Дарья Донцова - Укротитель Медузы горгоны
Я толкнула дверь гримерки, вошла и увидела Ларису, сидевшую у зеркала. Настроение сразу упало ниже плинтуса. Сейчас придется гримировать капризницу, которая после единственного выхода на сцену считает себя звездой. Розалия Марковна тоже изо всех сил надувала щеки, но Глаголева – актриса со стажем, сыграла очень много ролей в театре и кино, когда-то имела широкую известность и любовь публики. Конечно, популярность никак не оправдывает хамства, но Розу можно понять и даже простить. А вот в случае с Ларисой сразу вспоминается анекдот про два куриных яйца, которые варятся в кастрюльке. Одно говорит другому: «Надо же, только одну секунду кипим, а уже такие крутые, круче некуда». Но делать нечего, работа есть работа, на службе не всегда приходится иметь дело с приятными людьми.
Я постаралась придать голосу любезность и сказала:
– Здравствуйте.
Лариса обернулась:
– Вас зовут Недотепа?
Я ощутила, как к щекам приливает кровь, и на секунду задержала дыхание.
– Нет, Степа. Полное имя Степанида. Прошу прощения, что ворвалась в уборную без стука, думала, вы еще не пришли. Я ваш временный визажист, прикомандирована к театру лишь на лето для подготовки и проведения французских гастролей.
Лариса вскочила со стула, кинулась ко мне и затараторила:
– Ой, простите, я только сейчас сообразила, что сказала! Недотепа… Как это в голову пришло, сама не понимаю. И вчера нагрубила вам. Это все от стресса, меня прямо трясло. Вообще-то я совсем не хамло подзаборное, просто нервы сдали, день выдался тяжелый. Да и сегодняшний не лучше. Может, перейдем на «ты»? Не сердишься, а? Хочешь шоколадку? Бери, вон там, в коробке. И, пожалуйста, извини. Мне так неудобно! Жизнь меня внезапно из тени на свет перенесла, и я, когда после перелета приземлилась, на ногах не удержалась, башкой о землю тюкнулась и мозг отшибла.
Я улыбнулась:
– Хорошо, давай начнем сначала. Я – Степа. Хотя, конечно, иногда могу сглупить и тогда точно превращаюсь в недотепу. Работаю визажистом в фирме «Бак».
– Вау! – всплеснула руками девушка. – Мне ваша косметика не по карману, но я всегда хотела ее попробовать.
Я раскрыла гримкофр.
– Вот сейчас и протестируешь.
– Красная помада… – заахала Лариса, – мой любимый цвет! А это что?
Я пустилась в объяснения:
– Экспресс-смывка макияжа, она…
– Куда вы ушли? – прогремел Егор, бесцеремонно вваливаясь в гримерку.
– Я должна была ждать вас в коридоре? – прищурилась я. – Извините, рабочий день начался, мне надо наложить грим актрисе.
– Нет ничего важнее полицейского расследования, – нахмурился Бочкин. – К вам есть разговор.
Хамство парня стало меня раздражать.
– Вам придется подождать, пока я сделаю Джульетте лицо. Или, если хотите, задавайте свои вопросы прямо сейчас.
Егор плюхнулся на диван.
– Ладно. Пока заполню анкету.
– Какую? – не поняла я.
– Перед опросом личности, – торжественно заявил Бочкин. – Назовите ваше имя, отчество, фамилию, год рождения, семейное положение, адрес по прописке.
– Разве вы не знаете? Я уже один раз сообщала эту информацию.
– Такова обычная процедура, – буркнул парень. Откашлялся, открыл рот… Но продолжить беседу ему не удалось, в гримерку влетел Обоймов.
– Ларонька, подпишите! Пожалуйста, скорей! – заторопил он, кладя на стол какой-то листок.
Лариса, державшая в руках тюбик губной помады, насторожилась.
– Что это?
– Сущая формальность, – зачастил Лев Яковлевич, – для «Отелло» изготовлен очень дорогой реквизит, в частности погребальные урны. Вам же ее принесли?
– Да, десять минут назад, – кивнула девушка. – Вон она, в шкафу на полке.
– Надо поставить автограф, – объяснил владелец театра, – у нас всегда актерский состав подтверждает, что согласен работать с приготовленным реквизитом. Знаете, мой ангел, встречаются такие капризники, которые сначала бывают в восторге от замысла режиссера, а потом вопят: «Ужас! Никогда не возьму в руки эту вазу! Она отвратительна!» А если отметился в ведомости, то все, никаких разговоров. Вот здесь, солнышко, черкните. Первая репетиция завтра.
Короткий палец Обоймова, смахивающий на шпикачку, ткнулся в бумагу. Я машинально посмотрела в ведомость, увидела фамилию, стоящую выше пустого поля, на которое указывал Лев Яковлевич, и растерялась. Потом тихо спросила:
– У вас новые актеры?
– Да, да, – закивал Обоймов, – я пригласил новых людей. «Отелло» будет эпическим полотном, никакой игры с текстом, полная классика, но в моей оригинальной, современной трактовке.
Дверь гримерки распахнулась, появился Витя с френч-прессом в руках.
– Ваш зеленый чаек, – томно проворковал буфетчик. – Как просили, с ароматом жасмина. Специально в супермаркет сгонял за заваркой.
Теперь я уставилась на стеклянный чайник. В висках застучали молоточки, в голове закружились обрывки воспоминаний.
Вот я складываю вещи Розалии… беру горшок с засохшим цветком… Иратов роется в шкафу под подоконником… пицца в ресторане… чай… жасмин… Еще секунда, и обрывки, как мозаика, сложатся вместе, получится картинка, яркая, четкая…
– Как тебе помада? – ворвался в мозг громкий вопрос.
Я вынырнула из тумана, поняла, что не заметила, как Обоймов и Витя покинули гримерку, и пролепетала:
– Что?
– Как тебе помада? – повторила Лариса. – Я брюнетка, мне идет красный цвет. Для Джульетты он не подходит, но для меня – супер.
Я посмотрела на лицо Ларисы. И опять оцепенела. Кровавая помада… черные волосы… «она всегда ходила тихо, подкрадется и задает вопрос, да еще голос, каким говорят гламурные блондинки»… Ясмин… чай… жасмин… пицца…
– Ау, тебе плохо? – спросила Лариса.
Я вздрогнула.
– Нет, все хорошо, просто голова заболела.
Лара быстро открыла сумочку.
– Сейчас найду таблетки, всегда таскаю при себе аптечку.
– Мне надо позвонить, – пробормотала я, – срочно.
– Эй, вы куда? – возмутился Егор. – Еще не ответили на мои вопросы!
– Держи лекарство, – сказала Лариса.
Я увидела протянутый блистер и ощутила сильное головокружение.
– Это что?
– Бармалагин, – пояснила новая прима театра «Небеса», – отлично помогает при мигрени.
Я попыталась произнести хоть слово, но не смогла. Хотела сделать шаг, однако ноги не слушались. В голове снова вихрем крутились обрывки моих разговоров с разными людьми. «Кафе «Лермонтов», там вкусные пирожные»… «что в цветке, фляжка?»… «я играла у Вознесенского Катарину»… «Пиратов ее задушил», «Нам очень нужны деньги, я не посмотрела, какую книжечку отдала Розалии»…
– Ну вы даете! – вырвал меня из полуобморока голос Бочкина. – Бармалагин глотают от кашля, от боли он бесполезен.
– Да? А мне помогает, – растерялась Лариса.
– Сейчас вернусь, – из последних сил прошептала я, с трудом отрывая от пола весящие по сто пудов ноги.
– Ладно, отпущу вас, ответите на вопросы вечером, после спектакля, – прогремел Бочкин. – Можете сами выбрать, в каком кафе встретимся. Предлагаю заведение «Дом Мазарини» в двух шагах от театра, там варят чудесный кофе.
«Капучино, капучино, капучино… – твердил мне тихий внутренний голос, – дают же чек… камера… чек… камера…»
– А на вынос у них стаканы с подогревом, – бубнил Егор. – Я прошу термоупаковку, она сохраняет напиток горячим целых два часа. Ну как, Степанида?
– Звучит, словно приглашение на свидание, – хихикнула Лариса.
Я заморгала. Свидание? С кем? С Бочкиным?
– Ой, как я ее люблю! – вдруг воскликнула актриса и прибавила звук у радиоприемника, стоявшего справа от трехстворчатого зеркала. – Ла-ла-ла-ла… Певица Жасмин! Голос у нее такой нежный.
Егор тут же влез в разговор.
– Жасмин не настоящее имя. В жизни она Ясмин.
– Нет, – заспорила Лариса, – Сара Манахимова, я читала в Интернете. И совершенно неважно, что в паспорте у нее написано, она шикарно поет. Да еще и сама красавица.
– Я всегда говорю лишь то, что знаю, – уперся Егор, – не болтаю, как некоторые. Восточное имя Ясмин на европейский лад звучит как Жасмин. У нас Иван, у американцев Джон. Катя – Кэт, Маша – Мэри, Ясмин – Жасмин. Мне это в Египте в отеле объяснили. Не надо верить Интернету, там сплошное вранье.
Меня сковал ледяной холод. Жасмин… пицца… духи «Ночь»… пирожные… Оля Таткина…
– А еще в «Доме Мазарини» вкусные десерты, – ворвался в уши противный голос полицейского. – Но если вы, Степанида, хотите дать необходимые для раскрытия дела показания в другом месте, то…
У меня в голове раздался щелчок, и лед, сковавший тело, мгновенно растаял, стало невыносимо жарко.
– Лучше умереть, чем пойти на свидание с Бочкиным, – неожиданно для себя самой выпалила я. – Даже если на Земле не останется ни одного мужчины, даже если мне пригрозят немедленной смертью, я постараюсь держаться от Егора Михайловича на расстоянии в тысячу метров. Нет, в миллион! В миллиард! Убегу на Северный полюс босиком!
