Дарья Донцова - Жаба с кошельком
– И чего хорошего в старой посуде, – скривилась Маня, – не понимаю я этого! Лучше новую купить, зачем пить из плошек, которыми пользовались посторонние люди? Фу, по-моему, это негигиенично.
– Я их тщательно вымыла, – рассердилась Вика.
– Все равно, – уперлась Маня.
Чтобы загладить бестактность девочки, я быстро сказала:
– Викуля, налей мне чайку или кофейку.
– Кофе не в эти чашки, – бормотнула Вика.
– Почему? – удивилась Зая.
– А бабушка предупредила: они только под чай, от кофе портятся.
И она загремела в буфете посудой, на свет появились фарфоровые изящные чашечки.
– Кофе сюда налью, – сообщила Вика, – так, кому что?
– Мне, естественно, чай, – плотоядно потер руки Андрюшка, – терпеть не могу кофе.
– И мне чаю, – хором ответили мы с Зайкой.
– Хочу кофе, – быстро сказала Маня.
Я подавила улыбку. Маруська никогда не употребляет этот напиток, он ей активно не нравится, просто она не хочет прикасаться к антиквариату.
– Я тоже, пожалуй, кофейку, – протянул Кеша.
Мне стало совсем смешно. Брезгливый до болезненности, Аркашка избрал ту же тактику, что и Манюня.
Дегтярев же отказался и от того, и от другого.
– Позже, – сказал полковник, – я так объелся, что в меня ничего не вольется.
Домой мы поехали около полуночи. Кавалькада машин вырулила на шоссе. Кеша, посадив около себя Маню, как всегда, нажал на газ и унесся далеко вперед. Александр Михайлович, обладатель черного «Запорожца», безнадежно отстал, он не слишком уверенно чувствует себя за баранкой. Зайка молча рулила по Ново-Рижской трассе. Я сидела около нее, зевая и борясь со сном.
Вдруг Зая притормозила.
– Ты чего? – очнулась я.
– Меня тошнит, – пробормотала она и рванулась из машины.
В ту же секунду я почувствовала резь в желудке, потом к горлу подступило что-то мутное, тяжелое. Пришлось бежать за Зайкой.
Минут через десять мы кое-как пришли в себя, умылись, поливая друг другу на руки воду из бутылки, утерлись бумажными носовыми платками и вернулись в машину.
– Интересное дело, – пробормотала Ольга, – с чего это нас прихватило?
– Не знаю, – прошептала я, чувствуя, как к горлу снова подкатывает что-то отвратительное.
Зайка глянула на меня, я на нее, и в ту же секунду мы снова понеслись к канаве. Если честно, давно мне не было столь плохо. Голова кружилась, ноги дрожали, по спине тек холодный пот, в желудке ворочался раскаленный еж с торчащими в разные стороны иглами.
– Боже, – простонала Зайка, рухнув на сиденье, – умираю!
У меня было то же ощущение. В сумочке ожил мобильный.
– Мусик, – заорала Маня, – вы где?
– Еще на Новой Риге, – прошептала я, – на тридцать пятом километре.
– Что случилось, вы сломались?
– Да, – еле слышно ответила я и навалилась на Зайку.
Она откинулась в кресле и попыталась натянуть на себя плед, которым мы укрываем в машине Банди.
– Холодно мне, холодно, – лепетала она, – прямо трясет всю.
Меня тоже начал колотить озноб, и я решила включить печку, но вместо рычажка обогревателя ткнула пальцем в радио. «Это любовь, – понеслось из динамика, – что без денег делает тебя богатым, это любовь, о которой в книжках ты читал когда-то».
– Выключи, – прохрипела Зайка, – умоляю.
Но я не смогла пошевелить рукой, пальцы весили по сто кило каждый.
– Дай пакет, – еле слышно попросила Зайка, – из бардачка вынь.
– Не могу.
– Меня тошнит, скорей, дай.
– Не могу.
– Сейчас салон испачкаю.
– Ерунда.
Зайка попыталась наклониться и не сумела. Я в полном отчаянии поняла, что не могу ей помочь, меня словно парализовало. Перед глазами затряслась мелкая черная сетка, в ушах тоненько-тоненько запели комары. Последнее, что я увидела, перед тем как потерять сознание, было лицо Александра Михайловича с широко раскрытым ртом. Полковник рванул дверцы машины, Зая стала падать к его ногам, и тут свет померк.
Глава 3
Очнулась я в больнице, в Институте Склифосовского, в двухместной палате. На второй койке лежала синяя Зайка, рядом с ней стояла капельница. Впрочем, от моей руки тоже тянулась резиновая трубка к штативу с бутылкой.
– Эй, – достаточно бодро сказала Ольга, – ты как?
– Пока не пойму, – ответила я, – голова кружится.
– А у меня уже нет, – сообщила она.
– Что с нами приключилось?
– Мы отравились, – ответила она, – скорей всего, тортом. Наверное, взбитые сливки были несвежими.
– Господи, – простонала я, – мне дико плохо! Разве так бывает при отравлении?
– Еще скажи спасибо, что Александр Михайлович мигом вызвал «Скорую», – вздохнула Ольга, – пролежи мы там часок-другой, могли бы и умереть!
Я испугалась:
– Да ну!
– Запросто, – «успокоила» меня Зайка, – нам просто повезло, что Дегтярев ездит со скоростью сорок километров в час, он увидел нашу машину и мигом сориентировался.
– Муся, – завопила Маня, врываясь в палату, – ты такая страшная!
Зайка фыркнула и отвернулась к стенке.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила я.
Маруська радостно ответила:
– Нормально!
– Но ты же тоже ела торт!
– И ничего, – бодро констатировала Манюня, – ни я, ни Кеша, ни Дегтярев не заболели.
Ну в отношении мужчин ничего удивительного, ни тот, ни другой не любят сладкое и едва прикоснулись к кремово-бисквитному безумию. Но Машка! Она на моих глазах без всяких угрызений совести и стонов по поводу калорийности продукта схавала треть тортика.
– Зараза к заразе не пристает, – ожила Зайка, – тебя, Маня, ничто не берет!
– Так бывает, – принялась отбиваться девочка, – нам тут доктор объяснил, случается порой: оба ели творог, так один умер, а второй даже не чихнул, просто краешек испорченный был. Мне достался кусок со свежими сливками, а вам с тухлыми. Скажите спасибо, что живы остались, вот…
И она осеклась.
– Что «вот»? – насторожилась я, чувствуя, как к спине снова подкрадывается озноб. – Ты о чем?
– Ерунда, – слишком быстро и весело затарахтела Манюня, – просто я имела в виду, хорошо, что вы не умерли…
– Маня, – велела Зайка, – а ну говори, что стряслось.
– Ничего!
– Не ври.
– Ей-богу.
– Лжешь!
Маруська покраснела.
– Ну… Андрюша… дядя Андрей.
– Что с ним? – подскочила я.
– Того…
– Чего?
– Того самого…
– Марья, – обозлилась Ольга, – а ну хватит кота за хвост тянуть. Что с Литвинским?
– Он умер, – брякнула девочка.
– Как? – заорали мы.
– Отравился, – со вздохом пояснила она, – как и вы, тортом. Только Вика сразу не поняла, в чем дело, решила – сердечный приступ, дала ему нитроглицерин, уложила в кровать, ну а когда Андрюше совсем плохо стало, вызвала «Скорую». Но машина застряла на МКАД, там авария приключилась, вот она и задержалась, приехала поздно, Андрюша уже умер.
– Не может быть, – прошептала я, – не может быть.
Машка удрученно замолчала.
– Как же так? – пролепетала Зайка. – Как – умер?
Манюня зашмыгала носом, и тут в палату вошел молодой, очень серьезный доктор и приказал:
– Посторонних прошу удалиться, у нас тихий час.
– Это моя дочь, – сказала я.
– Все равно посторонняя, – не дрогнул врач, – завтра поболтаете.
Через неделю нам с Зайкой стало совсем хорошо, и Кеша привез нас в Ложкино.
– Одно радует, – констатировала Зайка, оглядывая себя в большом зеркале, которое украшает холл в Ложкине, – я наконец-то потеряла те три кило, которые мешали мне жить спокойно.
– Тьфу! – сплюнула домработница Ирка и ушла.
Конечно, ее реакция слишком резкая, но в общем правильная. Заюшку просто заклинило на диете, это становится похоже на фобию. Согласитесь, если девушка при росте метр шестьдесят пять и весе сорок четыре килограмма без конца талдычит о своем ожирении, это выглядит не совсем нормально.
– А вот ты, похоже, потолстела, – с радостью констатировала Ольга.
Я кинула взгляд в зеркало, даже если это и так, то меня сей факт совершенно не волнует.
– Чай будете? – спросила Ирка.
– Только без торта, – заорали мы с Зайкой, не сговариваясь.
Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы мы смогли спокойно смотреть на бисквит со взбитыми сливками? Лично у меня при слове «торт» моментально начинаются спазмы в желудке.
– Мусик, – заорала Маня, – тебе Вика почему-то на мой сотовый позвонила!
Я испугалась. Господи, что же ей сказать? Прими мои соболезнования? Очень глупая фраза, мне всегда неудобно ее произносить, но делать нечего. Я схватила трубку и недрогнувшим голосом сказала:
– Викуля?
Я ожидала услышать плач или крик, но раздался спокойный, даже слишком спокойный голос Вики:
– Даша, мне разрешили сделать один звонок, произошло ужасное недоразумение.
Я удивилась. Странно называть смерть мужа недоразумением, не правда ли?
– Сейчас меня увезут…
– Куда? – не выдержала я. – Кто? Зачем?
