Наталья Александрова - Теща Франкенштейна
– Это не у нас, а у них, – майор махнул рукой в сторону парня самого неприметного вида, который внимательно осматривал оставшиеся в зале следы разрушения – мусор на полу, битые стекла, разломанный столик и стулья.
Все ясно, майор – это просто милиция, а неприметный парень – специалист по взрывам. Но я думала, что у них какие-то специальные приборы, что работают они все исключительно в перчатках, собирают пинцетом мельчайшие частицы, оставшиеся от взрыва, а потом долго рассматривают их в микроскоп. В общем, все, как показывают в американских сериалах. А тут парень просто гуляет по разоренному залу кафе. Конечно, при таком подходе ничего полезного он не найдет! Работнички!
Как бы в ответ на мои гневные мысли парень нагнулся и поднял с пола какой-то рваный кусок. Внимательно его оглядел и бросил на пол. А я обнаружила, что это кусок от моей сумки. Ну да, когда мы с Любой рванули от этого пакета подальше, я про сумку совсем забыла. И вот теперь имею результат.
Однако, прислушавшись к себе, я поняла, что совсем не расстроилась. Тут, можно сказать, от смерти едва спаслись, а я стану из-за старой сумки переживать! Ключи у меня в кармане, кошелек тоже, остальное все новое куплю. Вот получу с Любы деньги и куплю…
– Вова, что там у тебя? – нетерпеливо спросил майор, видно, ему надоело опрашивать свидетелей, тем более что все, кроме меня, говорили одно и то же: ничего не видели, ничего не заметили, сидели себе спокойно в кафе, пирожные кушали, наслаждались жизнью, и тут вдруг – бум! – и милиция приехала.
– Хлопушка! – неприметный парень пренебрежительно махнул рукой. – Шуму много, а толку мало…
– То есть как это – толку мало? – мгновенно рассвирепела я. – А если бы мы тут рядом сидели и не успели отскочить? Было бы как минимум два трупа!
– Не было бы! – Вова отмахнулся. – Ну, ударило бы вас столом, может, стеклами поцарапало, не тот это заряд, чтобы все кафе к чертовой матери разнесло. Так, больше для испуга… Да вы и сами видите…
– Вижу… – протянула я, – ну так мы можем идти?
– Идите! – кивнул майор. – Если можете. А то если совсем плохо, девушке укольчик медики сделают, – он кивнул на Любу.
Вид у нее был не блестящий. Теперь после шока наступила депрессия, и Люба глядела на майора тусклыми глазами и что-то шептала бледными губами.
– Да ладно! – рассердилась я. – У нас такое не впервой!
Я подхватила Любу и потащила ее к выходу, за последнее время это вошло у меня в привычку.
– Куда идем? – спросила я на ходу. – Имей в виду: ни в какую забегаловку больше тебя не поведу, иначе ты снова напьешься…
Люба посмотрела грустно, и мне стало стыдно – человек и вправду запуган до предела. Но, с другой стороны, мне ведь тоже грозила опасность, и я же не превращаюсь от страха в кисель! Нужно действовать, а не трястись!
– Не туда, – слабым голосом сказала Люба, – я ведь теперь в свою квартиру вернулась.
– О, с новосельем тебя! – оживилась я. – Ну веди, показывай хоромы-то!
Хоромы и вправду оказались царские. Дом стоял на Шестой линии, а поскольку в исторической части Васильевского острова по распоряжению губернатора нельзя впихивать откровенные новостройки, то дом стилизовали под особняк восемнадцатого века – чтобы он не слишком отличался от соседних. Двор был выложен аккуратной плиточкой и засажен кустами сирени и декоративными хвойными растениями. Меж кустов пряталась стеклянная будка охранника, он кивнул Любе, не выглядывая из окна.
Уж не знаю, как там было в свое время в особняках восемнадцатого века, говорят, лестница была устлана малиновой бархатной дорожкой и посетители оставляли галоши внизу, возле швейцарской, но подъезд Любиного дома произвел на меня неизгладимое впечатление.
Плитка на полу была такой гладкой, что хотелось проехаться по ней на коньках, витые перила заканчивались медными шишечками, ковровая дорожка устилала ступени.
На широких подоконниках стояли красивые керамические кашпо с экзотическими растениями. Цветы были свежеумытые, с гладкими блестящими листьями. С моей любовью к растениям я не могла не обратить на них внимание.
И вдобавок ко всему на каждой лестничной площадке в качестве светильника висели едва ли не хрустальные люстры.
– Круто! – одобрила я. – Красиво жить не запретишь!
Люба только грустно усмехнулась в ответ.
На площадке третьего этажа было две двери, из-за каждой раздавался лай.
– Господи, Энджи, и когда это кончится… – вздохнула Люба, отпирая дверь и впуская меня в квартиру.
Но Энджи вовсе не выглядела расстроенной и брошенной, как в прошлый раз, когда Любу долго продержала на допросе следователь Кудеярова. Тогда бедная собаченция вся извелась и выла от тоски и безысходности. Сегодня еще из-за двери я услышала, что лай ее веселый и завлекающий, словно Энджи приглашала кого-то поиграть. Этому призыву вторил басистый голос из соседней квартиры, судя по тембру, он принадлежал большой собаке мужского пола.
– Кто у вас соседи? – поинтересовалась я.
– Да вроде приличные люди, – вяло ответила Люба, – семейная пара с собакой…
Квартира была бы замечательной, если бы Любин муж все эти несколько месяцев не старался ее извести. Наверное, так он пытался отомстить Любе.
Оглядев изгвазданный пол, стены на кухне, залитые, кажется, пивом, пыльные разводы на мебели и жеваное покрывало на кровати, я с преувеличенным оптимизмом воскликнула:
– Не беда, были бы стены, а все остальное приложится! Тут, если постараться, за неделю можно квартиру в порядок привести!
– Есть ли она у меня, эта неделя… – Люба отвернулась.
– Не ной! – вскинулась я. – Пока что ничего серьезного с тобой не случилось!
– Понимаешь, меня убивает неизвестность, – призналась Люба, – только вроде жизнь ко мне лицом повернется – ан нет, опять подлянку подкидывает!
Мы уселись в гостиной на диване, обивка была черной от грязи. В ботинках он валялся, что ли?
Энджи развалилась рядом на ковре.
– Вот что, дорогая моя, – сказала я Любе строго, – настал момент серьезно подумать. Тут, в собственной квартире, ты в безопасности, так что хватит трястись и пожимать плечами. Ну, с чего-то на тебя покушаются? Причем, по меткому наблюдению того парня из кафе, шуму много, а толку мало. Сама посуди: машина могла сбить – не сбила. Ведро упавшее могло убить – не убило. Подъемный кран, и то так аккуратно направили, что только магазин весь расколотили, а люди не пострадали. Сегодня с этим взрывом – парень прямо сказал, что просто попугать хотели. Он специалист, ему виднее… Так что думай, Люба, хорошенько думай, что у тебя такое есть, что кому-то очень понадобилось…
– Да ничего у меня нету, кроме этой квартиры! – вспыхнула Люба. – Даже шмотки мои муженек все изорвал да изрезал. Еще два скромненьких колечка да цепочка тоненькая… Мама далеко. Ни денег, ни работы…
В это время Энджи подняла голову и сказала «Вау!».
– Конечно, моя хорошая, – спохватилась Люба, – ты у меня тоже есть. Мы с тобой никогда не расстанемся, моя девочка…
– А вот ты мне так и не рассказала, откуда у тебя собака взялась, – я потрепала Энджи по загривку.
– Ах, это… – Люба поцеловала Анджелину Джоли в черный блестящий нос и начала рассказывать.
После того как убежала от мужа, в чем была, без вещей и с малым количеством денег, Люба поняла, что пора устраиваться на работу. Денег хватит ненадолго, а судиться из-за квартиры – дело длительное, адвокат ей прямо сказал, что может и год тянуться. Но куда сунешься в таком потрепанном виде? Правда, в дорогие салоны красоты ей вход уже был закрыт навсегда – постарались богатые клиентки Римма Васильевна и Алиса, раззвонили по всему городу про Любу невесть что: и воровка она, и любовников своих клиенток норовит соблазнить, и вообще пробы на ней ставить негде.
И Люба сунулась в обычную парикмахерскую, маленькую и недорогую. Туда ходили женщины попроще, причем только на стрижку, а красить волосы предпочитали дома самостоятельно, так выходило еще дешевле. Приходили и мужчины – ужасно заросшие, те, кто стрижется раз в полгода, когда озверевшая жена пригрозит разводом и разменом квартиры, если муж немедленно не сострижет свои патлы. Мастера были там немолодые, в застиранных халатах, часто бегали курить во двор и с клиентами не церемонились, а те, в свою очередь, чаевые давали крайне редко.
Люба, однако, обрадовалась и такой работе, тем более что взяли ее с испытательным сроком вместо выбывшей в декрет какой-то Алены, племянницы хозяйки парикмахерской, и хозяйка тут же заявила, что Алена обязательно вернется через год.
На год вперед Люба не загадывала, ей нужно было продержаться некоторое время, пока в себя придет.
Потянулись дни, заполненные изнурительной нетворческой работой, все мужчины в этой парикмахерской предпочитали стричься под полубокс – так короче, реже придется ходить. Женщины тоже выбирали что попроще. Люба по первости пыталась уговаривать клиентов на что-то новенькое, но коллеги стали смотреть косо.
