Клод Изнер - Талисман из Ла Виллетт
Жозеф удивился, когда девицы, пусть и нехотя, но подчинились, и испугался, что попал из огня да в полымя.
— Вот что, паренек. Мы с тобой раздавим бутылочку — ты платишь! — а потом сыграем в бонто.[85] Но чтобы без фокусов — сдается мне, что ты нечист на руку. Я — Огюст Баландар, старьевщик, пират и печник. А ты кто будешь?
— Жо… Жозеф Пиньо, книготорговец.
— Привет, Жожо, ты мне нравишься, готовь деньги, заплатишь за красненькое.
Жозеф покорно полез в карман за монеткой — он был слишком хорошо воспитан, чтобы отказать, но тут раздалась трель свистка, и все вокруг пришло в волнение.
— Легавые! — крикнул кто-то, и тротуар мгновенно опустел. Девки, сутенеры, прочая шантрапа и даже случайные прохожие — все предпочли смыться, лишь бы не иметь дела с представителями власти.
Жозеф не сильно расстроился, когда его несостоявшийся собутыльник сиганул через ограду палисадника, скрываясь от облавы. Обрадовавшись, что его не облапошат в бонто, он выхватил пистолет и начал размахивать им, как если бы в одиночку отбил пиратскую атаку.
Чей-то голос с иронией произнес у него за спиной:
— Будьте осторожны, мсье Пиньо, с этим пугачом нужно обращаться аккуратно. Если он заряжен… — Инспектор Лекашер с задумчивым видом поглаживал обшитые шнуром петлицы своего доломана.
Его подчиненные тем временем пытались изловить сутенеров. Звенело разбитое стекло, в воздухе летали табуретки и стулья. Полицейские оскальзывались на объедках, злобно рычала собака, беззубая седая старуха вопила, потрясая над головой суковатой палкой. И только Лекашер сохранял полную невозмутимость.
— Итак, мсье Пиньо, не желаете ли объясниться? Думаю, должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы мсье Мори попросил меня немедленно вмешаться. Он заявил, что вы и мсье Легри якобы находитесь в смертельной опасности. Где, кстати, ваш товарищ?
Жозеф спрятал, оружие и, проигнорировав вопрос инспектора, Принялся приглаживать растрепанные белокурые волосы.
— Вы, часом, не онемели, мсье Пиньо?
Голубоглазая девочка протиснулась между дерущимися, подошла к Лекашеру и сообщила, раскачивая за волосы одноногую куклу:
— А я знаю, куда они пошли.
…Виктору казалось, что сердце у него вот-вот выскочит из груди, и он горько сожалел о своем велосипеде. Интересно, если его хватит удар, устроят ему пышные похороны? Кто придет поплакать над гробом? Таша, конечно, Кэндзи, Жозеф, Айрис… Кто еще?..
Вопреки опасениям, до грота он добрался живым, только ноги дрожали от напряжения. Виктор прищурился и различил вдалеке две расплывчатые фигуры: один человек лежал на земле, другой не давал тому подняться, поставив ему ногу на грудь. Виктор собрал последние силы, ринулся в драку, замахнулся для удара, не попал, ему двинули в челюсть, он вцепился обидчику в волосы и дернул что было сил. Противник пошатнулся, но успел еще раз ударить, после чего тяжело шлепнулся на землю и уже не встал. Губы у него распухли, глаз заплыл, рубашка была разодрана в клочья.
— Я вас узнал! — крикнул Виктор.
Отец Бонифас распрямился, его лицо побагровело от ярости, но, к своему удивлению, Виктор разглядел на нем иронию.
— Кто бы мог подумать, мсье Легри! О, да у вас кровь идет из носа, я, кажется, перестарался. — Он кивнул на лежащего без чувств человека. — Не беспокойтесь, он скоро очухается, я его только оглушил. Нечего было путаться у меня под ногами! Самое забавное, что я даже не знаю его имени.
— Возможно, Ламбер, так написано на его тележке. Итак, пастух своих овец, будущий царь Давид — это вы?
— Я вас не понимаю…
— «И опустил Давид руку свою в сумку, и взял оттуда камень, и бросил из пращи, и поразил филистимлянина в лоб»,[86] — процитировал Виктор.
— Браво, мсье Легри, вы отлично знаете Ветхий Завет.
— Мой батюшка был весьма строг в вопросах религиозного воспитания.
— Как давно вы меня подозреваете?
— С недавних пор. Я встретил ватагу мальчишек, сражающихся с голубями. Вы прирожденный учитель фехтования.
— Тут нет моей заслуги, я вырос в деревне. — Без сутаны отец Бонифас выглядел моложе. — Я очень любил Лулу, она была моей протеже. Я знал, что она и Софи играют с огнем, но и вообразить не мог… — Его голос звучал спокойно, даже обыденно.
— В вас есть что-то, чего я не могу разгадать, — сказал Виктор.
— Я должен был предвидеть, что мне не победить хорошего шахматиста в этой партии. Вы, без сомнения, лучше меня разбираетесь в природе человека, мсье Легри. Наверное, жаждете узнать мои мотивы? — Отец Бонифас широко улыбнулся, но Виктор понял: у лжемиссионера есть какой-то план. — Эрманс Герен попросила у меня совета. Во время болезни Софи Клерсанж она поддалась искушению — прочла ее дневник — и встревожилась. Я счел, что речь идет о шутке, о желании взять реванш. К тому же не мог поговорить с Софи, не нарушив тайну исповеди доверившейся мне женщины. Кто знал, какой ужасный оборот примут дальнейшие события.
— Так вы знаете мадам Герен! А ведь утверждали обратное!
— Мне требовалось время, чтобы помочь Томассену исполнить последний трюк! Эрманс Герен мой друг, мы сблизились во время процесса 1891 года. Она позвала меня, когда Софи заболела, все-таки я врач, хоть и без диплома, да ведь ставить горчичники — невелика наука. Во всем виноваты вы, мсье Легри, ничего бы не случилось, не расскажи вы мне об убийстве Лулу. Именно вы разворошили муравейник. Я не знал, кто из троих негодяев совершил то гнусное злодеяние, и убрал их всех, чтобы уберечь Софи. С Лагурне я оплошал, видно, утратил навык, но в конце концов все вышло так, как я задумал.
— Но вы — слуга Господа… Как вы могли дойти до такой крайности?!
— Все мы Божьи твари, мсье Легри. Вот вы — умный человек, а тоже судите по внешности. Чтобы усыпить бдительность простых смертных, достаточно надеть сутану!
— Так вы не священник!
У вас есть дети, мсье Легри?
— Нет… То есть, пока нет.
— Наступит день, когда вы поймете, что отеческая любовь способна толкнуть человека на преступление. Я не увлекаюсь цитированием, но питаю слабость к Лактанцию,[87] этому «христианскому Цицерону». Знаете, что он написал более полутора тысяч лет назад? «Некоторые люди, весьма немногочисленные, начали прибирать к своим рукам все, что было жизненно необходимо человечеству… они возвысились над всеми остальными и стали отличаться от них одеянием и оружием».
Отец Бонифас смотрел победителем.
— Мне надо было выжить. Война разлучила меня с женой и дочерью, и между нами выросла темная, глухая стена. Все годы изгнания я мечтал только об одном — увидеть их снова. Пусть морализаторствуют те, кто творит неправедное правосудие, надев маску законника.
Пока они вели тихую беседу у входа в грот, Корантен Журдан очнулся и встал на четвереньки. Опустив голову, постоял так несколько секунд, потом медленно распрямился и отступил в темноту.
— Но почему вы подписали послание в комнате барона именем Луиза? — спросил Виктор.
— До чего же вы педантичны, мсье Легри! Таков был план Софи, и я в точности ему следовал. Я знал, что она хочет уничтожить сокровища этих милых господ под псевдонимом «Анжелика», но не мог угадать, с кого девочка решит начать, вот и прикрылся именем «Луиза», чтобы замести следы.
— А как вам удалось проникнуть на улицу Варенн?
— Это было просто. Я отрекомендовался кузеном приходского кюре и сказал, что пришел соборовать барона. Он указал мне, где находится ключ от тайного кабинета.
— Полагаю, в доме Ришара Гаэтана вы действовали так же?
— Нет, мне помешала полиция.
— А у Томассена?
— Это было рискованно и заняло много времени. Я открыл дверь черного хода цирка отмычкой. В тот момент, когда я уносил оттуда ноги, появился этот… Куда он подевался?
Они обернулись: грот был пуст.
— Он не мог далеко уйти, — пробормотал отец Бонифас.
— Не думаю, что стоит тратить время на его поиски! — раздалось совсем рядом. На них холодно взирал окруженный свитой полицейских инспектор Лекашер, а из-за его широкой спины торжествующе улыбался Жозеф.
— Я все понял, когда вы позвонили, пат… Виктор! Студент-медик плюс Вельпо плюс трепанация равно отец Бонифас! Изящная формула, правда? Священник — родной отец Со…
Виктор грозно взглянул на Жозефа, и тот замолчал.
— С вами мы побеседуем в префектуре, господа, — объявил инспектор Лекашер, кинув в рот горсть карамелек. — Вперед!
На отца Бонифаса надели наручники и усадили в тюремную карету.
Голубоглазая девчурка замерла перед входом в грот, укачивая на руках одноногую куклу.
— Их было трое…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Четверг 1 марта
— Я бы сейчас охотно выпил коньяку, — объявил Виктор.
