Елена Логунова - Декамерон по-русски
– Мне кажется… это… не тот шум! – в три приема выдохнул неспортивный Полонский.
Птица-тройка притормозила на углу.
Сигнальный собачий вой смолк и уже не мог служить ориентиром.
– Эх! – разочарованно вздохнул Филев, почти безнадежно вглядываясь во мрак.
Сочувственно ухнула распластанная в небе сова.
– А, м-мать-перемать, так твою, разэтак!
Матерный вопль напугал и сбил с курса летящую сову, но наполнил ликованием сердца следопытов.
– Как – не тот шум? Тот самый! Самый правильный! – с новым энтузиазмом вскричал тренер Барышников. – Где спиртное – там русский мужик! Где русский мужик – там русский же мат!
– И драка, – опасливо подсказал интеллигент Полонский.
– А то! – бодро согласился Барышников, устремляясь на правильный русский шум.
– Мамма миа! Кар-рамба! Матка бозка пшенайсветна!
Правильный шум приобрел интернациональный характер.
– Если это все-таки лагерь Университета имени Патриса Лумумбы, то после них никакого горючего не останется! – встревоженным голосом озвучил свои дурные предчувствия тренер Филев. – Они даже самогонку жрут, как воду, дикие люди!
У калитки, рядом с одиноким автомобилем, они притормозили, опять прислушались и присмотрелись. В одичавших астрах с ругательными воплями металась темная фигура – коренастая, крепкая, явно мужская. Фигура яростно топтала ногами пеньки и кочки, пинками расшвыривала гремучую металлическую утварь и в высоком прыжке лупила кулаками по яблоневым веткам.
– Это кто – Тарзан? – удивился Полонский.
– Точно, аборигены! – огорчился Филев.
С дерева кто-то сыпал отборными ругательствами на амхарском – государственном языке Демократической Республики Эфиопия.
– Ой, ма-а-а! – завистливо протянул Барышников. – Это ж надо было так напиться!
– Мало он выпил! – возразил Филев, с неприязнью наблюдая за предполагаемым Тарзаном. – Вишь, за ним там по грядкам баба бегает, а он от нее! Когда мужик крепко выпьет, он сам за бабой гоняется!
– Так это наш, русский мужик! – с чувством превосходства заметил Барышников. – А эти кто?
– И-и-инопланетяне? – предположил Полонский, начиная заикаться.
В желтом прямоугольнике освещенного дверного проема, как в раме, нарисовался кошмарный силуэт трехголового чудища отчетливо неземного происхождения. Чудище кряхтело, выло и тряслось, вызывая у неподготовленного зрителя ответную дрожь в коленках.
– Или мутанты! – опять расстроился Филев. – Блин! Я-то думал, что хоть в деревне народ жрет экологически чистое пойло!
– Может, мы пойдем отсюда? – предложил осторожный Полонский. – Это не теть-Манина хата, я уверен. Это какой-то цирк-шапито!
– Кар-р-рамба!
С радостным воплем мимо распахнутой двери просверкнуло красно-зеленое пятно – Кортес. Его преследователь поотстал, путаясь ногами во вьюнках и проваливаясь в ямки. Широко распахнутыми глазами я воззрилась на дверной проем, ожидая прихода вооруженного негодяя, а с ним – нашего смертного часа, но Димчик так и не появился. Находясь вне поля нашего зрения, он крайне нелестно охарактеризовал очередную кротовью нору и ее обитателя, затем раздался звук падения, хрип – и наступила тишина.
– У-у-у-у! – с энтузиазмом завыла на соседней улице незнакомая нам компанейская собака.
Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… Ш-ш-ш… – прошаркали к порогу медленные шаги. Я малодушно зажмурилась, но тут же устыдилась проявленной трусости, открыла глаза и увидела Шурочку.
– Он упал! – пугающе пуча глаза, прошептала она. – Я хотела его остановить, а он оступился и упал!
– Му-му! – сказал Зяма, явно выражая злорадство, а вовсе не сочувствие.
А я по опрокинутому лицу Шурочки уже догадалась, что наш враг не просто грянул оземь – с ним случилось что-то похуже. Но эта бестолковая неврастеничка ничего толком не объяснила, только взвыла:
– О боже, боже! Это уж слишком! – и унеслась, ломая руки, в темный сад.
В самом деле Офелия, бегущая топиться!
Помятая и растрепанная дамочка вылетела из глубины сада, как недавняя сова: широко раскинув руки и белея фасадом. Лицо у нее было такое бледное, что в призрачном свете ко всему безразличных звезд прямо-таки серебрилось.
– О луноликая пери! – отчего-то брякнул тренер Филев, продолжая ошибочно думать, будто в садочке имеет место быть международная пьянка.
Пери бессильной растопырочкой с разбегу влипла в широкую грудь тренера Барышникова и плаксиво забормотала:
– Он упал, упал! Я не хотела, а он упал!
– А че не хотела-то? – выпятив грудь, нежным басом поинтересовался Филев. – Не любишь черных?
– Ну и что, что упал? Подумаешь! Проспится – встанет! – успокоил трепещущую дамочку Барышников.
– Он не встанет! – отстранившись от приютившей ее груди, трагическим шепотом сказала пери. – Он упал на шприц!
– О-о-о-о, как тут все запущено! – протянул Филев. – Наши-то только пьют, а эти еще и колются!
– Это вы? Слушайте, а я вас знаю! – неожиданно сказал дрожащей пери Полонский. – Вернее, я вас видел! Вы к Эдику Розову приходили с каким-то парнем!
– Он упал, – кивнула дамочка.
– Так это он упал на шприц? – Сева неожиданно ощутил свою сопричастность к происходящему.
Это ощущение требовало выхода, а выход, он же вход, был совсем рядом – выбежав, пери распахнула калитку.
– Я посмотрю, что с ним, – пообещал Полонский и вошел во двор.
– У-у-у-у! – умоляюще и страстно взревело притаившееся в домике трехголовое чудище, увидев Севу.
– Это вы?! – ахнул Полонский.
Каждую из составляющих трехголового монстра он знал в лицо и поименно!
– Ы-ы-ы, ы-ы-ы! – закивали головы.
Мужественно преодолевая легкое головокружение, Сева вынул из кармана многофункциональный перочинный ножик и старательно перепилил им оковы многослойного скотча. Сначала он освободил низы – Зяму и Алку, а потом верхи – Инку.
– Полонский! Я все-таки тебя нашла! – едва сдернув с румяных уст звукоизолирующую полоску липкой ленты, торжествующе заявила тезка большой азиатской страны.
– По-моему, Индия, это я тебя нашел! – резонно возразил Сева и пошел смотреть на парня, упавшего на шприц.
– Индия? – заинтересованно повторил тренер Филев. – Вы откуда, из Патриса Лумумбы?
– Из «МБС», – коротко ответила блондинка, устремляясь за Севой.
– Не знаю такой страны, – признался Филев.
– Ваше счастье! – сказала кудрявая шатенка, устремляясь за блондинкой.
Тренер Барышников стоял под яблоней, с негодованием глядя на рукав своей ветровки, испачканный некрасивым черно-белым подтеком.
– Это к деньгам! – сказал ему Зяма, устремляясь вслед за Алкой.
– Пиастр-р-ры! Пиастр-р-ры! – умиротворяюще пророкотал сидящий на яблоне попугай.
6– За что боролся, на то и напоролся! – без тени сочувствия прокомментировал смерть Димчика злопамятный Зяма.
Я тоже не согласилась с добросердечной Трошкиной, которая назвала ЧП с летальным исходом «трагическим несчастным случаем». По-моему, это была как раз счастливая случайность. Я не забыла, что колоть отравой покойный Димчик намеревался не себя, а меня и моих близких! Впрочем, профессиональную оценку случившемуся должна была дать опергруппа, которую вызвал расторопный и деловитый дядька – замнач студенческого лагеря Филев.
– Ты только, парень, не проболтайся, что мы тут винокурню искали, – смущенно попросил он Полонского. – А то попрут нас с Санычем из педсостава. Мы тут, скажем, просто гуляли. Дышали свежим воздухом!
– Прикидывали маршрут для оздоровительного кросса, – подсказал изобретательный Барышников.
– Так и скажу, – легко согласился Сева.
У него были свои заботы. Самая главная – не попасть безвинно на тюремные нары – уже отпала, но теперь мнительный Всеволод беспокоился о своем душевном здоровье.
– Что такое, не пойму, прямо наваждение какое-то! – доверительно пожаловался он мне. – Что за чертовщина происходит?
– Ватс э хелл ар гоуин он? – англоязычным эхом отозвался с яблоневой ветки подслушивающий нас попугай.
Полонский очень внимательно посмотрел на него, кивнул и понизил голос:
– Инка, на кого я сегодня не посмотрю, кого не встречу, все мне знакомы!
– Это чистая случайность, – успокоила его я и погрозила пальцем Кортесу.
Смышленая птица тактично проглотила неуместную реплику, закрыла клюв и затопталась на ветке, поворачиваясь к нам задом, а к калитке передом. Негромко рыча мотором, к участку подъехал легковой автомобиль.
После нескольких лет очень близкого знакомства с Денисом я могу с закрытыми глазами, только по звуку шагов и интонациям голосов, опознать коллег моего дорогого капитана. На сей раз это и вовсе легко было сделать: во главе небольшой процессии из четырех крепких парней с каменными лицами и цепкими взглядами шагал капитан Кулебякин собственной персоной.
Увидев еще одно знакомое ему лицо, Полонский не то всхлипнул, не то хихикнул. Мне это не понравилось: именно с таких коротких звуков обычно начинаются долгие истерические припадки.
