Дарья Донцова - Концерт для колобка с оркестром
Услыхав отказ, Леня огорчился.
– Жениться мне надо, – разоткровенничался он с Цилей, – а на ком? В Дом литераторов, что ли, почаще ходить?
– Э, нет, – предостерегла его Циля, – там не те девушки кучкуются. Зачем тебе избалованная дочь писателя или вдова? Давай познакомлю тебя с милой, простой, бедной девочкой, порядочной, интеллигентной, из хорошей семьи.
Леня согласился.
И Циля привела ему Соню, свою дальнюю родственницу.
Спустя пару месяцев сыграли свадьбу, потом очень быстро у Фомина родились дети.
Он тогда много работал, и вскоре появились его новые книги. О Леониде заговорили как о надежде советской фантастики, Циля даже пожалела, что не захотела выйти за парня замуж. Фомин много зарабатывал, получил дачу в Подмосковье, приобрел кооперативную квартиру.
Но потом его благополучие разом лопнуло. Последняя из опубликованных книг Фомина называлась «Борьба за счастье». Фантаст в ней описывал чужую планету. Там людьми руководила кучка престарелых правителей, придумавших свою религию. Главным богом был президент. Ему поклонялись, считали все его слова гениальными. Верхушка жировала, имела все, а народ вкалывал. В качестве развлечения простым людям предлагался одуряющий напиток и спортивные состязания. Фомин красочно описал быт несчастных инопланетян: крохотные каморки, жалкая еда, примитивные радости, в основном сексуальные и зрелищные. Но тут из недр Галактики на планету прилетели другие люди, свободные, творческие, желавшие изо всех сил помочь своим, как им казалось, обездоленным собратьям, и началось нечто невообразимое. Разгорелась война, затем то, что мы бы назвали перестройкой. Пришельцы установили свои порядки. Они, наивные, полагали, что освободили затюканных братьев, но вспомним гениальную фразу: хотели как лучше, а получилось как всегда.
Оказалось, что коренное население планеты было счастливо в своем убожестве, поднялось восстание, пришлось прогрессивным освободителям улететь восвояси. Последняя фраза книги звучала, словно эпитафия: «Не радуй другого своими радостями, – вздохнул Грэг и надел шлем, – все, ребята, улетаем, этих, увы, не разбудить, да и зря мы хотели их силой отвести в рай, им хорошо и в аду».
Самое интересное, что книгу издали. Ни редактор, ни корректоры, ни цензура не усмотрели в романе никакой крамолы, у всех словно затмило глаза. Но стоило книге появиться на прилавках магазинов, как поднялся такой крик! Многие читатели увидели в романе пародию на советский строй, тираж моментально разошелся. На какое-то время Фомин стал самым популярным писателем в СССР. Одни восхищались его смелостью, другие гневно плевались и требовали наказать литератора. Естественно, победили вторые.
Леонида торжественно, с шумом исключили из Союза писателей. Фомин пытался робко оправдаться, во время судилища он бормотал:
– Я ничего такого не имел в виду, это случайно получилось.
Но его, естественно, не захотели слушать. В советские времена с теми, кто проявлял инакомыслие, расправлялись быстро.
Сначала Леонида лишили членства в писательской организации, потом выселили с дачи. Фомин с детьми и женой перебрался в крошечную «хрущобу», а вырученные за писательский кооператив деньги они прожили. Леонид испугался и буквально за месяц написал новую книгу, очень просоветскую, патриотическую, воспевающую социализм. Схватив рукопись, он побежал по издательствам, коих в Москве в те годы было по пальцам пересчитать: «Советский писатель», «Московский рабочий», «Детская литература», «Советская Россия»… Но везде его ждал отказ. Бедный Леонид бился в закрытые двери. Потом его вызвали в горком партии и объяснили обстановку. Круглощекий мужчина, одетый в темный костюм, заявил:
– Мы понимаем, что вы в отличие от некоторых не являетесь классовым врагом Советской власти.
Поэтому, гражданин Фомин, живите спокойно. Вы проявили политическую незрелость, написав вредную книгу, но, похоже, глубоко раскаялись в содеянном.
– Да, – закричал Леонид, – вот другая работа, она…
– Лучше идите на службу, – перебил Фомина мелкий партийный функционер, – выучитесь рабочей профессии, например, токаря, слесаря, столяра, и выберите себе дело по душе.
– Но я умею только писать, – расстроился прозаик.
– Нам такие авторы не нужны, – отрезал «шестерка», – идите на производство, Советская власть умеет прощать оступившихся, в какой-нибудь Америке вас бы давно на электрический стул посадили.
В те годы в стране действовал закон о тунеядцах.
Человека, не ходившего без серьезных причин на службу, могли либо посадить в тюрьму, либо выселить за сотый километр. Фомин устроился работать дворником, потом он запил, а Соня ушла от него вместе с детьми.
Циля Яковлевна снова полезла за сигаретами.
– Мне было жаль Леонида, – сказала она. – Однажды я встретила на улице Толю Брусилкина, и он рассказал, что Фомин окончательно опустился.
Цилечка очень расстроилась и совершила героический по тем временам поступок: взяла и поехала к Лене. Старый приятель встретил ее на удивление трезвым. Более того, на кухне, на колченогом столе лежала стопка исписанной бумаги.
– Ты работаешь? – осторожно спросила Циля.
– Да, – кивнул Фомин, – не могу не писать. Вот, смотри.
Он распахнул буфет и показал ей папки.
– Представляешь, – засмеялся Фомин, – раньше я имел огромный кабинет. Сонька мне кофе на подносе таскала, бутерброды икрой мазала, а работалось с трудом. Еле-еле книгу писал, с трудом из себя выдавливал. А сейчас живу в норе, жрать нечего, кофе даже не нюхаю, хаваю крупу «Артек» на воде, а вдохновение просто прет! Циля, я наваял за двенадцать месяцев восемь повестей! Восемь! Одна лучше другой, уж поверь мне!
– Ты не пьешь? – уточнила Циля.
– Закончу книгу, – вздохнул Леонид, – посмотрю на рукопись, пойму в очередной раз, что ее никогда никто не опубликует, и ухожу в запой, недели на две. Потом прихожу в себя и опять к столу.
– На что же живешь?
Леня пожал плечами:
– Книги продаю из библиотеки, запонки в скупку снес, да мне много не надо.
– А Соня где? Дети как?
Фомин усмехнулся:
– Живут себе. Сонька уборщицей работает. Она же от меня ушла.
Циля мысленно увидела Соню в красивой каракулевой шубке и ошарашенно переспросила:
– Уборщицей? Где?
– В детском доме, – ответил Леня, – в Подмосковье.
– Но почему же в таком ужасном месте?
– Так больше никуда не брали, – вздохнул Фомин. – В Москве нечего было думать на работу пристроиться. Куда ни придет – везде анкета. Чуть укажет: мужа исключили из Союза писателей, сразу слышит:
«Вы нам не подходите». В дворники она идти не пожелала, стеснялась лопатой махать, на завод тоже не пойти, вот и прибилась к приюту. В Козюлине устроилась.
– В Козюлине? – воскликнула я, мигом вспоминая поездку в это место.
Развалившийся на части персик, прадедушка «Мерседесов», Лизочек, лихо управлявшаяся на заднем сиденье с веревками, ее папа Назар…
– В Козюлине, – повторила Циля, – забыть такое название невозможно! Представляете, я решила к Соне съездить, знаете, чувствовала какое-то неудобство! Дело в том, что Соня моя родственница, очень-очень дальняя. Я ведь ее с Леней сосватала, думала, Фомин удачливый прозаик, станет жить моя троюродная племянница в достатке, а вышло черт-те что!
Циля поехала в Козюлино, нашла детский дом и обратилась к одной из сотрудниц:
– Простите, где можно найти Соню Фомину?
Вместо того чтобы спокойно ответить на ее вопрос, служащая нахмурилась и рявкнула:
– А вы ей кто?
– Тетка, – выпалила от неожиданности Циля.
Она на самом деле не могла точно назвать своего родства. У матери Цили имелась сестра, а у той сводный брат – отец Сони, который женился три раза…
В общем, без бутылки не разобраться, но Цилина мать поддерживала родственные связи с пятой водой на киселе, поэтому на праздники у них за столом собирались все родичи, и Циля по непонятной причине величала Соню своей племянницей.
– Ах тетя! – перекосилась служащая. – Вы зайдите к нашей директрисе, к Ольге Ивановне, она вам все и объяснит!
Недоумевая, Цилечка нашла кабинет начальницы, а в нем довольно молодую женщину, скорей всего, недавнюю выпускницу педагогического вуза. Девица, услыхав: «Мне нужна Ольга Ивановна», – спокойно ответила: «Слушаю».
Узнав, что перед ней родственница Сони, Ольга Ивановна тяжело вздохнула и сказала:
– Я никого не осуждаю, хорошо понимаю, иначе Соне просто не выжить!
– Что случилось? – напряглась Циля.
Директриса поправила волосы и рассказала жуткую историю. Цилечка сидела ни жива ни мертва, такого поворота событий она никак не ожидала.
Соня устроилась в детский дом от безысходности.
Ольга Ивановна просто пожалела ее, это с одной стороны. С другой, Соня ей казалась порядочной женщиной, и еще у нее имелись детки, близнецы, мальчик и девочка. Когда Оля впервые увидела ребят, ее прошибла слеза. Несчастные явно недоедали. Крошечные, худенькие, не говорящие ни слова. И одеты они оказались хуже детдомовских.
