Ирина Потанина - Блондинки моего мужа
— Не с факультета, — подтвердила я, тоже не в силах сдержать смех.
— Лола, — представилась новая знакомая.
— Катя, — ответила я.
— Крона, то есть Кроль Настя, — встряла Настасья, — А почему ты Лола?
— От родителей, — призналась брюнетка, — От Лолиты производная…
— Томкин, — произнес парень, галантно раскланиваясь, — Эдуард Томкин.
Я моментально поверила в чудеса. Вот так вот сходу найти человека… Ну, везет!
— Везет! — не удержавшись, хором воскликнули мы с Сестрицей.
— Да что уж там, — потупился Эдуард, — Имя как имя. Спасибо на добром слове.
— Да не вам везет, — поспешила исправить очередное недоразумение я, — Мне везет! Я сюда в Академию шла специально, чтобы с вами побеседовать. Еще переживала, как же ж я вас тут найду… А вы сами возьми, да найдись.
Эдуард вдруг сделался еще меньше, чем был. Лола подозрительно сощурилась и строго переводила глаза с меня на парня.
— Я его, дурака, из этого болота-кофейни вытаскиваю, а он тут опять свои неудачниковские проделки крутит! Эд, что ты натворил? — спросила она, наконец, не скрывая недовольства. Потом обратилась ко мне, — Он ничего не знает. Иначе, признался бы.
Я решила, что настал подходящий момент для решающего обмана.
— Успокойтесь, — заговорщическим шепотом проговорила я, — Я — не враг. Я — своя. Я от Петра Степановича.
— От кого? — перенимая мою интонацию, переспросили слушатели хором.
— От Петра Степановича, — невозмутимо повторила я, — От Лихогона Петра Степановича.
— А кто это? — поинтересовалась Лола, — Он тоже из этих, из неудачников, да?
Томкин посерьезнел. Откашлялся и властным жестом остановил расспросы Лолы, бросив степенное:
— Это ко мне.
— К тебе, так к тебе, — недовольно пробормотала Лола и капризно ворча загадочное, — Вот и вытаскивай их из кофейни после этого, — удалилась, покачивая бедрами для пущего выражения обиды.
— Детектив вызывает меня к себе? Что-то прояснилось? — с надеждой поинтересовался парень.
— Пока нет. Лихогон перепоручил ваше дело мне…
— Не может быть и речи! — надулся вдруг Томкин, — Буду разговаривать только с первыми лицами…
И даже отвернулся для наглядности. Отвернулся и невольно столкнулся глазами с Настасьей. Вот уж не думала, что моя Сестрица умеет так преображаться. Вместо Настасьи перед нами предстала сама любезность. Обожающим взглядом Сестрица следила за каждым движением Томкина, и уже подсовывала ему под руку какой-то флаер.
— Можно попросить у вас автограф? — хлопала ресницами Настасья, — У нас в классе, знаете ли, все мечтают поступить в Академию, и все видели вашу работу на выставке… Вы — пример для подражания всего нашего класса. О группе на подкурсах я вообще молчу…
У Томкина на мгновение отвисла челюсть. Дрожащей рукой он поставил автограф на подсунутой Настасьей бумажке. Настроение нашего собеседника явно значительно улучшилось.
— А вы… — неожиданно севшим голосом проговорил Томкин, — Вы тоже от Лихогона?
— Да, — твердо произнесла Сестрица, отчего челюсть отвисла уже у меня, — Но это так, приработок. Хожу в личных секретаршах зам. директора… — Сестрица кивнула на меня, — Простому смертному клиенту до Катерины не добраться, поэтому существую я. Общаюсь с общим потоком.
Я, наконец, поняла, к чему клонит Сестрица, и мысленно поаппладировала ей.
— А, — Томкин забеспокоился, и переключился на меня, — Так вы кто-то главный? Извините, ради бога… Не хотел общаться с какими-нибудь там некомпетентными… Итак, что расскажете?
— К сожалению, не знаю, до какой степени вы располагаете информацией, — честно призналась я, — Поэтому не могу сказать, прояснилось ли что-то с точки зрения вашей осведомленности.
— А с точки зрения вашей осведомленности?
— Я не знаю, могу ли доверять вам, — тяжело вздохнула я, незаметно сжимая руку Сестрицы.
— Можешь, можешь! — правильно отреагировала Настасья, — Это такой человек! Такой художник! Он сейчас вмиг все тебе объяснит…
— Ну ладно, — якобы согласилась я, — Следствие оказалось в затруднительном положении, — я решилась блефовать еще сильнее, — Понимаете ли, Мария с Пёсовым постоянно созваниваются, но встречаться и не думают. Мне непонятны их отношения…
Если бы оказалось, что Томкин не знает ничего о Марии, я бы срочно ретировалась, сообщив, что Маша — это моя коллега, которой поручено следить за подозрительным Песовым, а он все сидит и сидит на своей даче, не проявляя никаких характерных для подозрительных типов повадок… В общем, нашла бы что сказать, ради нового витка разговора. Но это не понадобилось. Первая же моя приманка сработала. Томкин, словно бальзам на раны, полил информацию на мою изглоданную загадками и нестыковками душу.
— Ничего удивительного. Говорил же я Петру Степановичу: “У Леньки одна слабость — Мария. Об этом вся Академия знает. Он, напимшись, даже прилюдное признание совершил. Вместо текста пьесы на “актерском мастерстве”. Ставили пьесу, играли эдаких аристократов. Пёсов играл кузена Марии. А Мария — юную прекрасную деву, по имени Линда. А Пёсов напился и как завопит: “Маша, я люблю тебя!”. Прямо при всех. Сорвал репетицию. Потому что любит он Машу! Если через неё надавить — Пёсов во всем признается. Причем делать это нужно сейчас, пока Пёсовская любовь еще невзаимна. А то потом, когда овзаимнеет, она тут же всякое значение для Леонида потеряет. Такой уж это тип. Не смотрите, что я его почти не знаю. Я — человек проницательный. Я Леонида уже научился насквозь видеть”. Не встречаются — потому что Машка пока еще носом крутит. Говорю вам, через неё этого гада прищучивать нужно. А детектив мне не верит. И про Пёсова тоже не верит. “Не поступало”, — говорит, — “никакой информации об исчезновении человека такой наружности”. Ну, как же не поступало, если я сам в этом похищении участвовал? Это ж только идиот мог поверить, что Пёсов просто съемки эпизода проводит, и правдоподобность вся эта нужна лишь для лучшей игры главного героя! Сделали из меня этого идиота!
— Уточните еще раз подробности. Поручив мне дело, Петр Степанович не захотел служить испорченным телефоном. Он только письмо ваше мне показал и все. “Про остальное”, — говорит, — “Сама у объекта расспросишь”.
Томкин набрал в легкие несколько больше воздуха, чем те в состоянии были вместить, и закашлялся. Потом насупился, и уверенно продолжил. Чувствовалось, что кляузничество, было для парня достаточно трудным занятием.
— Ну, значит, позвал меня Ленька в качестве актера для своих очередных этюдов. Задумки интересные были, и я согласился. Но тут какие-то понты Ленчик стал колотить. За правдоподобностью погнался. Технику умудрился замаскировать, скрытая камера там и все такое, — это для уличных сцен. А для диалога в гараже сразу несколько камер спрятал так, что совсем не видно их было. Я ему говорю: “А свет?! Качество же ужасное выйдет.” А он: “Это будет наш козырь. Главное — правдоподобность! Качество у всех хорошее будет, а за душу только наша работа возьмет. Не боись. Все будет хорошо.” Я ему и поверил. Осел! Надо было сразу отказываться… А я поверил.
— Не переживайте так. Продолжайте о том, как проходили съемки…
— Первый эпизод, там где с Машкой, отсняли нормально. На следующий день начинаем снимать другие эпизоды. Я уже спокойно ко всем этим маскировкам относился. Думал, что главному герою — похищенному нашему — и впрямь легче в образ вживаться, когда обстановка такая натуральная. Причем еще удивился, что Ленька требует импровизировать. Ну, мол, основные действия и диалоги заранее прописаны, но в разговорах с похищенным нужно еще и импровизировать. Так, мол, естественнее будет все выглядеть. И как же я сразу не догадался?!
Томкин сокрушенно раскачивал своей большой головой и корчил страдальческие физиономии.
— Потом оказалось, что наркоз, которым мы этого похищенца нашего травим, настоящий, — продолжал он, — Я уже тогда о побеге подумал. Но мне в напарники Ленька такого КингКонга выделил, что я перечить никому не решился. КингКонг глянул только, и сразу всякие желания не соответствовать плану съемок у меня пропали. Ничего себе, напарничек! Сам огромадный, морда бандитская, в глазах — ярость… В общем, привезли мы похищенца в гараж. Мой гараж, между прочим. Точнее, брата моего отчима. Сам дядька уехал давно уже, а нам с предками ключи от гаража оставил. В общем, Ленька у меня выпросил этот гараж на один вечер под съемочную площадку. А я, дурак, согласился… Отыграли текст: и поимпровизировали немного, и согласно сценарию. Моя сцена окончилась, я и ушел от греха подальше. С Пёсовым даже не простился, потому что тот сразу предупредил, что до конца съемок сидеть не будет, а уедет куда-то. “Если что”,— говорит, — “На сотовый звякну. А вы делайте вид, что все в норме. Бандиты, которых вы играете, вполне могу на звонки отвечать. Ясно? Играйте хорошо, мне ассистент и оператор потом доложатся, как прошло. А я до конца побыть не смогу. У меня там работка наклевывается, нужно за город смотаться за товаром… В общем, я в тебя верю, Эд”. Короче, доиграл я сценарий. Ни с кем ни словом не перекинулся. Где мне там еще этих замаскированных оператора с ассистентом искать? И зачем они мне? Ушел я поскорее. Ключи, думаю, потом заберу, — окончив рассказ, Томкин как-то сник.
