-самолете, вместе с любимым. – Улыбка Якутович стала совсем змеиной. – Не тупи, Лощинина. Это же все в записи идет, Хали выпустили в десять утра. Кстати, вам интересно будет узнать, что сегодня вечером здесь, в этом доме, состоится прием в честь триумфального возвращения моего жениха, Хали Салима. Вы, кстати, приглашены. Обе.
– Но как? – непонимающе посмотрела я на Илону.
– Разумеется, некоторые меры предосторожности в отношении вас я предприму, не волнуйтесь. – Она направилась к двери и, остановившись у самого выхода, обернулась: – Что же касается Фархада Мерави, оборвавшего мне телефон, не волнуйтесь, он тоже будет на приеме. Зачем же заставлять волноваться столь почтенного господина? Пришлось пригласить все их семейство, чтобы они лично могли убедиться, что с вами все в порядке. Люблю риск, – прищелкнула пальцами Илона.
– Тогда пригласи и Майорова, – предложила я, изо всех сил стараясь удержать на лице маску надменности. Надеюсь, что это была именно она, нацепила-то я ее второпях.
– Но не настолько! – закончила фразу Якутович, скрываясь в коридоре.
Гоблин молча вышел следом, на удивление тихо закрыв дверь.
ГЛАВА 40
– Что она затеяла, как ты думаешь? – озадаченно посмотрела на меня Таньский.
– Понятия не имею! – пожала плечами я. – И гадать не собираюсь, поскольку проникнуть в искривленное пространство ее больного воображения практически невозможно. Во всяком случае, для нас с тобой.
– Вах, как говорит, да? – ввинтив в воздух указательный палец, перешла на грузинский выговор Таньский. – Как песню поет, понимаешь! И вообще – мы будем кушать или мы не будем кушать эту прекрасную еду? Если не будем, я тебя буду кушать, мамой клянусь! – стукнула она себя кулаком в грудь.
– Ладно, матушка Танико, – улыбнулась я, – раз уж тебе так не терпится, давай, налетай. Брюхоног прожорливый.
– До брюхонога мне еще далеко, – с набитым ртом уведомила меня подружка. – Еще месяцев 6–7.
– Судя по аппетиту – максимум три, – запустила я в нее виноградиной.
Бодрому настроению Таньского почти удалось заразить и меня. Но иммунитет к излишней эйфории, выработанный предыдущими приключениями, упорно не давал мне радостно расслабиться, пинками в копчик возвращая в реальность.
Однако должное любезно предоставленной нам хозяйкой дома еде я отдала. Все оказалось замечательно вкусным и свежим. Я не думаю, что это было приготовлено исключительно ради того, чтобы побаловать нас напоследок. Просто другой еды в доме не водилось.
Похоже, все-таки вымотались мы накануне гораздо сильнее, чем я думала, поскольку сразу после обильного завтрака (или все же обеда?) глаза у меня повели себя совершенно свинским, эгоистичным образом. Абсолютно не считаясь с суровой необходимостью хорошенечко подумать над создавшейся ситуацией, озабоченно похмурить брови, раз двадцать измерить шагами комнату, набросать на бумаге кратенький, всего из 37 пунктов, план побега, эти возомнившие о себе невесть что шарики нахально начали натягивать на себя веки! Я боролась, боролась с этой напастью мужественно и стойко. Я даже успела еще увидеть, как Бориска укатил столик с остатками нашего пиршества. Но на этом предел выносливости закончился, и я опрокинулась в постель, заснув, по-моему, еще в полете. Может, все-таки в еду что-то подсыпали?
Но эта версия стыдливо съежилась и уползла под плинтус, едва мы с Таньским проснулись. Потому что проснулись мы на удивление свежими и отдохнувшими, в голове все было чистенько, убрано и расставлено по своим местам. Мысли и идеи благонравно сидели по своим комнатам у компьютеров, соединенных в единую сеть, готовые выдать на-гора конструктивную версию. А после снотворного как обычно бывает? Вялость, апатия и обколовшиеся мысли, едва лепечущие что-то бессвязное и маловразумительное.
Часы уже второй раз за этот день удивили меня, изобразив стрелками так нелюбимое мужчинами время – полшестого.
– Горазда ты спать, Таньский! – сочла своим долгом упрекнуть подругу я, ведь мне удалось проснуться намного, намного раньше ее, на целых пять минут!
– Скучен день до вечера, коли делать нечего! – сообщила мне Таньский, потягиваясь.
– Мудро, – кивнула я. – Впечатляет. Внушает трепет глубиной наблюдения. Но позвольте поинтересоваться – вы это о чем?
– О наболевшем, – хихикнула подруга и, встав с кровати, побрела в ванную.
– Какой кошмар! – раздалось оттуда через две минуты. – Тихий ужас! Вот это зеленое опухшее существо – я? Глазки – щелочки, нос – недозрелая груша – все это я?
– Ты еще забыла брови, щеки и рот, – громко напомнила ей я. – А также уши и волосы! О них тоже есть что сказать!
– Волчица ты, тебя я презираю! – гнусаво провыла в ответ Таньский.
– Ага, еще и «мерзкая притом»! – закончила за нее я. – Все, Таньский, ты прокололась! Ты сообщила мне наконец свое тайное имя, Сисочка!
– Кто? – обалдело выглянула из ванной подруга.
– Это я любя, сократила от Васисуалии Лоханкиной. Васисуалия – Сиса – Сисочка.
– Так, значит, – кивнув, скрылась опять в ванной Таньский.
Ясно, задумала гадость какую-нибудь, опоссум мстительный! Но хорошенько подготовиться к ответу подруги мне не удалось, поскольку входная дверь распахнулась и в комнату вплыла расфуфыренная Илона. Фуфырь была во всем – от макияжа до обуви. Причем определить, какая фуфырь была круче, не получалось – все было на высочайшем уровне. Просто запредельном. Не стоило и надеяться допрыгнуть.
