Людмила Милевская - Кикимора болотная
— Ваня купил мне новую шубу, и потому я прямо вся в ней, — поделилась она радостью.
— А почему каракуль? Ты же терпеть не можешь каракуль.
— Да, — согласилась пьяненькая Маруся, рискованно качнувшись на стуле, — не люблю негров и каракуль. Но шубу буду носить, потому что мой Ваня купил.
Во время этого разговора Санька крутился рядом, хватая со стола еду.
— Ты что же, Машка, в шубе так и будешь за столом сидеть? — встряла в разговор баба Рая, в честь гостей накрывавшая на стол.
— Я в ней теперь и спать буду, — призналась Маруся и вновь заговорила о гулянке:
— Ну, старушка, давай устроим вечеринку у тебя.
— Нет, — рассердилась я, — сказала же, не хочу. Тебе приспичило, у себя и устраивай.
Хлопнула входная дверь. Из прихожей донеслись голоса вошедших мужчин.
— Куда его? — спросил Иван Федорович.
— На балкон давай, — сдавленным от усилия голосом ответил Евгений.
Мне стало интересно, что они тащат. Я выскочила в прихожую, но ничего, кроме ящика, не увидела. Пришлось вернуться к Марусе.
— Что в ящике? — спросила я.
— Угадай с трех раз, — рассмеялась она. И тут я заметила, что нет моего Саньки. В кухню уже ввалились раскрасневшиеся мужчины, а сына и след простыл.
— Где ребенок? — спросила я и, вспомнив про балкон, побежала в комнату.
Дверь балкона была приоткрыта, и Санька, конечно же, был там. На бельевой палке сидела огромная черная ворона, а он, опасно перевесившись через перила, пытался дотянуться и схватить ее. Ворона, осознавая свою недосягаемость, по этому случаю не волновалась, злорадно косила глазом и слегка передвигала лапами, перемещаясь на край палки. Санька упрямо тянулся за ней.
Я обмерла. Неизвестно, чем кончилось бы дело, не помешай я этой охоте.
Точнее, наоборот, очень даже хорошо известно, что Санька уже через минуту оказался бы за пределами балкона. Падение с девятого этажа вряд ли пошло бы ему на пользу. Я была близка к обмороку.
Схватив возмущенного ребенка, я помчалась на кухню и закричала:
— Какой дурак оставил открытым балкон?
— Я, — удивленно ответил Евгений, явно не понимая, 'почему за это его называют дураком. — Ты же знаешь, какой плохой там шпингалет, а мы все равно сейчас пойдем за вторым ящиком.
— В таком случае, я хочу, чтобы ты знал: только что Санька чуть не упал вниз, — сказала я и отправилась плакать в Красную комнату.
Я сидела на кровати и глотала слезы, а сын гладил мои длинные волосы и приговаривал:
— Мама, какая ты у меня красивая. Приятно, что мой ребенок уже с детства знает, как успокоить женщину. В конце концов я рассмеялась, и мы помирились. Причем пророчица оказалась права на все сто. И дверь балконная, и открыл ее тот, о ком много думаю, и мой Санька едва за это не поплатился. И вообще, если бы не вещунья, кончиться все могло бы очень плачевно.
Это заключение погрузило меня в полнейшую тоску. Значит, все предсказания пророчицы — правда. Выходит, в своем доме я найду злодея. А кто в моем доме? Не баба же Рая насиловала Жанну. И, уж конечно же, не Санька.
Значит, остается Евгений.
С этого дня не было мне покоя. На Астрова я смотрела так, что он сам, похоже, начал считать себя преступником. Я шарахалась от него как от чумного, не учила больше его жизни и вообще перестала его пилить. Это окончательно добило беднягу. Этого вынести он уже не смог и пошел на откровенный разговор.
— Ты что, действительно меня подозреваешь?
— А почему бы и нет, — ответила я. — Сам же говоришь, что ничего не помнишь.
— Да-а, тяжелый случай. Мы помолчали.
— Ну хочешь, я уеду, — первым нарушил молчание он. — Уеду, и ты перестанешь мучиться.
— Или замучаюсь еще больше, — ответила я и подумала: "А что, это мысль.
Ведь гадалка сказала, что злодея я найду в своем доме. А если Астров уедет, выходит, это не он".
Однако следующая мысль опять повергла меня в уныние.
"Балконные двери тоже казались мне ерундой, потому что были и так закрыты. Однако в нужный момент открылись же они. И Астров может так же появиться в подходящий момент, где бы он ни жил. Пусть уж лучше будет у меня на глазах. И потом, колдунья советовала мне ничего не предпринимать.
Следовательно, все должно быть так, как было. А там жизнь сама покажет".
Евгений не уехал, а тут грянули новые неприятности.
Однажды хмурым, дождливым днем неожиданно явился Михаил. Мокрый, в забрызганном грязью дорогом пальто, он рассеянно мял в руках зонт и испуганно бубнил:
— Извините, я на минуту.
— Где Жанна? — струхнула я.
— Не знаю, — признался он. — Мы поругались.
«Этого только не хватало», — подумала я и приказала:
— Пальто — на вешалку, зонт и кейс — на столик, и за мной в гостиную.
Расскажешь все по порядку.
По порядку выяснилось, что Жанна после посещения врача стала очень странной, конечно, на взгляд Михаила, потому что мне так не показалось. Нет ничего странного в том, что, нося под сердцем ребенка не от мужа, женщина страдает и нервничает. Для этого есть много причин: позор разоблачения, страх потери любимого, бессильное негодование на подонка…
К тому же Жанна оказалась ужасной трусихой. Аборта она боялась панически и тянула до последнего. Теперь точно так же она стала бояться преждевременных родов. «Чтобы женщина боялась родов? Это ненормально». — решила я и отправилась к психоаналитику.
— Нормально, — сказал он. — Все женщины побаиваются родов. И даже некоторые мужчины.
Это изумило меня. Дай мне волю, за всех бы рожала, лишь бы и мне от этого польза была.
— Что вы говорите? — воскликнула я. — Боятся и рожают? Просто герои!
— А что делать? — вздохнул аналитик. — Карма у них такая.
— Ну, вы-то мужчина, — напомнила ему я, и он повеселел.
— Да, я мужчина, но вы говорите, что она родов боится панически?
— Панически.
— Это следствие того жуткого насилия, о котором вы только что мне рассказали. Дело в целом поправимое, но требует большой работы. Месяцев на семь-восемь, я думаю. Очень значительной работы и очень значительных денег.
«Обойдешься, — подумала я. — Через месяцев семь-восемь Жанна родит, если не родит раньше, и дело поправится без твоих усилий».
— У меня к вам еще вопрос, — решила я оправдать свой визит. — Возможно, это не в вашей компетенции, но хоть подскажите, куда с ним обратиться. Дело в том, что мой пятилетний сын постоянно интересуется…
Я замялась, потому что толком не знала сама, чем интересуется мой сын.
Хоть в этом я была похожа на остальных родителей.
— Интересуется сексом, — подсказал мне психоаналитик.
— Не совсем, но близко. К примеру, ему в голову приходят такие странные словосочетания. Вот недавно он спросил у меня, что такое сек-спорт.
Психоаналитик с большим интересом посмотрел на меня.
— Секс-порт? Что это такое? — взволнованно спросил он. — Может, бордель для моряков?
— Это экспорт, — успокоила я его. — В исполнении моего сына слово приобрело неоднозначный смысл, так же, как и многие другие слова.
— Какие же? — чрезвычайно заинтересовался врач.
— Эскалатор, саксофон и прочие. Меня это очень волнует.
— Напрасно. Это обычная фиксвербмодумания. Потребность отражать свои настоящие чаяния, желания в повседневной речи, но в очень . завуалированной форме. Это нормально. Не волнуйтесь, с возрастом пройдет, — заверил меня он.
«У многих не проходит до пенсии», — подумала я, вспоминая наших политиков.
Я поблагодарила врача, вернулась домой, позвонила Жанне и сказала:
— Бойся, голубушка, сколько хочешь. Это нормально. Все боятся. Кстати, у моего Саньки фиксвербмодумания.
— Что это? — ужаснулась она.
— Это похуже всяких родов. Кстати, родов панически боятся не только женщины, но и некоторые мужчины. И это нормально. Так что ничего не бойся, то есть бойся спокойно.
— Хорошо, — согласилась она.
Некоторое время она боялась уже в открытую. Но вот беда — не заладилось у нее с Михаилом. Но что у него за претензии!
— Она часто разговаривает с кем-то по телефону и замолкает, как только появляется мама или я.
Я просто зашлась от нетерпения, пока выслушала его жалобу.
— Конечно, она разговаривает со мной или с Розой. О своих женских делах. Потому и замолкает. Я даю ей всяческие советы, связанные с ее положением.
— Но вы сами не рожали, — изумился Михаил.
Меня это возмутило. Я даже прикрикнула:
— Психоаналитик был вообще мужчина! Это же не помешало ему копаться в моей женской душе, о которой он если и имеет понятие, так со слов таких же, как я, женщин. А им вряд ли можно доверять.
— Но Жанна стала много плакать.
— Вот это плохо, хоть и понятно. В ее состоянии это бывает. Женщины становятся очень нервными, — сказала я, ставя ударение на слове «нервными». — Ты должен как-то ее развеселить.
Михаил только рукой махнул.
— Но как? — с отчаянием воскликнул он. — Как? Она стала дикая.
