Дарья Донцова - Букет прекрасных дам
— Не забудь помыть машину, — тараторила Николетта, — и убедительно тебя прошу явиться в подобающем виде. Хорошо?
— Конечно, — пробормотал я, — естественно.
— Вот и умница, не опаздывай, Вава, — сказала маменька и быстренько отсоединилась, чтобы не услышать в ответ: «Да, мамочка».
Николетте нравится злить окружающих, и она считает, что последнее слово всегда должно оставаться за ней. Дома я распахнул шкаф и выудил из него костюм, предназначенный для выхода в свет после шести вечера, отметил, что он изрядно измят, и пошел на кухню.
Горничная Лена и кухарка Туся преспокойно пили чай.
— Уж извините меня, — пробормотал я, демонстрируя вешалку, на которой болтался пиджак, — сам бы погладил, да не умею.
— И зачем вам, Иван Павлович, утюгом махать? — улыбнулась Леночка. — Сейчас в момент сделаю.
— Спасибо!
— Так не за что, — засмеялась прислуга и спросила: — Иван Павлович, Элеонора Андреевна скоро выйдет из больницы?
— Думаю, нет, она пока в реанимации, а что?
— Да так, — протянула Лена, включая утюг, — просто интересно.
Но Туся была попроще, поэтому раскрыла рот и сообщила:
— Жалованье нам не заплатили, вчера расчетный день прошел.
— Ничего, ничего, — быстро влезла Лена, — ерунда, с голоду не дохнем, вот Элеонора Андреевна вернется…
Я вздохнул.
— Простите меня, я совершенно забыл. Хозяйка велела с вами расплатиться, а у меня все из головы вон. Напомните только, о каких цифрах идет речь?
Женщины назвали суммы. Я сходил наверх, вытащил из сейфа деньги, отдал им, забрал у них расписки, вновь полез в сейф и вновь уронил на пол плоский конверт со словами «Мое завещание». Положив его в самом дальнем углу, я пошел одеваться.
К театру мы с Николеттой подкатили за пять минут до спектакля. Маменька обожает опаздывать на подобные мероприятия. Приехать первой и скромно жаться возле колонны — это не для нее, Николетта привыкла быть в центре внимания, поэтому применяет совсем другую тактику. Вот зрители расселись, гаснет свет, и тут, одновременно с актерами, появляется моя маменька и начинает пробираться к своему месту, не забывая при этом хорошо поставленным громким голосом вещать:
— Ах, простите, наступила вам на ногу, так неловко. Ой, извините, подвиньтесь, пожалуйста. О-о-о, Натали, привет! А-а-а, Элен, и ты пришла…
Взгляды девяти зрителей из десяти прикованы в этот момент к ней, а не к несчастным лицедеям, пытающимся изобразить нечто на сцене. Естественно, Николетта шикарно одета и, ощущая завистливые взгляды женской половины зала, чувствует себя совершенно счастливой.
Но сегодня меня ожидал сюрприз. Очевидно, Кока, увидав, что народ задерживается, велела начать спектакль чуть позже. В гардеробе, маленьком, тесном, толпилось много зрителей. Добрых три четверти из них я великолепно знал. Завсегдатаи салонов, тусовок, вернисажей и премьер. Так называемый высший свет. Когда-то, в прежние времена, вход в него был открыт немногим. Конечно, богатство хорошо, но не оно являлось критерием принятия человека в узкий круг избранных. У дворян имелось Дворянское собрание, у купцов — Купеческое. Вы могли иметь в кармане дырку от бублика, но, являясь Голицыным, Вяземским или Оболенским, спокойно присутствовали на балах.
Сейчас ситуация слегка изменилась. Высший свет перестал быть единым. Ныне он распался на отдельные части. Есть круг, где проводят время политики мира сего, имеется артистическая тусовка, салоны, где резвятся художники, манекенщицы, писательско-поэтический клуб… Словом, перечислить все времени не хватит. Границы между этими группами людей потеряли свою четкость. Купцу в Дворянское собрание попасть было затруднительно, если не сказать невозможно. Теперь же девочка из модельного агентства спокойно войдет к политикам, и никто не станет корчить при виде ее гримас, скорее наоборот.
Но Николетта и ее подружки — это нечто особое. Эти дамы создали свой мирок, разработали свои правила и крайне неохотно впускают в него парвеню.[6] Причем сами охотно принимают приглашения, ходят в гости, но на свою территорию допускают лишь достойных. Кстати, подобная тактики сделала салоны Николетты и Коки весьма желанными, народ так и рвется на файф-о-клоки и журфиксы, но дамы тщательно следят за тем, кого приглашают.
Я хотел было помочь маменьке снять длинную, в пол, шубу, как услышал сзади мягкий голос:
— Добрый вечер, Ванюша, давай поухаживаю за Николеттой, а ты подержи пока мой букет.
Я обернулся и увидел профессора Водовозова с роскошными розами, завернутыми в хрусткую бумагу с золотыми бантиками.
— Давай, давай, — улыбнулся Лев Яковлевич и сунул мне букет.
Затем он ловко снял с Николетты манто, и я не сдержал возгласа удивления. Маменька предстала в совершенно невероятном виде. Снизу на ней были ярко-фиолетовые джинсы, расшитые стразами и бусинами. Сверху красовалась нежно-сиреневая шелковая водолазка и жилетка в тон джинсам, сплошь разукрашенная искусственными каменьями. Стоит ли упоминать, что обувью служили сапоги-казаки?
Справедливости ради следует отметить, что этот дикий наряд шел ей чрезвычайно. Николетта ухитрилась сохранить девичью фигуру, а со спины запросто может сойти за двадцатилетнюю. Но с чего бы ей в голову пришло одеться столь экстравагантно?
Очевидно, Льву Яковлевичу пришла в голову та же мысль, потому что профессор прижал к себе остро пахнущий духами мех и пробормотал:
— Ну и ну. Дорогая, ты смотришься сногсшибательно.
— Теперь так принято одеваться среди людей, стремящихся выглядеть молодо и модно, — объяснила маменька и пошла к зеркалу.
Я увидел, как к ней подошла Киса, тоже в расшитой джинсовке, но красной. Кто бы мог подумать, что моя фраза о супермодности такого одеяния, сказанная Коке в шутку, будет иметь столь далеко идущие последствия. Первый и, наверное, последний раз в жизни я ухитрился стать законодателем мод.
Наши кресла оказались в первом ряду, причем по правую руку от Николетты оказалась Кока. Маменьку сей факт обрадовал. Конечно, теперь всем ясно, какое место в свете занимает госпожа Адилье. Ее не засунули куда-нибудь к стенке, а усадили в самый центр, возле хозяйки мероприятия. Мне же местонахождение категорически не понравилось. Зал был крохотный, мест сто, не больше. Первый ряд стульев стоял почти на сцене, а мне всегда казалось, что от актеров следует держаться подальше. Не слишком приятно видеть толстый слой грима на лицах, помятые бумажные кружева, выдаваемые за валансьенские, и ощущать запах пота. К тому же, если спектакль окажется скучным, то задремать, находясь в непосредственной близости от авансцены, невозможно. Как-то не слишком удобно закрывать глаза, когда в полуметре от тебя кто-то старательно изображает страсть.
Вторая неприятность состояла в том, что слева от меня восседала Роза, мать Люси. Дама была ажиотирована приглашением сверх меры. Впрочем, ее присутствие на этом мероприятии, да еще столь близко от Коки, без лишних слов сказало мне о том, что Калерия Львовна любит меня. Ведь Роза получила вожделенный билетик только потому, что Кока считала Люси моей дамой сердца. Я даже растрогался. Вот не ожидал от этой засахаренной гюрзы столь нежного отношения к себе.
Роза, до которой не дошли сведения о необходимости натянуть джинсы, облачилась в пронзительно-зеленое обтягивающее платье из неизвестного мне материала. Люси же была в розовом костюме, цвета взбесившегося молочного поросенка. Более неудачного наряда для девушки, чей вес перевалил за центнер, и не придумать. К тому же, находясь рядом, «изумрудная» Роза и свинкообразная Люси представляли собой изумительную картину несочетаемых оттенков.
Свет погас, раздвинулся занавес, действие началось. Но я никак не мог уловить его суть, потому что Роза трещала без умолку, задавая мне кучу вопросов. Через какое-то время на помощь мне пришла Люси. Она прошептала маменьке что-то на ухо.
— Конечно, конечно, — засуетилась Роза, вставая, — понимаю, вам хочется быть рядом.
— Спасибо, — шепнул я.
— Не за что, — так же тихо ответила Люси, — мама способна довести болтовней до смерти, а вы мне нужны пока живым.
И она хитро улыбнулась. Я ответил улыбкой, причем не светской, а вполне искренней — и попытался проследить за действием пьесы.
Спектакль был ужасен, диалоги занудными, мизансцены примитивными, но гаже всех оказалась внучка Коки, исполнявшая главную роль — молодой, чистой, безответно влюбленной девушки. Даже лысоватый, коротконогий субъект, корчивший из себя юного ловеласа, был ничего. Даже староватая блондинка, изображавшая кокетливую служанку, не вызывала содрогания. Но главная героиня! Объем талии у нее сравнялся с ростом, а режиссер велел дурочке нацепить белое обтягивающее платье.
Конечно, есть тучные актрисы. Некоторые из них, такие как Крачковская, здраво рассудив, решили превратить недостаток в достоинство. Толщины они не скрывают и играют роли, где такая фигура уместна, но внучка Коки предприняла героические усилия, чтобы выглядеть стройней, однако, как водится, только усугубила дело. Очевидно, она влезла в корсет, правда, излишне короткий, потому что талия все же намечалась у ее боченкообразной фигуры, но безжалостно затянутая шнуровка выступала под тонким шелком, а сверху, в районе подмышек, выпирали валики жира, впрочем, они имелись и на бедрах. Наверное, дива нацепила специальные, утягивающие колготки, потому что след от резинки проступал весьма отчетливо. К тому же, как это часто бывает с полными людьми, у девушки имелись неполадки с кожей. Красные пятна на лице она замазала тональным кремом, но до конца их скрыть так и не сумела. Однако обо всем этом можно было бы забыть при наличии таланта, но им тут и не пахло.
