Людмила Милевская - Дурдом на выезде
— Мужчина, вам чего?
— Мне ничего, — ответил он, с элегантностью танцора выбираясь из коробки. — Все свое я уже получил, буду теперь отрабатывать.
Сей же миг грянула весьма заводная музыка. Мужчина принял замысловатую позу и уже из нее резво пустился в пляс. Ася остолбенела. Нельзя сказать, что там не было на что посмотреть: ладный мужчина двигался мастерски. Пожалуй даже и вируозно. Но к чему это все?
— Я вас не заказывала! — пытаясь перекричать звуки музыки, гаркнула Ася.
— Знаю! — отмахнулся мужчина, страстно исполняя танец живота.
— Тогда к чему это все? Платить я не собираюсь!
— И не надо, — он пошел бедром на нее, но тут же изменил направление и закрутился волчком.
— Прекратите! — взвизгнула Ася, тыча пальцем в коробку.
Коробка, стоит заметить, была щедро оснащена. В боковых стенках имелись: магнитофон, мини-бар и, похоже, компьютер. Ася возмущенно промаршировала к коробке и решительно нажала на клавишу магнитофона — музыкальный грохот прекратился. Мужчина застыл в сладострастно-фальшивой позе и вопросительно уставился на Асю своими печальными глазами.
— Что все это значит? — грозно спросила она.
Он, не меняя позы, любезно осведомился:
— Вы портфель для ноутбука на Пел-Мел вчера покупали?
— Покупала.
Мужчина мгновенно перешел на бравурные ноты:
— Поздравляю вас! Вы тысячный покупатель! Я подарок от магазина! Вас преследует фантастическое везение!
— Именно, что преследует, — посетовала Ася и свирепо приказала: — Выкатывайтесь!
Он опешил:
— Как?
— Вместе с коробкой!
— Но коробка тяжелая! Один я ее не подниму!
— Значит выкатывайтесь без коробки!
— Но я не одет!
— Я дам вам свою одежду.
— В женской одежде я не пойду, — наотрез отказался он и напомнил: — Я все же мужчина.
— Еще скажите, что джентльмен, — фыркнула Ася. — Не понимаю зачем вам рудимент совести, когда все остальное человеческое у вас уже отвалилось?
— У меня ничего не отвалилось, — обиделся он, прикрывая руками набедренную повязку.
Проследив за его движением, Ася взорвалась:
— Там-то, думаю, да! Там-то у вас все на месте! А в остальном вы уже не мужчина!
— Кто же я?
— Ха! Кто он! Жигало! Живая кукла! Раз зарабатываете на жизнь, голяком выплясывая в «нумерах», так нечего выкобениваться! Надевайте женское платье и вон из номера, пока я охрану не вызвала!
Демонстрируя нешуточность своих намерений, Ася положила палец на кнопку вызова горничной.
— Не выгоняйте меня, пожалуйста, — взмолился мужчина. — Я должен пробыть здесь четыре часа. Если раньше уйду, меня сразу уволят за профнепригодность.
И, рухнув на пол, он горестно заревел.
Мужская слеза — редкая вещь. Согласитесь, такое нечасто встречается. Во всяком случае, назвать сей факт повсеместным решится лишь отчаянный фантазер. Пока Ася ошарашено соображала что происходит, танцор незамедлительно приступил к изложению вопиющих деталей своей горькой судьбины.
— Да, я ничтожество, но я не всегда был таким, — признался он, открывая первую страницу печальнейшей повести «О пилоте-истребителе военно-воздушных сил Ее Величества, попавшем в лапы безжалостного врага имя которому Жизнь».
Лишенное ласки-любви детство; суровое интернатное отрочество; юность, наполненная предательством женщин и мужчин; поруганная капралом летной школы мечта; безмозглость офицеров военно-воздушной академии; попрание обществом всего чистого и святого; в результате порно-кастинг, клубы в Сохо, падение духом, полное разорение: духовное и физическое…
— Я, Курт Бьюмон, из славного рода Бьюмонов, опозорил отца и остался в чем мать родила, — зверски рыдая, сообщил несчастный танцор.
— Вижу, вижу, — вторила ему Ася.
— Я ничтожество! Я хотел быть птицей, мечтал о небе.
— И стали звездой.
— Да, стал грязной порно-звездой!
— Нельзя так, голубчик, себя очернять. Это тоже карьера. Курт, мальчик мой, вы добились того, что мало кому удается. Военных пилотов вокруг, что грязи, а толковых порно-звезд по пальцам можно пересчитать.
— Нет! — впадал отчаяние Бьюмон. — Нет! Я презреный! Я лишу себя жизни!
Она сердобольно промокнула платочком его глаза и, вздохнув, посоветовала:
— Вам надо выпить.
Он согласился:
— Вам тоже.
Александра налила ему и себе виски. Бьюмон выпил и брезгливо поморщился:
— Что за гадость? Возьмите в моей коробке бутылку отличного рома. Только ром способен затянуть душевную рану.
— Что же вы раньше мне не сказали? — воскликнула Ася, отправляясь за ромом.
Когда снова выпили, ее неожиданно потянуло на ответную откровенность. Не вдаваясь в подробности, Ася наскоро рассказала о том как несчастна: свиньи — грязь — Растердяевск, потом Москва — домохозяйство — измена, затем Лондон — суета — все та же измена. Благодарности ноль! Счастья ноль! И бесконечность измен!
— Куртик, миленький, что же это такое? Изменяют мне все, кому ни лень, — пьяно рыдала Ася.
Бьюмон сочувственно слушал и, сокрушаясь, вздыхал:
— Да-а! Да-а! И тебе, детка, досталось.
— А ведь мне так мало надо! Чуть внимания, кроху ласки, щепотку любви, и вот уже я готова горы свернуть ради него, единственного, родного. Ему и делать-то ничего не надо. Подбрось хворостину в огонь и грейся-лежи.
Бьюмон, трезвея, воскликнул:
— А ведь я, пожалуй, готов тебе услужить.
— В каком смысле, — не трезвея, спросила Ася.
— В самом прямом. Ты очаровала меня.
— Правда?
— Клянусь! Впервые встречаю такую несчастную женщину. Знаешь о чем это говорит?
— О чем?
— О том, что ты необычайно добра.
— Как ты об этом узнал?
— Путем логики. Доброта в нашем мире — слабость, нечто сродни болезни: на доброго человека липнут несчастья, как на слабого здоровьем вирусы и микробы. Раз у тебя все так не складывается, значит сам бог мне тебя послал. Знаешь, что я придумал!
Ася глянула на него и сказала:
— Не знаю, что придумал ты, но я придумала вот что. Курт, я так не могу. Ты хотя бы оденься, а то сидишь тут голый. Честное слово, мне неудобно.
Бьюмон, с отчаянием махнул рукой:
— Так и быть! Тащи свой халат!
Вырядившись в Асин халат он заявил:
— Надоело!
— Что? — удивилась она, встревожено скользнув взглядом по только что начатой бутылке рома (второй уже).
— Нет, не это, — успокоил ее Бьюмон. — Цивилизация надоела! Только представь: шум машин, блеск бриллиантов, огни рекламы, клубов веселая кутерьма, а над всем этим витает скука!
Ася продолжила:
— И тоска!
— Эх! — закручинился Бьюмон. — Вот так взял бы и уехал бы в Растердяевс!
Просверлив Александру пытливыми глазами, он поставил вопрос ребром:
— Признавайся, поедешь со мной?
На секунду задумавшись, она щелкнула пальцами и с внезапно возникшим азартом воскликнула:
— А и поеду! И к черту все!
Бьюмон предупредил:
— Но до этого мы поженимся. Такой образованной жены у меня еще не было.
— А у меня не было такого качка, — призналась и Ася. — Точно! Поженимся и в Растердяевск!
Бьюмон еще раз взволнованно уточнил:
— Там точно нет стриптиз-баров и порно-клубов?
Она его успокоила:
— Нет, там всего один ресторан, который хуже рабочей столовой.
Он возликовал:
— Еес! Даже не верится!
— Там под асфальтом всего одна дорога. Остальное: осенью — грязь, летом — трава.
— Еес! Еес! — прыгал от радости Бьюмон. — Надо выпить за это!
Она согласилась:
— Выпьем!
Когда выпили, Бьюмон задумался — еще бы, такой решительный шаг…
— Я тебя буду ко всем ревновать, — вздохнула Ася. — Таких красавцев, как ты, наши бабы не видели. Ты не будешь мне изменять?
Он удивился:
— Изменять? Нет, не для этого я женился. Если честно, разнообразие мне давно надоело. Во где оно у меня, — полоснул он по горлу ладонью. — Тошнит!
— Да? — Ася пытливо заглянула в его глаза.
— Не сомневайся! — заверил Бьюмон. — Знаешь где водятся самые верные мужья и жены? — спросил он и сам же ответил: — В вертепах.
— Да ну? — усомнилась она.
— Клянусь! Я для того и женился, чтобы намертво с развратом тем завязать. Все! Хватит! Хочу чистой и честной жизни. Жена, дом, работа.
Ася вдруг взволновалась:
— А как же мы будем жить? И на что?
— Я буду тебя содержать.
— Как?
— Надо подумать. Сколько народу проживает в том Растердяевске?
— Ой, даже не знаю.
— Тысяч пятьдесят наберется?
— Думаю, да.
— Отлично. А девки там как? Красивые?
Ася насторожилась:
— Девки? А зачем тебе девки?
Бьюмон ее чмокнул в щеку и успокоил:
— Только для дела.
Она пожала плечами:
— Всякие есть.
