Сельма Эйчлер - Аллергия на убийства
Выйдя из ресторана, я глянула на часы: не было и восьми — ехать на встречу рано. Поэтому пришлось заскочить в закусочную, где я выпила ещё одну чашку кофе, которую в общем-то и не хотела, а уж потом поймала такси и отправилась на угол Парк-авеню и Шестьдесят восьмой улицы.
* * *Барри на кухне пила чай. На ней были эластичные, леопардовой расцветки, брючки до щиколоток, облегающий зеленовато-жёлтый свитер с воротником «хомут» и босоножки на немыслимой платформе, в которых я её видела в прошлый раз. Из босоножек торчали пальцы с ядовито-лиловыми ноготками. И она опять была украшена таким количеством побрякушек, что хватило бы на ювелирный салон. Однако штукатурки на лице вроде бы поменьше — а может, она просто несколько часов не освежала макияж. В общем и целом в тот вечер Барри выглядела почти как обычные люди. Обычные экстравагантные люди.
— Вы, наверное, замёрзли, на улице так холодно. — заметила она, когда я присела, и тут же, обернувшись, кивнула на белую кофеварку. — Только что сварила свежий. Надеюсь, обычный вас устроит? Боюсь, без кофеина у нас не найдётся. — И, прежде чем я успела отказаться — постаравшись при этом не зарычать, — она уже вскочила, чтобы налить мне чашечку.
Вот это влипла! но не сидеть же, пялясь на эту чашку, — пришлось сделать пару глоточков.
— Ну как, лучше? — не унималась Барри.
— Ой, да! Спасибо большое.
Барри довольно улыбнулась:
— Приятно выпить горяченького, чтоб кровь в жилах снова забегала. правда?
В этот момент мне казалось просто немыслимым представить, что эта радушная, улыбающаяся женщина сотворила то, что она сотворила. — причём с родной сестрой.
— Вы узнали что-то новое о смерти Кэтрин? — Барри вдруг помрачнела.
— Вообще-то да, — бесстрастно ответила я. — Я узнала, что её убили.
Барри открыла рот, будто собиралась что-то сказать. И некоторое время так и сидела. Наконец ей удалось еле слышно вымолвить:
— Кэтрин?
— Кэтрин, — эхом отозвалась я.
— Вы, должно быть… вы скорей всего… вы не можете ошибиться? — в глазах её заблестели слёзы.
Однако же хороша-а! Что есть, то есть, не отнимешь.
— Нет, — ровным голосом объявила я. — Я не ошибаюсь.
— Но… но как? Не понимаю.
Пришла пора изложить последнюю и наиболее полную версию моего сценария с метёлкой из перьев. И если честно, по-моему, представляя свою теорию, я гармонично совместила реальность и сценические эффекты.
Но, очевидно, как актриса я в подмётки Барри не гожусь, поскольку, когда умолкла, она скептически взглянула на меня. Я спешно упредила неминуемые возражения:
— Слушайте, я не собираюсь вдаваться в подробности, каким образом это выяснила. Сейчас, по крайней мере. Но улики неоспоримы. — Подумаешь, крохотное преувеличение. — И доктор Паскаль — пульмонолог Кэтрин — согласен, что так всё скорее всего и произошло. — Ещё одно маленькое преувеличение.
— Но кто… кто это сделал? У вас есть какие-то подозрения?
— Именно это я хотела услышать от вас.
— От меня? — тупо переспросила Барри. — Но откуда я могу… — Осекшись, она с ужасом посмотрела на меня. — О нет! Не может быть, чтоб вы думали, что это я убила Кэтрин. Я её любила. Она была моей младшей сестрой!
— Думаю, вы действительно любили её. Но сына вы любите больше.
— При чём здесь Тодд?
— Вам ведь очень нужна ваша доля бабушкиных денег, ради него, не так ли?
— Конечно, но… — Барри умолкла, и в глазах её, устремлённых на меня, мелькнуло понимание. — Ну ясно, — с презрением бросила она. — Вы считаете, что я убила Кэтрин, чтоб отхватить побольше куш от наследства.
До чего ж великолепная игра! Эта женщина может давать Мерил Стрип уроки актёрского мастерства.
— Нет, так я не думаю. Однако только у вас были и мотив, и возможность.
— Видимо, никто вам не сообщил, но в своём завещании бабушка более чем щедро обошлось со мной и Тоддом. И мы отнюдь не нуждались в доле Кэтрин.
— Я вовсе не это имела в виду. Обвинение можно было бы построить на том, что вы убили Кэтрин из-за… э-э… особого характера ваших отношений с миссис Кинг.
— Не понимаю. о каком «особом характере» вы говорите, — дрожащим голосом вымолвила Барри.
Она вынуждала меня отбросить экивоки:
— Я говорю о том, что вы — любовницы.
Воцарилось долгое молчание, а затем — едва слышный, нервный шёпот:
— Кто вам сказал?
— Не всё ли равно?
— Да, наверное… Но при чём здесь моя сексуальная ориентация?
— Вы понимаете, что ваша бабушка вычеркнула бы вас из завещания, узнай она о вашей связи с миссис Кинг. Ведь так?
— Да, но…
— Следствие могло бы прийти к заключению, что вы боялись, как бы Кэтрин не проговорилась о ваших отношениях… И для того чтобы помешать ей это сделать… — Я развела руками, давая понять, что и так всё ясно.
— Да откуда ребёнку знать. что такое лесбиянка. — возразила Барри. — Кэтрин вела очень замкнутый образ жизни, мало с кем общалась.
— Кэтрин целыми днями смотрела телевизор, верно? и потом, ей вовсе не обязательно было понимать, что именно происходит, достаточно ненароком обмолвиться в разговоре с бабушкой, что она, к примеру, видела, как вы с миссис Кинг целуетесь.
Щёки Барри, и без того щедро нарумяненные, заполыхали ещё ярче.
Ага, я попала в точку!
— Но это же нелепо! Даже если бы Кэтрин действительно что-то увидела и даже если б я была на сто процентов уверена, что она расскажет об этом бабушке, я бы пальцем её не тронула! — горячо воскликнула Барри. — Ни за что на свете!
Помните, я уже говорила, что придумала кое-какой план. и если поначалу не возлагала на него особых надежд, то теперь начинала думать, что он может сработать.
— Послушайте, миссис Лундквист, — начала я необычайно участливым тоном, — я не считаю, что вы убили свою сестру намеренно. На мой взгляд, в тот день вы просто играли с ней и зашли слишком далеко. Это был несчастный случай — трагическая случайность. Но вы были так потрясены содея… случившимся, что не смогли заставить себя рассказать, как всё было.
Разумеется, на самом деле на языке у меня вертелось совсем другое. Мне хотелось проорать ей в лицо, что она гнусная убийца, которая разделалась со своей несчастной младшей сестрой ради нескольких вшивых долларов — пусть даже ради нескольких миллионов вшивых долларов — и ради своего сыночка, такого же гнусного и ничтожного, — ясное дело, благодаря мамашиным дрянным генам. Но мне хватило ума понять: никаких реальных доказательств того, что было совершено преступление, нет. А уж тем более улик, изобличающих эту женщину. Так что самое большее, на что можно надеяться, это вырвать у неё признание в непредумышленном убийстве.
Однако признания не последовало. Я услышала совсем другое:
— Всё было не так. По той простой причине, что я не имею никакого отношения к смерти Кэтрин.
— Думаю, вам следует знать, — объявила я, — что нашёлся свидетель, который видел, как вы входили в дом сразу после того, как экономка отправилась в магазин. — Представьте, я даже не покраснела.
— Вы лжёте! — с жаром возразила Барри.
— Нет, не лгу! — столь же горячо парировала я. Как она смеет порочить моё честное имя!
— Что ж, в таком случае солгал тот, кто якобы меня видел. Или же ошибся.
— Подумайте хорошенько, миссис Лундквист, — гнула я своё. — Если я пойду в полицию с тем, чем располагаю, вам светит ох как надолго оказаться за решёткой. Лет двадцать гарантирую, а то и тридцать. Кроме того, я намерена отчитаться перед клиенткой. Так что если даже по какой-то причине полиция не примет надлежащих мер, их примет ваша бабушка, можете поспорить на несколько миллионов. А следовательно, вы лишите Тодда финансовой поддержки, в которой так нуждаетесь ради него. — Тут Барри попыталась что-то вставить, но это вряд ли усладило бы мой слух. Поэтому пришлось слегка повысить голос: — Однако, с другой стороны, если вы признаетесь. что Кэтрин погибла в результате несчастного случая, вам дадут наверняка не больше пары лет. — Поймав испепеляющий взгляд Барри, я тотчас поправилась: — Возможно, вас вообще не посадят в тюрьму. Плюс к тому, мне будет совсем не обязательно рассказывать клиентке о ваших отношениях с Сондрой Кинг. — Чем плохие аргументы? Мне они вполне нравились, особенно последний: — И если вы убедите свою бабушку (а в этом я вам помогу) в том, что бесконечно сожалеете о случившемся и раскаиваетесь, что не пошли сразу в полицию, пожалуй, вам не придётся беспокоиться о потере денег.
Не поймите меня превратно. Сделка, которую я пыталась заключить, меня вовсе не радовала. Моя бы воля, Барри Лундквист отправилась бы на электрический стул и поджарилась до хрустящей корочки! (Понимаю, что это звучит жестоко, но говорю, что думаю.) Однако на деле самое большее, на что приходилось надеяться, — это заставить её ощутить хотя бы привкус возмездия, которое она вполне заслужила.
