Сергей Нуриев - Идолов не кантовать
Первый человек шел не оглядываясь, ступая полным шагом и задевая головой хрустящие ветки. Это был ученик великого мага. За ним, размеренно выпуская пар, старался поспевать и сам наставник, известный в узком кругу под именем Абу-Малаку. Член президиума общества колдунов был плотно укутан шарфами и шалями поверх верхней одежды и походил на пленного румына. Замерзающий маг то и дело настигал проводника, преданно заглядывал ему в лицо и порывался продолжить прерванный разговор.
— Потап, — жалобно промычал он в очередной раз, — а ты уже так делаль?
— Отстань, — огрызнулся ученик.
Абу-Малаку отстал, но через несколько шагов возобновил свои призывы.
— Потап, а если мне не поверят?
— Тогда поверят мне.
— А если и тебе…
— Слушай, Гена, — нетерпеливо перебил Потап, — тебе нужны деньги или не нужны?
— Да, нужьно, — подтвердил великий маг.
— Ты хочешь вернуться к своей маме или не хочешь?
— Хочу.
— Тогда перестань терзать меня дурацкими расспросами. Или ты навеки затеряешься где-нибудь в степной глубинке вместе со своим образованием. Ты хочешь, чтоб твое образование пропало в каком нибудь отстающем колхозе? Нет? И я не хочу. Пусть оно лучше пропадает в Африке.
Учитель печально вздохнул и, понурившись, побрел за проводником.
На самом деле. Гену звали Тамасгеном. Это был обрусевший эфиоп, прибывший на учебу в Харьков десять лет назад. Но, получив образование, молодой специалист не успел улететь из СССР до внезапного тотального подорожания. Денег, отложенных на билет из Москвы до Аддис-Абебы, едва хватило бы на полет из той же Москвы до Тулы. И напрасно тосковала жаркая Эфиопия по своему выученному сыну — "Аэрофлот" был неумолим. Племена хмурых африканцев пошли учиться по второму кругу. Тамасген Малаку стал одним из таких специалистов широкого профиля. Изучив мелиорацию и электрификацию сельского хозяйства, он с неохотой принялся познавать фармакологию. Цены на авиабилеты быстро убегали от возможностей мелиоратора, и будущее мерещилось ему в виде мрачных колон очередного института.
Измученный ностальгией негр стал всерьез помышлять о нелегальном, бегстве пешим ходом. Предвидя случайности, которые могут произоити в пути, он принялся рассылать прощальные письма родственникам и дарить сувениры землякам.
Эти и другие душевные переживания поведал под стук колёс вечный студент случайному попутчику, оказавшись с ним в одном купе. Попутчик проявил живейший интерес к мытарствам эфиопа и пообещал материальную поддержку в обмен на помощь иностранца в пустяковом дельце. После недолгих колебаний отчаявшиися африканец согласился побыть по совместительству великим магом и высадиться на неизвестной станции Козяки.
Теперь, когда Гена был введен в курс дела и путь обратно был отрезан, его стали одолевать сомнения. Он боялся.
— В конце концов, у тебя есть статус иностранца, — успокаивал его Потап, замедляя ход. — Всегда можно пригрозить международным скандалом. Провинциалы просто трепещут перед такими замухрышками, как ты. Главное — придерживайся моих инструкций. Вперед, гордость Африки! Я вижу неоновые огни отеля.
Элеонора Гаркушка томилась в ожидании избранника. Накануне Пиптик снова выяснял, будет ли она дежурить этой ночью. И хотя он справлялся об этом перед каждым ее ночным дежурством, на этот раз Элеонора чуяла, что настал час решающего свидания. Она невнимательно читала книгу и настораживалась при малейшем шорохе. Пробило уже полпервого, но все было спокойно, ничто не говорило о приближении любимого. Амуры, испугавшись темноты и сырости, покинули пространство холла, и лишь в диване скреблась глупая мышь. Где-то на втором этаже раздались шаркающие шаги, захлебнулся унитаз, и опять все стихло. Коротая тягостные минуты, Гаркушка развернула бутерброд с говядиной, нашпигованный чесноком, понюхала и приготовилась его съесть. Совесть подсказывала ей, что питаться в такие поэтические минуты просто неприлично. Между аппетитом администратора и достоинством влюблённой девы развернулась легкая борьба, верх в которой временно взяло достоинство. Элеонора решила обождать и, пошевелив ноздрями, отодвинула говядину на край стола. По ее предположению, кавалер должен был явиться с минуты на минуту.
В дверь любезно постучали. Радостно запрыгало сердце девушки: он! он! он! Быстро напудрившись и подтянув колготки, она понеслась на цыпочках навстречу судьбе.
— Ты ли это? — спросила Гаркушка, волнуясь.
Вместо ответа за дверью послышалось нетерпеливое сопение. Испытывая головокружение, девушка приоткрыла дверь — из темноты на нее таращились два дьявольских глаза… Элеонора рухнула по траектории падающего шифоньера.
— Добрый день, — растерялся Эфиоп.
— Ну, что я говорил! — произнес Потап, отодвигая его плечом. — Дамы в восторге…
Обозрев распластавшееся тело, Потап с уважением посмотрел на африканца.
— Как это у тебя получилось, Геннадий? Ты производишь эффект. Только шума много.
Соучастники оттащили Элеонору в вестибюль и после двух неудачных попыток усадить ее в кресло оставили на полу.
— Глубокий обморок. Наповал, — констатировал помощник колдуна, нащупав у потерпевшей пульс. Обратив внимание на два чайных прибора, он заметил: — Девушка ждала Ромео. Явление Отелло сценарием не предусматривалось. М-да, техническая неполадка. Слава богу, у Джульеты оказалось коровье сердце.
На столе зазвонил телефон.
— Алло, — бросил в трубку Потап.
Никто не отозвался.
— Слушаю!
На другом конце провода нерешительно откашлялись и чей-то голос застенчиво попросил:
— А Василь Василича можно?
— Какой Василь Василич! Час ночи!
— Скока?
— Ча-ас! — гаркнул Мамай.
— Ого, — тихо удивился незнакомец и повесил трубку.
Не прошло и минуты, как звонок повторился.
— Алло, — сдержанно сказал Потап, выйдя на связь.
— Василь Василича опять нет? — послышался все тот же голос.
— Есть! Только правильно набирайте номер! Вы опять не туда попали…
— Ой, извините. А-а… А-а… — заблеял неизвестный. — А Элеонора на месте?
— Почти, — помедлив, ответил Потап и покосился на дежурную, все еще сидящую на полу с протянутыми ногами. — Позвать?
— Нет, нет, что вы! И вообще, мне Василь Василич нужен. Я ошибся, до свидания.
Испуганный голос неизвестного сменили короткие гудки. Ученик великого мага недоуменно посмотрел на трубку и с силой всадил ее в гнездо.
Когда Гаркушка подала первые признаки жизни, целители неслышно удалились. Очнувшись, Элеонора очумело, как бы со стороны, разглядывала саму себя и никак не могла понять, как это с ней произошла такая неприятность. Второй неприятностью было то, что со стола самым таинственным образом исчез бутерброд с говядиной. Это уже было свинством. Теряясь в догадках, Элеонора легла на диван, укрылась казенным одеялом и, взволнованно зевнув, уснула.
К удивлению Потапа, эфиоп оказался хорошо подготовленным к дальним путешествиям. В экипировку колдуна входили туалетные принадлежности, включая шикарную электробритву "Philips" и французский одеколон, комплект белья и даже домашние тапочки. Зато одет эфиоп был с подчеркнутой бедностью. Фасон его ботинок не относился к какому-либо стилю и даже не позволял отнести их к какой-нибудь эпохе. Это была просто обувь, имеющая прямое и единственное предназначение — защищать ноги от ушибов. На локтях обоих свитеров были нашиты круглые замшевые заплаты. Под двумя свитерами Гена носил две рубашки: тонкую, безупречно белого цвета, и байковую в клетку.
Лёжа на кровати, Мамай наблюдал, как аккуратно, рукав к рукаву, эфиоп складывает свои вещи и кладет их ровной пирамидой. Если бы не студенческое прошлое колдуна, Потап без колебаний бы решил, что перед ним хорошо вымуштрованный солдат.
Вымыв ботинки и начистив их неизвестно откуда взявшимся гуталином, Тамасген сел на стул и, выжидательно уставившись на подельника, спросил:
— Что ты сейчас будешь делать?
— Спать, — ответил Мамай, отворачиваясь к стене.
— Спи. Спокоиной ночи.
Но ото сна Потапа отвлек резкий запах чеснока. Он оглянулся и застал учителя колдующим над аппетитным куском мяса.
— Стой, — остановил его Потап. — Где взял?
— Было у меня, — невозмутимо ответил Гена. — Будищь?
— "Бу-удищь". Если б я чеснок не учуял, ты бы все сам сожрал.
— Я ведь тебя спрашиваль! Ты сказаль: спать хочу.
— Хорошо, — медленно проговорил Потап, — сказал. Теперь давай делиться.
— Давай.
— По-честному?
— По-честному, — согласился эфиоп.
Последователь разрезал говядину и хлеб на две одинаковые части и пододвинул одну себе.
