Иоанна Хмелевская - Убойная марка
— Но ты же не выносишь тире. Как и точки с запятой.
— Не выношу, предпочитаю преступление. Правда, не такое, как наше, уж очень оно изматывает и связано с близкими мне особами, и все же я бы его.., если бы не болгарский блочек.., ну да ладно. Знаешь, я так о нем беспокоюсь, места себе не нахожу. Решила непременно поменять на идентичный и даже придумала предлог. То есть не придумала, предлог настоящий, не придуманный… Тьфу, совсем запуталась. Когда не хочешь говорить правды, лучше помолчи! Сколько раз себе твердила это.
О корректурах мы обе забыли. Болгарский блочек заставил нас перестроиться на марки.
Гражинке захотелось полюбоваться ими. Я охотно отодвинула подальше корректуру, кряхтя, достала с нижней полки марочный каталог и кляссер с блочком-1 Об. Эта замена имелась в наличии, и я могла ее продемонстрировать девушке.
Вернувшийся Януш застал нас в центре марочного хаоса. Пол в комнате был завален кляссерами и отдельными листами с марками, поскольку я сочла полезным для успокоения нервов Гражинки продемонстрировать ей Папуа и Новую Гвинею. Меня же вид марок возбудил еще больше, так что я окончательно укрепилась в своем намерении.
Увлекшись марками, я позабыла об осторожности и спросила Януша:
— А кто и когда видел Кубу последний раз?
И где? Хоть кто-то что-нибудь сказал об этом?
Что-что, а глупой Гражинка не была. Позабыв о марках, она диким взглядом уставилась на Януша. Наверняка ей пришло в голову то же, что и мне, и весь мой организм перевернулся вверх ногами. Второе преступление Патрика! Езус-Мария!
А Януш совершенно спокойно ответил.
Оказывается, у него были сведения на этот счет.
— Марленка и Антось вместе видели его, когда он утром уходил от них. На следующий день после убийства Вероники. Причем так рано, что сенсация не успела разлететься по местечку.
И по мнению Марленки, Куба был очень доволен жизнью, такой у него был умиротворенный вид. Антось же никак не высказывался насчет вида Кубы.
— Погоди, что-то у меня не сходится, — возразила я. — Насколько я помню, Марленка утверждала, что после этого вечера Кубы не видела.
— Поприжали ее, она и вспомнила, — отмахнулся Януш. — Очень неохотно, но призналась, что видела Кубу. А тогда не призналась, пояснила, что спросонок могла и позабыть. А теперь вот вспомнила: как кофе себе варила, а Куба свой кофе уже успел выпить.
— И уехал?
— Оба уверяют — уехал.
Труп убитого Кубы несколько поблек в моем воображении.
— На чем уехал?
— На своей машине. Довольно старый «фиат пунто». Темно-зеленый, если тебя это интересует. Номера никто не запомнил.
— А Патрик?
— Что Патрик?
— Он когда уехал? Ведь он же там был.
— Об этом никого не спросили. Когда снимали показания по первому разу, он еще не был в числе подозреваемых, по второму разу еще не всех успели допросить. Однако… — и он перевел взгляд на Гражину, — ведь известно, когда он появился в Дрездене?
— Нет, — ответила Гражинка, причем с таким выражением, словно труп Кубы представлялся ей намного отчетливее, чем мне.
— Так когда ты его там увидела? — нетерпеливо спросила я.
— Только утром следующего дня. Хотя он и утверждал, что был там уже вчера вечером и видел меня в окошке Лидии. Возможно, к окошку я подходила.
— И он мог тебя разглядеть?
— Мог, ведь Лидия живет на первом этаже.
Я поливала ее цветочки, она совсем их запустила.
— Значит, вечером был, правду сказал. От Болеславца до Дрездена два часа, если не очень спешить. Ты во сколько поливала цветочки?
— Не знаю, еще не стемнело.
— В это время года не темнеет долго. У него оставалось много светлого времени…
И прикусила язык. Я не имею права забывать о страданиях Гражинки! О трупе Кубы можно поговорить с Янушем наедине.
А сама принялась высчитывать. Если Патрик смылся из Болеславца сразу после убийства тети, у него было время доехать куда угодно. Если все же подзадержался: сначала ждал отъезда Кубы, потом потратил время на его убийство и возню с трупом, то он не успел бы доехать до Варшавы, спрятать где-то коллекцию и вернуться к вечеру в Дрезден. Нет, и речи быть не может. Его прикончила бы вроцлавская автострада. Но мог поступить иначе. Наплевать на Варшаву, ничего не прятать, пристукнуть Кубу и сразу мчаться в Дрезден. Тогда бы запросто успел.
Думала про себя, а вслух спросила лишь, какая машина у Патрика.
— «Тойота» — вездеход, — угрюмо сообщила Гражина.
Януш вдруг встрепенулся.
— Да не ездит он на ней, она все время стоит в Болеславце, — сказал он. — Теперь уже на полицейской стоянке.
Гражинка вдруг взбунтовалась, похоже, ее терпение кончилось, и она громко потребовала заняться корректурой. Раз завтра полиция вцепится в нее, надо сегодня все закончить, неизвестно, когда они отпустят. Я, не меньше Гражинки заинтересованная в скорейшем окончании работы, отмела в сторону следствие с его трупами и загадками и прочно засела за работу.
В Болеславце я потеряла два дня и вернулась злая, расстроенная и преисполненная желания отхлестать себя по щекам. Мои усилия привели меня, можно сказать, к прямо противоположным результатам. Правда, при этом мне сообщили новую для меня информацию, которая, честно говоря, нужна была мне как дыра в мосту.
Полиция меня приняла и поговорила со мной. Почему не поговорить? Они гордились своими техническими достижениями. О том, что к ним приложил руку Януш, а через него и я некоторым образом, им не было известно. Так что они с полным правом имели все основания похвастаться достигнутыми результатами.
И пусть эта мерзкая баба не думает, что только в ее дурью голову приходят иногда светлые мысли, проше бардзо, теперь она при всем желании не найдет никаких упущений в их расследовании.
Мерзкая баба, ясное дело, тут же нашла упущение. Это как же понимать? Держали в своем полицейском сейфе сокровище столетия, ценность которого трудно даже вообразить, и не приставили к сейфу никакой специальной охраны. Хорошо, бог миловал, не случилось никаких покушений, а если бы кому пришло в голову его украсть? Обыкновенный сейф, просто запертый на ключ?!
Поначалу глины просто опешили и не могли понять, в чем дело. Переглядывались и пожимали плечами, а я поддавала жару, не давая им времени сообразить, в чем же дело.
— Такие вещи держат в хавидах! — бушевала я. — Ну конечно же, вы не имеете понятия, что такое хавиды, а еще беретесь гарантировать Сохранность раритета! Ведь мельчайшая пылинка может его испортить, а пан уже собрался его схватить пальцами!
И я сама ткнула пальцем в даже не пошевелившегося прокурора, стараясь при этом, чтобы мой палец выглядел как можно обвинительнее. Прокурор только рот раскрыл и слегка покраснел.
Разумеется, на встрече со мной присутствовали оба начальника: и главный комендант, и сам прокурор. А я продолжала бушевать:
— Я знала, что так и будет! А ведь предлагала вам гарантировать безопасность бесценной марки, предохранить ее от порчи. Так нет, все себе заграбастали, как гарпагоны какие…
Тут меня перебил комендант:
— Так кто же против? Раз пани умеет обращаться с марками и к тому же привезла этот, как его.., в общем, мы не против — предохраняйте.
Но учтите, наследственная масса должна остаться на месте, и речи быть не может, чтобы раздавать ее по кусочкам.
— Уж вы никак не можете обвинить меня в том, что я у вас хоть кусочек этой наследственной массы украла! — возмутилась я.
— Хотя очень хотелось, правда ведь? — ехидно вмешался прокурор. — Пани как-то забыла, что мы — полицейское учреждение, а не филателистический магазин, так что ничего удивительного, что у нас могло и не оказаться этого… вашего… Вот если бы пани понадобились наручники или еще что в этом духе — всегда пожалуйста.
Мне очень хотелось предложить ему самому заковаться в свои наручники, но я не стала терять драгоценное время.
Посовещавшись с коллегами, комендант достал из сейфа четыре кляссера покойного Фялковского, аккуратно завернутые в картон и перевязанные шнурком. Они были покрыты восемью печатями. Это сейф? Я бы не распознала его среди других шкафов.
— Вам придется потом снова все опечатать, — предупредила я.
— Мы учитываем это, — сухо парировал комендант.
При этом он и не дрогнул, то есть не бросился искать лак и печати. А я принялась за дело.
— Нельзя было опечатывать без хавида!
Пусть хоть одна моя марка сохранится. Если нет возможности купить ее сейчас, подожду, когда будет можно. А пока хотя бы как следует предохраню ее, чтобы не испортилась и сохранилась в лучшем виде.
И я развила оживленную деятельность. Вытащила из сумки твердую подкладку, хотя в ней не было никакой надобности, но надо же пустить им пыль в глаза! А вот пачка хавидов в двух размерах, хотя я прекрасно знала, какой кусочек мне потребуется. Скотч тоже без надобности, обложки от австралийских марок, чтобы скрыть в них заменяемый блочек-1 Об, два пинцета и ножнички. Пинцеты и ножницы я предусмотрительно положила на самое дно сумки, для того чтобы остальным барахлом устлать полицейский стол. Куча получилась такая, что в ней можно было с успехом скрыть даже Калашников.