Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
Глава 9. Еротическая зона
Великодушие и щедрость Мирона Мироныча часто выходили за всякие пределы, особенно когда тот был пьян. Доброта его в такие минуты могла простираться до горизонтов и восходить аж до неба. Он мог отдать последнюю рубашку, снять с себя и подарить носки, также дать любое обещание, подкрепив его торжественнейшей клятвой. Изрядно набравшись, баптист, чувствовал, что как бы приближается к Богу, спина начинала зудеть, и оттуда нередко вырастали ангельские крылья. Крылья были небольшие, хилые и с трудом отрывали божьего человека от земли не больше чем на полметра. Мирон Мироныч парил и целовался, парил и целовался. Он готов был перецеловать все человечество и многих представителей животного мира и так усердно старался, что непременно бы это сделал, если бы нечистая не валила его каждый раз в какую-нибудь летнюю лужу. Зимой нечистая бережно укладывала Мирона Мироныча на коврик под дверью, откуда его забирала заботливая рука супруги.
Но трезвое утро всегда превращало Коняку из пьяного ангела в раздражительного помятого язвенника с опавшими крыльями и неправильной осанкой. Заглянув в его желтые глаза, сразу можно было понять, что у этого человека уйма врагов среди любых представителей фауны. Вчерашние клятвы забывались напрочь.
Обещания, данного Куксову, Мирон Мироныч тоже не выполнил. Весь следующий день Владимир Карпович преследовал его, будто цыпленок квочку, и невесело брюзжал:
— Еще вчера вы мне обещали. Вы мне гарантировали. Где ваши гарантии? Где?
Пропагандист отвечал очень коротко и тихо, но в его однообразных выражениях Владимир Карпович не мог уловить для себя ни одного утешительного слова.
После обеда явился председатель. Окинув баптиста затуманенным взором, он возложил руку на его плечо и наставительно сказал:
— Будьте бдительны. Особое внимание уделяйте идейной закалке и политической подкованности. Будут трудности — обращайтесь прямо ко мне.
В назначенный час Мирон Мироныч пришел к бывшему райкому комсомола, над входом в который теперь висела железная плита:
Корпорация "Агрегат" г. Козяки
Подступы к зданию и коридоры были заняты бойкими отрядами претенденток.
Робея и чихая от запахов мыла и пудры, баптист пробрался к двери с плакатом "Отборочная комиссия. Тихо" и неуверенно повернул ручку.
— А? Вы к нам? Спонсор? Из "Рестовраторa"? Заходите. Сейчас начнем работать. — На секунду оторвавшись от бумаг, члены комиссии вновь склонились над столом.
Членами комиссии были три молодых человека: первый — секретарь райкома, второй и третий — все бывшие. Казалось, что еще три минуты назад они вышли из парикмахерской; две минуты назад портной сдул с их серых костюмов первые пылинки; одну минуту назад они обрызгали друг друга одеколоном и сели в жесткие кресла, щелкая авторучками и подергивая гусарскими усиками. Слаженность их действий наводила на мысль, что все члены комиссии в течении девятимесячного срока развивались когда-то в одном и том же чреве.
Мирон Мироныч неловко кашлянул. Сводные братья дружно подняли головы.
— Мирон Мироныч Коняка, — отрекомендовался гость, продолжая топтаться у двери.
— Владислав, — представился брат слева.
— Станислав, — буркнул правый.
— Ростислав, — кивнул функционер, сидящий посредине. — Что же вы стоите, коллега? Давайте работать. Снимите пальто и приглашайте по одной представительнице. Говорите, пусть вытирают ноги, там есть тряпка. И сами вытирайте.
Спонсор выглянул в коридор. Десятки пар глаз жадно впились в ценителя женской красоты. Мирон Мироныч замялся.
— Так! — подал он хриплый голос. — Заходить по одному. Ноги вытирать здесь. Верхнюю одежду снимать.
Мирон Мироныч демонстративно взял стул и подсел к комиссии. Отбор начался.
— Входите! — бросил Владислав. — Фамилия?
— Имя? — потребовал Станислав.
— Отчество? — добавил баптист.
Сводные братья неодобртельно посмотрели на спонсора. "Ладно, посижу пока, помолчу, — решил смутившийся Коняка. — Буду бдить".
Перед комиссией предстала стеснительная тощая девушка лет семнадцати.
— Раздевайтесь, — предложил Ростислав.
— Сразу? — заалела девушка, грызя ногти и глядя в дальний угол.
— Постепенно.
— А вы выйдите, — кокетливо отозвалась она.
— Сами вы выйдите.
Подумав, претендентка сплюнула на пол кусочек ногтя и убежала.
— Следующий! — Провозгласил Владислав.
У следующих трех претенденток фамилии не спрашивали. Отбор проходил в траурном молчании. Ценители зевали и понимающе осматривали входящих. Девушки старались держаться поближе к дверям, делали страшные глаза и стремительно выбегали. Мирон Мироныч бдил.
— Однако, господа, это скучно, — проговорил Ростислав. — Где же те женщины, которые, как утверждал Некрасов, есть в русских деревнях? Где же…
Договорить он не успел. В комнату, внося с собой уличный холод и много шума, ворвалась очередная конкурсантка.
— Ой, здрасьте! — заорала она густым голосом. — Извиняюсь за вторжение великодушно. Я из Варваровки.
— Очень приятно, — опомнился Владислав. — Шубу-то снимите. Нет, лучше в коридоре. Хорошо, валенки оставьте. Да вынесите вы свой мешок! Вы кто?
— Грюкало моя фамилия. Лидия! Прямо так и пишите в своей книжке. Я победительница по Варваровке…
Лидия орала непрерывно и громко, давая ценителям возможность говорить лишь в паузах, когда она набирала воздух.
— А что, кроме вас в этой самой Варваровке больше нет женщин? — спросил Станислав.
— Та в основном и нет, можно сказать. Есть еще сестра моя и две коровы, но они все беременные лежат. А больше и смотреть не на кого. Я и есть победительница из Варваровки.
— Далеко ехали? Не стоило бы, — высказался Ростислав, пытаясь улыбнуться.
— Далеко, конечно. Но мне в район по-любому ехать надо было незамедлительно. А тут как раз конкурс. Говорят, прызы давать будут. Вы сейчас будете давать?
— Потом.
— Тогда пишите меня на потом. Грюкало, Лидия.
— Хорошо, хорошо, вы идите, а мы тут посовещаемся…
— Чего совещаться-то? Что я брату скажу? Он там стоит в калидоре злой весь! Ему кабана колоть надо, а он тут еще торчит. Убьет он меня враз! На базаре только что топор купил, а там держак расколотый, так весь теперь злой, мечется по калидору. Орет вон, слышите? Вы уж побыстрей совещайтесь.
Три ручки заскрипели, набирая скорость.
— Я и раздеться могy. — Лидия Грюкало принялась снимать кофту.
— Не надо! — разом запротестовала комиссия. Приходите через две недели, мы вас берем.
— Ну, идите, — нервно улыбнулся Ростислав, — брат заждался.
— Ой, спасибочки вам! Так, говорите, номер первый? Во Двopцe? Ох!
Мирон Мироныч беспокойно заерзал:
— Ну, поспешите, гражданочка, а то… не дай бог… автобус уедет…
"Надо было Куксова сюда послать, — мелькиула у него запоздалая мысль".
Вышибив двери плечом, Лидия унеслась.
— Уф-ф, — расслабился Станислав, — однако. Кто там следующий?
Следующей была рослая дама, трудно переносящая вторую молодость. На ней были крепкие сапоги, кремпленовое платье, медаль и плохо сидящий каштановый парик. Дама была не одна. В руке она сжимала чемодан, а за спиной пряталась девушка, фигурой и лицом подозрительно похожая на даму с медалью. В отличие от нее девица была без медальки, без парика и переживала расцвет своей первой молодости, но, как показалось членам комиссии, даже это обстоятельство ее мало украшало.
Агрегатовцы ехидно сморщили носы. Было видно, что каждый из них готов отпустить в адрес вошедшей едкую остроту и лишь вид блестящей медали удерживал их от этого шага. Ценители напряженно молчали.
Дама обвела сидящих суровым взглядом, оставшись чем-то удовлетворенной, поставила чемодан на пол и раскрыла его. Вниманию озадаченной публики предстал чудесный лакированный баян. Дама вытащила инструмент, закинула за спину ремни и взяла несколько аккордов.
"Петь будут", — сообразил Коняка. Судя по выжидательным позам агрегатовцев, они все еще не догадывались, что сейчас произойдет.
Девушка сфокусировала взгляд на плешивой макушке Мирона Мироныча, сделала строгое лицо, приосанилась и затянула:
О-о че-о-ом дева пла-а-ачет?
О-о че-о-ом дева пла-а-ачет?
О-о че-о-ом дева пла-а-ачет?
О-о че-о-ом слезы-ы лье-о-о-от?
— Очень хорошо, — торопливо заговорил Владислав, — но, видите ли… Баянистка вновь растянула мехи, и минорный мотив грянул с новой силой:
О-о то-о-ом дева пла-а-ачет,
О-о то-о-ом дева пла-а-ачет,
О-о то-о-ом дева пла-а-ачет,
