Галина Гордиенко - Сюрприз под занавес
Почему-то Софи выбрала именно их. Хотя сама Динка горячо уговаривала повесить те, что клеил Петя. Аккуратные и чистые. Именно поэтому они Динке нравились.
Но Софи отказалась, и теперь в гостиной плавала над серым морем туч одинокая рыба-солнце, а в питерском дворе-колодце чахлые тополя упрямо тянули к ярко-синему небу тонкие ветви.
Лелька украдкой рассматривала присутствующих. И удивлялась, как мало нужно человеку, чтобы переступить невидимую грань. Грань, отделяющую от мира законопослушных и просто честных людей.
Деньги!
Ради них идут на убийство, на воровство. Идут, наверняка оправдывая себя. Не понимая, что переступив черту, хоронят себя сегодняшнего. Навсегда. И вместо человека оставляют жить… Зверя?
Нет, пожалуй. Звери чище. Честнее. Им нет нужды лицемерить. И играть чужие роли они не станут. Если только где-нибудь в цирке. Не по своей воле.
Смешно. Сидят за одним столом девять человек. Нет, семь. Динку с Софи можно исключить.
Значит семеро. И все лица дышат искренностью. Все сочувственно поглядывают на Софи и с осторожным подозрением друг на друга.
Однояйцовые близнецы!
И среди семи — несостоявшийся убийца и вор. Кто?
Лелька грустно улыбнулась: она догадывалась. Вернее, знала. Теперь бы решить, что делать. Это самое сложное.
Лелька не сомневалась: проще оставить все как есть. Раз молчит Софи. Раз она смирилась с потерей.
Может, действительно не нужно вмешиваться? Ведь уже завтра утром они расстанутся, чтобы никогда не встретится. Разъедутся по разным городам.
Два «но».
Первое — Софи вправе любого из них счесть вором. Это если она не догадывается о покушениях. Наверное, нет. Иначе бы вызвала милицию. Убийство — не пара исчезнувших эскизов.
Так вот совсем не хотелось, чтобы старушка подозревала Тамару или ее, Лельку. Софи наверняка это больно. Она любила Нину. Принимать «Нинушиных» внучек за презренных воришек…
Может, она поэтому молчит?
Лелька неохотно попробовала кашу: именно Софи совершенно случайно подсказала ей, кто вор. Когда рассматривала Динкины работы, выбирая две для гостиной. Машинально поглаживая их чуткими дрожащими пальцами, будто ощупывая.
Правильно — подобное среди подобного. Очень умно.
Лелька криво улыбнулась: если то, что она вытрясла перед завтраком из Маши и Динки, правда…
Вора ждут несколько очень неприятных минут!
А что сказать Софи?!
Ох уж эта Динка!
Лелька снова исподлобья посмотрела на завтракающих: «Да-а, не будь Маша полнейшим профаном, все бы закончилось вчера вечером.»
Лелька стопроцентно уверена: Епифанцева не смогла бы смолчать. Помчалась бы собственноручно вытрясать душу из бессовестного воришки. Выдирать волосы, царапать, пинать и пробовать на зуб.
Ведь по его милости Маша вчера весь день не находила себе места. По его милости мысленно примеряла арестантскую робу и растирала ноющие в предвкушении наручников запястья.
Второе «но» — любые нарывы нужно вскрывать. Первые преступления не выжигают души. Если вовремя остановить.
Лелька нашла взглядом два лица и озадаченно сдвинула брови: не в тюрьму же их! Глупо. Они не опасны. Пока.
Гласность — вполне достаточно. Уже наказание. И прощение. Ведь отныне ты чист!
Но как, как все это провернуть?!
Лелька вздрогнула от неожиданности, когда Электрон коснулся ее руки и прошептал:
—Откуда такая озабоченность?
Лелька внимательно посмотрела на красивое смуглое лицо, немного виновато покосилась на младшую сестру и неопределенно пожала плечами.
—Да так.
Сидевшая напротив Элечка враждебно выпалила:
—Некультурно разговаривать за общим столом шепотом!
Маша Епифанцева подавилась кашей. С готовностью отодвинула полную тарелку и сказала себе: она не англичанка, чтобы умирать над овсянкой!
Маша почти с благодарностью обернулась к Эльвире: вовремя эта кукла вылезла со своим замечанием. Только зря задела именно Лельку. Прицепилась бы к Вобле, не жалко. Или к Кролю ушастому. Или к Смуглому.
Но к Лельке — зря. Это она… неосторожно!
Маша потерла руки: в душе запели боевые трубы.
Очень своевременно запели, нужно сказать. А то над столом уже мухи на лету засыпали. И все кроме Динки с Софи смотрелись не живыми людьми, а мумиями египетскими.
Маша весело ухмыльнулась: Ванька, муж единственный, и слов-то таких не знает. А она, Маша, неплохо над собой растет. Еще чуть-чуть, и можно считать —стала интеллигенткой.
Это обязывало, и Маша горячо пообещала себе выбирать выражения. И вообще — соответствовать.
Маша весьма изящно промакнула губы салфеткой — нужно и дома такими обзавестись, льняными, не бумажными — и вежливо воскликнула:
—Некультурно, деточка, другое — делать замечания старшим!
Элечка покраснела и сжала кулачки, собираясь с духом. Она ненавидела эту мерзкую, чересчур смазливую девицу. Петечка на нее ТАК смотрел…
Вот и сейчас!
Это нечестно!
Подыскать достойный ответ Элечка не успела. Маша смерила ее убийственным взглядом и самым сладким тоном посоветовала:
—И еще, деточка, некультурно с утра пораньше вываливать свой бюст на обеденный стол!
Элечка ахнула. Наталья довольно ухмыльнулась. Петя сделал вид, что увлечен трапезой, и начал наконец поедать овсянку. Лелька с Электроном одновременно улыбнулись и тоже склонились над тарелками. Тамара посочувствовала Румянцевой: Машка явно вышла на тропу войны.
Динка прошептала Софи:
—Я ставлю на Машу, а ты?
—Мне ее жаль,— не согласилась Софи.
—Машу?— удивилась Динка.
—Элю.
Динка хихикнула. Софи громко воскликнула:
—Сегодня прекрасный день!
Маша с Элечкой прекратили обжигать друг друга ненавидящими взглядами и уставились на хозяйку. Вера Антоновна водрузила на стол блюдо со свежей клубникой и пробормотала:
—Главное — последний. Что уже неплохо.
—Верочка,— укоризненно попеняла ей Софи,— не нужно так.
—Что — Верочка? Я уже шестьдесят семь лет Верочка. Картины-то пропали, как и не было! Что уж глаза-то закрывать? Правда, она и есть правда,— возмущенно заявила домработница. Махнула рукой на притихших гостей и горестно закончила: — Вора привечаем!
Над столом повисла мертвая тишина. Только Динка с аппетитом уничтожала свою порцию клубники. И чавкал у ее стула бессовестный Крыс, нагло выпрашивающий угощение.
Лелька звонко сказала:
—Вера Антоновна права.
—А вы бы уж помолчали,— с неприязнью посмотрела на нее Наталья.— Приехали сюда целой гоп-компанией…
—С ребенком, с собакой!— пискнула Элечка. Мстительно покосилась на Машу и выкрикнула: — Подруг подозрительных привезли!
—И все из Череповца,— прошипела Наталья.
—Да уж, не питерские,— весело парировала Маша. — Нам толкнуть Левитана негде. Ни знакомств нужных, ни людей сильно денежных…
—Точно,— буркнула Тамара. — Это в Питере скупщиков и коллекционеров как грязи. А мы всего лишь скромные провинциалы.
Лелька улыбнулась: Тамара никогда не отличалась смирением. Искренне любила Череповец и считала его очень энергичным и перспективным городом. Всегда уверяла сестру, что Череповец через десяток-другой лет станет крупнейшим промышленным центром России. И злилась, когда ей напоминали об экологии. Кричала — мол, слишком умные все стали — и малину есть, и губ не испачкать…
Лелька отставила в сторону чашку с кофе и сказала:
—Бессмысленно голословно обвинять друг друга…
—И глупо разъезжаться, не узнав имени вора! — перебивая, рявкнула Маша.
Душа Епифанцевой жаждала справедливости. И не откладывая, прямо сейчас, сию же секунду. Поэтому Маша встала, набрала в грудь побольше воздуха и грозно прорычала:
—Я вовсе не хочу, чтобы на меня пальцем указывали! Пусть сознается, гад, сам и при всех!
—Сильно сказано, — признал Электрон.
—Да кто ж сам сознается? — удивилась Элечка чужой глупости.
—В самом деле, признались бы,— неуверенно произнес Петя.
—На душе легче станет, да? — понятливо спросила Динка.
Подбросила в воздух ягоду, поймала ее ртом и звонко рассмеялась. Крыс заскулил. Динка сочла его негодование вполне справедливым и следующую клубничину подбросила над псом.
Маша раздраженно заявила:
—Все равно вора вычислим!
—Кто это? — ехидно поинтересовалась Наталья. — Уж не ты ли?
—А хоть бы и я!
—Вор громче всех кричит — держи вора,— в сторону довольно громко шепнула Элечка.
—Это ты про меня?! — сжала кулаки Маша.
—На воре шапка горит,— невинно протянула Румянцева.
И тут же взвизгнула: метко брошенная Машей сочная клубничина размазалась по ее бюсту. Маша победно захохотала. Элечка схватила недоеденное пирожное. Вера Антоновна грозно рявкнула:
—А ну прекратить безобразия!!!
