Дональд Уэстлейк - Отбившийся голубь; Шпион без косметики; Ограбление банка
Местный поезд пришел только через десять минут, и за это время каждый прохожий, топавший по бетону платформы, укорачивал мою жизнь на целый год или около того. Наконец местный поезд прибыл, я выпрыгнул из своего укрытия за автоматом, пригнулся и зигзагами помчался по платформе, словно в кино про войну. В вагон я ввалился как актер, в одиночку изображающий час «пик».
Местный поезд на Лексингтон–авеню–лайн делает семь остановок, пока добирается от Юнион–сквер до Восточной 68–й улицы. Сегодня у меня была возможность обозреть немало станций подземки.
Выходя из метро на Манхэттене, я никогда не знаю, в какую сторону направить стопы. Сейчас я был на углу 68–й и Лексингтон, а попасть надлежало на угол 65–й и Пятой авеню. Значит, шагать следовало сперва на юг, а потом на запад, но я понятия не имел, где тут юг. Наконец я пошел наудачу.
Поднялся на 69ю улицу, прочитал указатель и двинулся обратно в метро, уговаривая себя, что это и к лучшему: если за мной следят, то я запутаю их и, возможно, таким образом обнаружу слежку. Разумеется, никакой слежки я не обнаружил, да, если честно, и не надеялся обнаружить.
К дому дяди Эла вела довольно длинная, темная и малонаселенная пешеходная улица. Мимо прошмыгнуло несколько одиноких, зябко ежащихся прохожих, и я произвел с каждым из них моментальный обмен нашими страхами и опасениями. Но ничего не случилось, и я наконец–то добрался до дома дяди Эла – высокого узкого белого здания с ярко освещенным входом, которым я воспользовался по назначению. Оказавшись в тамбуре, я нажал кнопку возле таблички «А. Гэтлинг».
Никто не ответил. Ответа не было довольно долго, поэтому я снова надавил на кнопку. После этого ответа не было еще дольше.
Я стоял и переминался с ноги на ногу. Где он, почему не отвечает?
Неужели он и правда в Майами?
Нет. Просто он заподозрил, что это я стою под дверью. Он не хочет отвечать, поскольку решил, что это, вероятно, я.
Я снова нажал на кнопку и уже не отрывал от нее пальца – так и стоял.
Продолжая давить, выглянул на улицу и увидел, как перед домом останавливается длинная черная машина и из нее выходят те самые два парня.
Они подняли глаза и уставились на меня, потом переглянулись и зашагали в мою сторону.
Я прекратил давить на дядюшкину кнопку и вместо этого надавил на все остальные. Я стоял и жал на кнопки, будто кассир в универсаме, а двое парней уже миновали тротуар и поднимались на крыльцо. Они с каменными физиономиями глядели на меня и явно не торопились. Наверное, думали, что загнали меня в угол, и тут я был их единомышленником.
Но все равно продолжал давить на кнопки. Забранная сеткой круглая дырка на щите с кнопками начала орать на разные голоса – все сонные и злобные, но я ничего не говорил в ответ, а просто давил, давил и давил.
Один из парней посмотрел на меня сквозь стекло и взялся за ручку двери, ведущей на улицу. Наконец раздалось долгожданное «з–з–з–з», и я, распахнув внутреннюю дверь, шмыгнул в подъезд, захлопнул ее за собой и на миг оказался в безопасности.
Но эти двое вполне могли сделать то, что было по силам мне. Поэтому я пробежал через маленький вестибюль, открыл дверцу лифта, и вновь совершил обряд нажатия на кнопку – на сей раз с цифрой 3, поскольку квартира дяди Эла располагалась на третьем этаже.
Это был очень дорогой дом, семиэтажный, всего на четырнадцать квартир.
Лифт тут ходил куда быстрее, чем в домах Вестсайда. Когда он остановился, я нажал кнопку с цифрой 7 и выскочил. Лифт отправился дальше, на седьмой этаж.
Это должно было немного задержать тех двух парней, а то и вовсе сбить их с толку.
Белый ковер, а в конце его – две белые двери в бежевой стене. Правая, с медной буквой В на ней, вела в квартиру дяди Эла. Я подошел к двери и постучал. Вернее, начал стучать и уже не прекращал, поскольку не рассчитывал, что мне откроют по первому зову. Я даже раз или два съездил по двери ногой, оставив на белой краске черные полосы, но тут уж ничего не поделаешь.
У меня за спиной с легким урчанием прошел лифт, спускавшийся на первый этаж.
Почему они ждали лифт, а не поднялись по лестнице? Я пытался найти ответ, продолжая руками и ногами колотить в дверь, а потом понял, в чем дело. Видите ли, по принятым в городе правилам пожарной безопасности в домах полагается строить лестницы, даже если в них есть лифты. Но в дорогих кварталах Истсайда это правило насчет лестниц воспринимают так же, как если бы в придачу к уборным в квартирах строителей обязывали ставить сортиры во дворах. В общем, лестницы они делают, но со всех сторон окружают пролеты стенами, а двери, ведущие к ступенькам, навешивают заподлицо в надежде, что их никто не заметит. Вот никто и не замечает.
Через минуту эти двое поедут на лифте вверх. Интересно, остановятся они на третьем этаже или проскочат до седьмого? Известно ли им, что тут живет мой дядюшка Эл? Должно быть, известно, иначе с чего бы им являться сюда? Они не преследовали меня, в этом я был уверен. Пока я добирался сюда на метро, эта парочка прикатила на машине.
Значит, они наверняка остановятся на третьем этаже.
Ур–р–р–р. Вот, поднимаются.
Я с детства был вхож в дом дядюшки Эла, а дети знакомы с географией лучше, чем взрослые. Дети всегда лучше знают планировку квартир, зданий и целых районов. Поэтому мне было известно, что дверь справа от лифта ведет на лестницу. Я бросил стучаться и шмыгнул в эту дверь, засунув под косяк спичечный коробок с таким расчетом, чтобы она не закрылась наглухо. В узкую вертикальную щель мне была видна дверь в квартиру дядюшки Эла.
Я не ошибся: они вылезли из лифта на третьем этаже. Глядя одним глазком в щель, я мог видеть их широкие спины и черные пальто. Эти двое не просто стояли в коридоре – они громоздились в нем.
Потом они бесшумно прошагали по белому ковру и постучали в дверь дяди Эла особым условным стуком. Это и дурак бы понял, едва услышав их: тук, тук–тук–тук, тук.
Дверь тотчас же открылась, и в коридоре показалась голова дяди Эла.
– Ну? – спросила голова. – Разобрались с ним?
Дядя Эл – здоровенный грузный дядя, состоящий на две трети из мускулов, а на оставшуюся треть – из спагетти. У него черные волосы – настолько густые и блестящие, что большинство людей принимает их за парик. Лицо дяди представляет собой обычный набор из рта, глаз, бровей, щек, подбородка и ушей. Все это добро размещено вокруг носа, размерами и формой похожего на клюв орла, грозно нависающий над жалкой двадцатипятицентовой сигарой. Летом, когда он в майке играет на пикниках в мяч, видно, что его мясистые руки, мясистые плечи и мясистая грудь тоже сплошь поросли черными волосами. Не знаю, как насчет его мясистого брюха, но предполагаю, что и оно черным–черно от растительности. Когда дядя сидит в слишком мягком кресле, закинув ногу на ногу, глазам является еще один густо заросший участок местности, простирающийся от черных носков до черных манжет на брюках.
В обычных условиях голос дяди Эла вполне под стать его мясистости и волосатости. Это бас, благодаря которому без дяди не обходится ни один самодеятельный квартет парикмахеров при выездах на вышеупомянутые пикники.
Но сейчас, когда дядюшка спросил: «Разобрались с ним?», голос его звучал по меньшей мере двумя октавами выше. Я впервые в жизни видел своего дядю Эла напуганным.
– Нет еще, – ответил ему один из парней и, в свою очередь, осведомился:
– Не у тебя ли он в квартире?
– Ты что, смеешься? – сказал дядя Эл.
– Не будешь же ты его прикрывать, – подал голос второй убийца. Агриколе это не понравилось бы.
– Меня это дело не касается, – заявил дядя Эл. – Я не хочу в него впутываться, совсем не хочу.
В коридоре торчала только его голова с испуганной физиономией.
Пока я стоял на бетонной лестнице среди желтых стен, прижавшись лбом к краю двери, и, моргая, смотрел на узкую вертикальную полоску коридора, до меня начало кое–что доходить. Там, в Канарси, когда эти парни подвалили ко мне, я первым делом решил позвонить дядюшке Элу, единственному знакомому мне члену организации. Я тогда был слишком встревожен и напуган, чтобы понять, почему он так говорит со мной по телефону. Я просто думал, что дядя Эл не расположен к беседе. И теперь, когда я отчаянно ломился к нему в дверь, мне в голову пришла та же мысль. Наши отношения всегда были немного натянутыми, и мы оба испытывали определенную неловкость, общаясь друг с другом. Так почему на этот раз должно быть иначе?
Но когда я увидел его физиономию, которая висела в коридоре, будто отделившись от туловища, когда услышал этот его голос, до меня дошло, что путешествие свое я предпринял напрасно. Дядя Эл не поможет мне, потому что он не способен мне помочь. Он слишком напуган.
Я стоял в коридоре, делал одно обескураживающее открытие за другим, а убийцы тем временем продолжали беседу с дядькой.
![Картер Браун - Том 11. Меня прислал Чарли [ Меня прислал Чарли. Близорукая русалка. Пираты из Гонконга. Убийственный кайф]](/uploads/posts/books/194874/194874.jpg)