Фредерик Дар - Княжеские трапезы
— Как мило, что ты зашел ко мне, — сказала Нина.
— Мари-Шарлотт здесь нет?
Удивительно невыразительное, заплывшее жиром лицо Нины тут же приняло жалобное выражение.
— Я ее давно не видела. Она связалась с бандой парней, которые гораздо старше нее; я постоянно жду беды и скандала.
— Ты же понимаешь, что она — соплячка, и ты ответственна за нее.
Нина пожала своими вялыми сутулыми плечами.
— Безусловно, но что же мне делать? Удержать около себя невозможно. Я даже не могу ее поместить в исправительную колонию: она пока еще не совершила никакого преступления.
«Не совершила, — подумал Эдуар, — она просто убила двоих».
— Ты имеешь представление, где бы я мог найти Мари-Шарлотт?
— Она проводит обычно время в «Ла Фанфар», в пивной у Клиньянкурских ворот. Там много игральных автоматов.
— А если там ее не будет?
Нина развела руками.
— Почему ты ее ищешь, Эдуар? Она что-то натворила?
— Не совсем, но я хотел бы с ней поговорить с глазу на глаз.
— Если ты найдешь Мари-Шарлотт, взгрей ее как следует и объясни, что она могла бы мне хоть немного помочь. Я одинока и с трудом свожу концы с концами.
Моему другу, который жил со мной, она подложила такую свинью, что он дал деру.
Эдуар предоставил ей возможность излить весь поток жалоб, потом положил на стол три стофранковые банкноты — Нина сделала вид, что не заметила их, дабы избежать тягостных благодарностей, — и ушел.
Сорочка прилипла к телу. Стояла такая духота, что трудно было дышать. Он с тоской вспомнил Швейцарию, мягкий, теплый воздух у озера, величественно проплывающих лебедей. Ему недоставало приятной, беззаботной жизни замка. Эдуар любил в ней торжественность и покой. Бабушка все чаще брала его в часовню, которая прилегала к замку. В часовне было всего двенадцать скамеечек для молитвы перед неким подобием алтаря, сооруженным из старых деревянных панелей эпохи Людовика XV. Четыре очень темных витража так искажали освещение, что даже в солнечный день успокаивающая светотень располагала к сосредоточенной молитве.
Гертруда любила молиться громко в присутствии внука. Он замечал, что именно тогда у нее появлялся легкий иностранный акцент. Эти моменты вознесения и духовной приподнятости не казались ему нудными и скучными, а наоборот, он получал подлинное удовольствие.
После праздника почти каждую ночь Эдуар приходил к Маргарет. Он тихо стучал, но она не отзывалась. Однако дверь оказывалась не запертой, и ему достаточно было ее сильно толкнуть, чтобы войти. Эдуар находил Маргарет всегда одетой, сидящей с гордо выпрямленной спиной в кресле. Он прижимался лбом к ее ногам. Маргарет не двигалась. Он брал ее руку, подносил к губам и осыпал частыми быстрыми поцелуями плотно сжатые кулачки, твердые, как вишневые косточки. Затем он размыкал ее пальцы и брал каждый, один за другим, в рот. Он с наслаждением трогал их языком, ощущая при этом трепет, который охватывал все его тело.
Вначале Маргарет пыталась вырвать руку, но князь держал крепко. Он ощущал подлинное сексуальное наслаждение, вызывавшее у него эрекцию, как если бы он целовал ее половые органы. Иногда Эдуар пытался быть более смелым в своих ласках, но она сопротивлялась, и тогда он больше не решался переступать границы дозволенного. Через час он уходил, словно воришка, с неудовлетворенным сексуальным голодом; иногда по дороге к себе, захаживал к толстой герцогине Гролофф. Ее старый глухой муж храпел в соседней комнате, и эти смешные звуки, которые издавал рогоносец, возбуждали князя.
Он легко нашел «Ла Фанфар». Перед пивной, расположенной на перекрестке, улица была запружена мотоциклами. Посетители и игральные автоматы создавали дьявольский шум.
Эдуар с трудом протиснулся к длинной стойке, нашел свободное местечко и заказал пиво. Он искал взглядом Мари-Шарлотт, и когда он ее нашел, то понял, что она уже давно смотрела на него своими маленькими косыми глазками. Эдуар выдерживал ее взгляд до тех пор, пока она не моргнула, потом знаком подозвал ее.
Не колеблясь, Мари-Шарлотт направилась к Эдуару; туфли на высоких каблуках делали ее походку упругой. Несмотря на жару, на ней была наглухо застегнутая черная кожаная куртка с заклепками и красный шерстяной платок на шее.
Когда она подошла, Эдуар бросил на стойку несколько монет.
— Выйдем! — сказал он.
— Мне и тут хорошо!
— А мне нет, — ответил князь сухо, — и мне нужно с тобой поговорить.
— Я остаюсь.
Он грустно улыбнулся, схватил девчонку сзади за кожаный ремень, легко приподнял и направился к выходу.
— Фрэнки! — завопила она пронзительно.
Ее крик был услышан, несмотря на весь этот грохот, поскольку сразу появился парень азиатского типа, с усами а-ля Тарас Бульба и длинными волосами, собранными в конский хвост.
— Отпусти ее! — прорычал он.
— На улице отпущу, честное слово, — ответил Эдуар.
Парень ударил Эдуара по правой лодыжке. Удар был такой сильный, а боль такой нестерпимой, что Эдуар решил: перелом. Он стал пунцовым и с ожесточением ударил парня по яйцам — Азиат взвыл от боли.
— Остынь, — посоветовал Бланвен.
Место было настолько шумным, а людей было так много, что никто не обратил на драку внимания.
Эдуар вышел, подталкивая упирающуюся девчонку. Он потащил ее к маленькому скромному кафе напротив. Прохожие старались ничего не замечать, ибо подобного рода сцены случались сплошь и рядом.
Как только они вошли в кафе, появился Фрэнки в сопровождении еще более мерзкого типа. Фрэнки морщился от боли.
— Отпусти ее! — повторил он. Эдуар вздохнул.
— Послушай, Фрэнки, перестань твердить одно и то же. Мне нужно что-то сказать наедине этой шавке, а потом она вернется к тебе. Что еще я должен сделать?
Друг Фрэнки вытащил кнопочный нож, но не раскрыл его.
— Ты хочешь нас рассердить? — спросил он.
— Мечтаю! — улыбнулся Эдуар.
В молодости он занимался боевыми искусствами. Держа Мари-Шарлотт за ремень, он резко вывернул запястье своего собеседника. Парень выронил нож. Не теряя ни секунды, Бланвен изо всех сил ударил Азиата по ширинке.
— Продолжай настаивать! — сказал Эдуар, когда его жертва упала, изрыгая блевотину и держась за яйца.
То, как Эдуар победил ее приятелей, сделало Мари-Шарлотт пассивной и безучастной. Она шлепнулась на стул, Эдуар сел напротив. К ним подошел официант с худым болезненным лицом. Эдуар заказал пиво и лимонад.
— Лимонад для тебя? — спросила девчонка.
— Конечно.
Он пытался понять, почему это юное существо, которое, казалось бы, должно дышать невинностью, так искалечено силами зла. Она, безусловно, представляла интерес для психиатра. Откуда в ней этот инстинкт саморазрушения, это дремлющее подспудно зло? Какая хромосома (от кого унаследованная) сделала ее аутсайдером? Несмотря на все свои преступления, Мари-Шарлотт вызывала в нем жалость.
— У тебя несчастный вид, — сказала она.
— Я такой и есть.
— Из-за бабы?
— Да.
— Из-за какой?
— Из-за тебя.
— Потрясающе.
— Ты могла бы быть очаровательной девушкой с твоими веснушками и взглядом с поволокой. Ты же — настоящий дьявол, убийца. Ты думаешь лишь о том, как бы причинить вред. Почему?
Девушка улыбнулась.
— В глубине души ты взрослый хреновый бойскаут, — сказала она.
Она быстро отодвинулась, ожидая пощечины, но Эдуар не собирался бить ее.
— Ты убила шофера, — прошептал он.
— Это случайно!
— Ты убила ба.
— В приступе ярости: она меня оскорбляла.
— Ты пыталась убить Банана, сбросив его с моста.
— Мы развлекались!
— А когда вы избили Банана и его сестру, обрили им головы, вы тоже развлекались?
— Конечно, я надеюсь, ты в этом не сомневаешься.
— А мои покалеченные, развороченные машины — это тоже для развлечения?
— Конечно.
Он выпил лимонада.
— В былые времена, — продолжал Эдуар, — когда в человека вселялся демон зла, его душили матрасами. Я не могу удержаться от мысли, что ты заслуживаешь такой же участи.
Мари-Шарлотт ухмыльнулась:
— Неплохо.
— Я должен был бы пойти в полицию и все им рассказать. Тебя бы посадили на несколько лет, и на том спасибо.
— Ты этого не сделаешь! Я скажу, что ты все врешь и что ты и твой кретин Банан кокнули таксиста.
— У тебя очень чешется язык, не так ли?
Эдуар с самого начала чувствовал, что она только об этом и мечтала: рано или поздно она заявит в полицию. Это стало для нее навязчивой идеей. Он пришел сюда лишь для того, чтобы заставить ее изменить решение.
— Еще как у меня язык чешется!
— Если ты только это сделаешь, ты просчитаешься.
— Неужели? — спросила Мари-Шарлотт недоверчиво.
