Елена Логунова - Кукиш с икоркой
Бабки изумленно разинули беззубые рты, а мы гордо протопали к своей «шестерке».
– Если ты такая находчивая, придумай, пожалуйста, как нам скоротать ближайший час, – попросила я самодовольно ухмыляющуюся подругу.
– Что тут думать-то? В кафе поедем, пирожные лопать, – с ходу разрешила проблему Ирка. – Есть возражения?
Возражений у меня не было, и мы поехали в кафе-кондитерскую, где оккупировали уютный столик в углу и вдвое уменьшили содержимое стеклянной витрины с выпечкой.
Подружки-вековушки, бабушки Петровна и Антоновна после отъезда двух бойких молодаек в машине «Жигули» вернули на место отвисшие вставные челюсти и переглянулись.
– Слыхала, Антоновна? Гадалка! А мы и не знали! – азартно блеснула синими стеклами очков подслеповатая Петровна.
– Ой, высоко! – сокрушенно пробормотала в ответ Антоновна, устремив жадный взгляд на нарисованного Косыгина.
– А ничего и не высоко! – сухощавая Петровна на диво легко подхватилась с лавочки. Куда только подевались ревматизм и артрит! – У меня в кладовке стремянка есть!
Минут двадцать спустя новоиспеченный директор телекомпании Василий Онуфриевич Гадюкин вышел из своего кабинета и, буркнув похожему на прямого потомка монстра Годзиллы охраннику: «Ты, Лёва, посматривай тут!» – отправился обходить дозором свои новые владения.
Признаться, Василию Онуфриевичу больше понравилось бы тихо-мирно сидеть в удобном (после отключения специально вызванным монтером функции «электрошок») директорском кресле, нежели шастать с исполненной подозрительности физиономией по закоулкам телекомпании, но Гадюкин обоснованно опасался надолго оставлять без присмотра не в меру изобретательных и враждебно настроенных к нему парней-техников. Поэтому он с интервалом в час-полтора выходил из своего кабинета и производил осмотр территории на предмет своевременного обнаружения и пресечения заговоров и провокаций.
В обеденный час заговорщики и провокаторы сгруппировались в общей комнате за непритязательно накрытым столом. Стрельнув суровым взглядом в неприязненно бурчащий чайник «Тефаль», Василий Онуфриевич, питающий с некоторых пор сильное недоверие ко всем и всяческим электроприборам, лицемерно пожелал трапезничающим техникам приятного аппетита, что по тону и смыслу было гораздо ближе к мелкопакостническому проклятию типа «чтоб вы подавились!», и пошел дальше.
Непорядок обнаружился в студии прямого эфира. Там, прямо в стене, за сдвинутой в сторону выгородкой информационной программы, зияла сквозная дыра.
– Что такое? – неприятно удивился Василий Онуфриевич.
И, словно по сигналу, сразу после его слов из дыры высунулась сухощавая коричневая ручонка.
Гадюкин закрыл глаза, потряс головой, разлепил ресницы – рука осталась на месте. Василий Онуфриевич попятился, вышел из студии и, рысцой пробежавшись по коридору, за углом обессиленно упал на широкую грудь охранника Лёвика.
– Что, шеф? – набычился верный страж.
– Лёва, смотайся по-быстрому во двор, – слабым голосом распорядился Гадюкин.
– Зачем это? – удивился Лев Годзиллович. – Тут же все удобства в помещении есть!
– Лёва, у нас из стены торчит рука!
– Замурованная, что ли? – враз построжал охранник. – Ну ни фига себе! А эти еще говорят, что прежнее их начальство добреньким было!
– Лёва, эта рука живая! Она шевелится! – округлив глаза, страшным шепотом просвистел директор и для понятности пугающе поскреб воздух вблизи Лёвиной озадаченной морды собственными скрюченными пальцами. – Живо во двор, посмотри, кто там!
Охранник с конским топотом рванул вниз по лестнице и меньше, чем через полминуты, орлом взлетел вверх по ступеням.
– Да это старуха! – успокоенно улыбаясь, сообщил он Гадюкину, нервно обкусывающему ногти. – Уперла лестницу в живот мужика на картине, влезла на нее и лапой в дырке шерудит!
Василий Онуфриевич прежде даже не представлял, сколь беспокойна жизнь директора небольшой телекомпании!
– А зачем она… это… в дырке шерудит? – слабым голосом поинтересовался Гадюкин.
– Наверное, подаяния просит! – пожал бескрайними плечами Лёвик.
– Оригинальный способ! – прошелестел Василий Онуфриевич, доставая из кармана бумажник, а из него – купюру. – Иди в студию, дай этой бабке десятку, и пусть проваливает!
Лёва кивнул и умчался, размахивая десяткой, как парламентер флажком, но очень скоро понуро притрусил обратно:
– Шеф, а она деньги утащила и тут же другую руку в щелку просунула!
Гадюкин молча вынул из кошелька вторую десятку.
– Шеф, а она третью руку протянула! – сбегав в студию, доложил запыхавшийся Лёва.
– Сейчас она у меня ноги протянет! – вызверился Гадюкин.
Он агрессивно шмыгнул носом, поддернул брюки и зашагал в студию, возбужденно размахивая руками.
– Слышь, Антоновна! Тут, кажись, не живая гадалка, а автомат! – азартно прокричала с верхней ступеньки стремянки Петровна. – Испортилася машинка, деньги обратно отдает!
Добычливая старушка победно помахала над головой компаньонши парой денежных купюр.
– Дай теперь я! – Антоновна затрясла стремянку, торопя подружку спуститься и уступить ей очередь к неисправному гадальному автомату.
Василий Онуфриевич твердым шагом вошел в студию в момент смены караула и уже успел обрадоваться тому, что дырка в стене свободна от посторонних вложений, как в щель с очевидным трудом протиснулась пухлая ладошка. Оказавшись в помещении, она тут же с прозрачным намеком сложилась ковшиком.
– Чего надо? – подойдя поближе, неприязненно спросил Гадюкин, не спеша раскошеливаться.
– Так ты не гадалка? – услышав мужской голос, удивилась Антоновна. – Ты мужик? Стало быть, гад!
Услышав ругательное производное от собственной фамилии, Гадюкин от возмущения потерял дар речи.
– Слышишь, гад, скажи мне, когда я умру? – замирающим голосом спросила Антоновна.
– Через минуту, старая клюшка! – гаркнул Василий Онуфриевич, стартуя вон из студии.
Отброшенные внезапно распахнувшейся дверью, посыпались на пол коридора любопытные техники. Перепрыгивая через упавших, взбешенный Гадюкин козликом проскакал по коридору, скатился по лестнице, вылетел во двор и увидел пару бабулек, со спринтерской скоростью улепетывающих наискосок через двор со стремянкой наперевес. Старушки были похожи на спортсменок, на бегу передающих друг другу эстафетную палочку, с той разницей, что вместо палочки у них была металлическая лесенка.
Мы с Иркой так увлеклись пирожными и молочными коктейлями, что вернулись к телекомпании не через час, как обещали Женьке, а почти через два. Торопясь наверстать упущенное время, к Косыгину мы поспешали бегом и в пирамиду построились без задержки, как цирковые гимнасты по команде: «Оп-ля!»
– Оп-ля! – озадаченно сказала я, оказавшись наверху. – А скворечник-то наш зашпаклевали!
Из прорехи в косыгинском пиджаке выпирала оранжевая масса, которую строители применяют для заделки щелей при установке окон. Я потрогала рыжую бяку пальцем и обнаружила, что герметик уже застыл и сделался твердым.
– Чего ты там возишься? – спросила Ирка, у которой, стоило только ей оказаться нижней в пирамиде, заметно портилось настроение.
Я не стала терять время на объяснения. В сумке, которая болталась у меня на плече, среди прочего сыщицкого снаряжения лежала большая отвертка. Прям как чувствовала, что понадобится!
Осторожно, чтобы не нарушить равновесия, я открыла сумку, достала отвертку и принялась выковыривать из коммуникационного отверстия куски затвердевшей пены. Длина отвертки позволяла пробивать слой герметика насквозь, при этом раздавался удивительно противный скрипучий звук, и мои труды не остались незамеченными.
– Это кто тут? – опасливо спросил с изнанки Косыгина Женькин голос.
– Я это, я!
– Ленка, это ты? – повторил приятель. – А бабки где?
Этот вопрос меня шокировал.
– Ты что, хочешь взять с меня деньги? – обиделась я.
– При чем тут деньги? Я говорю: бабки!
– А бабки – это не деньги?
– Бабки – это старушки! Женщины преклонных лет!
– Тебе нужны бабки? – Я ничего не понимала.
Невнятная беседа основательно увязла.
– Деньги – да, а старушки – нет, у меня еще родные бабули обе живы и чудят вовсю! – ответил Женька.
– Замуж не собираются? – спросила я, вспомнив Катину свекровь с ее матримониальными планами.
– А что, есть женихи? – заинтересовался Женька.
– Слышь, подруга! – донесся снизу сердитый голос Ирки. – Если ты вдобавок к детективному агентству брачную контору открыть собираешься, набери штат побольше! Я сейчас рухну!
– Боливару не снести двоих, – извиняющимся тоном сказала я Женьке. – Про бабок позже поговорим, сейчас скажи, выполнил ли ты мой заказ?
