Гарри Кемельман - Пятница, когда раввин заспался
Дети наверху мало-помалу расшумелись. Элспет не хотела встречаться с миссис Серафино до тех пор, пока не будет при полном параде и не такая бледная. Дабы не попасться хозяйке на глаза в своем нынешнем виде, Элспет кинулась одеваться. Сбросив халат и ночную сорочку, она оглядела свое отражение в большом зеркале платяного шкафа и решила, что ничуть не раздалась. Но, тем не менее, натянула новый корсет, который был пожестче.
Завершив туалет, Элспет снова почувствовала себя в своей тарелке. Настроение поднялось, едва она увидела в зеркале ладненькую фигурку и опрятный белый форменный наряд. Возможно, тошнота объясняется чем-то совсем другим, и никаких причин бояться нет. Вероятно, она ещё сумеет обернуть все к своей выгоде. Но прежде надо удостовериться. А значит, предстоит поход к врачу. Может быть, даже в следующий четверг, когда у неё выходной.
— Тогда почему бы тебе не попросить своего раввина составить это письмо в "Форд"? — раздраженно спросил Эл Бекер — коренастый коротышка с мощным торсом и похожими на поленья ногами. Нос и подбородок его задиристо выдавались далеко вперед, а почти безгубый рот вечно был искривлен, что свидетельствовало о драчливости; его уголок неизменно украшала толстая черная сигара. В тех случаях, когда Эл вытаскивал её, он сжимал кулак и держал сигару между указательным и средним пальцами правой руки, будто какое-то орудие, увенчанное тусклым огоньком. Глаза Бекера напоминали темные синие голыши.
Когда Бен Шварц пришел к Элу, его буквально распирало от добрых вестей. Теперь Бену не придется тратиться на установку нового мотора (а деньги немалые), и ему казалось, что старый добрый друг Эл обрадуется, узнав об этом. Но не тут-то было. Бекер совсем не обрадовался. Да, верно, "Бекерз — моторс" не должна платить ни цента, но зато предстоит уйма хлопот и, вероятно, придется затеять пространную переписку, чтобы втолковать изготовителю, что случилось.
— И вообще, каким боком тут раввин? — сердито осведомился Эл. — Ты разумный человек, Бен, вот и ответь мне: неужто такие дела решают раввины? Или, может, храм?
— Ты не понимаешь, Эл, — забормотал Шварц. — Мы не обсуждали ремонт машины. То есть, конечно, обсуждали, но…
— Так обсуждали или не обсуждали?
— Да, разумеется, но я пошел туда не за этим. Просто раввин прослышал, что я зол на Эйба Райха, и предложил Дин Тора…
— Какого ещё Дина Тора?
— Дин Тора, — отчетливо произнес Шварц. — Это когда две спорящие стороны излагают обстоятельства дела раввину, и он выносит суждение, опираясь на Талмуд. Для раввина это — привычное занятие.
— Впервые слышу.
— Должен признаться, что и я прежде ничего такого не слыхал. Но, как бы там ни было, я согласился, и мы с Райхом, а заодно и Вассерман (в качестве свидетеля, надо полагать), пошли к раввину, и он так разобрал дело, что стало ясно: ни я, ни Райх не виноваты в недосмотре. Но если я не был небрежен, и водитель тоже, значит, видит Бог, компания сбагрила мне бракованную машину и теперь должна возместить убытки.
— Черт побери, компания не будет ничего возмещать, пока этого не потребую я. Хорош же я буду, если приду к ним толковать о таком крупном деле и начну бормотать всякие глупости, — голос Бекера никогда не отличался мягкостью, а сейчас торговец машинами был зол и орал во всю глотку.
Бен Шварц разом утратил самообладание и тоже сорвался на крик.
— Но пробка и впрямь протекала! Я же тебе говорил!
— Да, верно. Две капли в неделю. От этого моторы не заклинивает!
— Две капли, когда машина стояла на месте! А на ходу масло, должно быть, вытекало под давлением. По пути в Нью-Гэмпшир я долил две кварты. Это тебе не пара капель! Уж теперь-то я знаю!
Дверь кабинета открылась, и вошел младший партнер фирмы, Мелвин Бронштейн, рослый и поджарый сорокалетний человек с волнистыми черными волосами, чуть тронутыми сединой на висках, черными глазами, чувственными губами и похожим на клюв орла носом.
— Что здесь творится? — спросил он. — У вас личный спор, или посторонние тоже могут поучаствовать? Вас, ребята, слышно за квартал отсюда.
— Что творится? — вскричал Бекер. — А вот что творится! В нашем храме завелся раввин, который делает все, за исключением того, что обязан делать!
Ничего не понимая, Бронштейн взглянул на Шварца. Тот был рад его приходу, поскольку теперь имел возможность обратиться к менее взыскательной аудитории. Пока он рассказывал свою историю, Эл Бекер с показным безразличием шуршал бумагами на столе.
Наконец Бронштейн, все ещё стоявший в дверях, кивком подозвал партнера, и Бекер неохотно подошел к нему. Шварц отвернулся, чтобы они не подумали, будто он подслушивает.
— Бен — хороший покупатель, — зашептал Бронштейн. — Едва ли компания усомнится в этом.
— Да? Я вел дела с «Фордом», когда ты ещё в школе учился, Мел, — во весь голос ответил Бекер.
Но Бронштейн прекрасно знал своего партнера. Улыбаясь Бекеру, он повел такую речь:
— Слушай, Эл, если ты откажешь Бену, тебе придется иметь дело с Майрой. По-моему, в этом году она — президент храмового сестричества, верно?
— И в прошлом году тоже была, — не удержавшись, ввернул Бен Шварц.
— Разозлив её, мы навредим себе, — снова понизив голос, продолжал Бронштейн.
— Сестричество не закупает у нас машины.
— Зато мужья всех его членов — наша клиентура.
— Черт побери, Мел, как я объясню компании, что она должна установить на машину новый мотор, поскольку-де так решил раввин моего храма?
— А тебе и вовсе не надо упоминать о раввине. Ты даже не обязан объяснять, что случилось. Просто скажи, что во время поездки пробка начала пропускать масло.
— Ну, а если компания пришлет дознавателя?
— Ты хоть раз видел этих дознавателей, Эл?
— Нет, но к другим торговцам они приезжали.
— Хорошо, — с улыбкой проговорил Бронштейн. — Если дознаватель заявится к тебе, познакомишь его со своим раввином.
Настроение Бекера претерпело внезапную и разительную перемену. Он издал зычный гортанный смешок и повернулся к Шварцу.
— Ладно, Бен, я напишу на завод. Посмотрим, согласятся ли они. Делаю это лишь потому, что за тебя вступился Мел. Он у нас широкая душа, самый добрый малый в городе.
— Да и ты не упирался бы, кабы в дело не затесался раввин, — ответил Бронштейн и тоже повернулся к Шварцу. — Эл всегда рад помочь покупателю. Вам не было нужды поминать раввина, Бен, он и так согласился бы.
— А что ты имеешь против раввина, Эл? — спросил Шварц.
— Что я имею против раввина? — Бекер выдернул сигару из уголка рта. А вот что я имею против раввина. Он не соответствует занимаемой должности, вот что я против него имею. Считается, что он представляет наши интересы, но стал бы ты, Бен, нанимать такого человека агентом по сбыту своих товаров? Ну, говори, только честно.
— Разумеется, я бы его нанял, — ответил Шварц, но в голосе его не слышалось ноток убежденности.
— Что ж, коли тебе достанет дури нанять его, то, надеюсь, хватит и ума уволить после первого же прокола.
— Какого ещё прокола? — сердито спросил Шварц.
— Да брось ты, Бен. Помнишь званый завтрак общества отцов и сыновей, когда мы пригласили Барни Гилигана из "Красных носков"? Этот раввин представил ребятам гостя, а потом… Что он сказал потом? Вместо того, чтобы говорить о спортсменах, разразился длинной речью про героев и ученых мужей. Я готов был сквозь землю провалиться.
— Ну…
— А что было, когда твоя жена пригласила его в сестричество? Он должен был призвать девочек начать кампанию сбора средств в пользу храма по случаю Чануки, а вместо этого заявил, что иудаизм в сердце и кошерная снедь в холодильнике куда важнее, чем выклянчивание даров.
— Погоди-ка, Эл. Я, конечно, не собираюсь хулить свою жену, но справедливость есть справедливость. Тогда был званый обед, Майра подала креветочный коктейль, а он не кошерный. И нечего пенять на раввина за то, что он рассердился.
— У вас там одни склоки да свары, — подал голос Бронштейн и подмигнул Шварцу. — А вы знай себе тянете меня в свой храм.
— Как же иначе? — вмешался Бекер. — Если ты еврей и житель Барнардз-Кроссинг, то надо стать членом прихода. Это твой долг и перед общиной, и перед самим собой. Ну, а что до раввина, так ведь он не вечен, понятно?
3
Совет директоров собирался по воскресеньям в одном из свободных классов. Яков Вассерман, как президент храма и председатель совета, восседал за учительским столом, ещё пятнадцать человек втиснулись за парты, неловко вытянув длинные ноги в проходы между рядами. Несколько мужчин устроились поодаль прямо на партах и взгромоздили ноги на стулья. За исключением самого Вассермана, в совет входили люди молодые; примерно половине из них не исполнилось ещё и сорока, остальным было либо за сорок, либо чуть за пятьдесят. Сегодня Вассерман накинул легкий повседневный костюм, но все остальные были одеты так, как принято одеваться в Барнардз-Кроссинг теплым воскресным июньским утром: мешковатые штаны, спортивные майки, спортивные же пиджаки или кофты для игры в гольф.
