Королевы бандитов - Шрофф Парини

На веранде в доме родителей Гиты тоже были качели. Вернее, нечто на них похожее. Гита так по нему скучала, что боялась приближаться и нарочно обходила его подальше, чтобы не наткнуться взглядом на фасад.

– Слушай, – нарушила она вдруг молчание, – а ты не знаешь, в доме моих родителей сейчас кто-нибудь живет?

Салони кивнула:

– Его купили братья Ханда.

– Братья Ханда? – поморщилась Гита. – Это те, которые друг у друга козявки из носа ели?

– Думаю, до сих пор едят.

Гита прыснула от смеха.

– Есть идеи насчет Фарах? – спросила она.

Салони потерла округлый подбородок.

– Если ты найдешь Рамеша, это докажет, что ты его не убивала, а если ты его не убивала, никто не поверит, что ты помогла Фарах.

Гита уставилась на нее, пока качели плавно скользили вперед:

– Это все, что ты смогла придумать? Найти Рамеша? Да его пять лет в глаза никто не видел, а я должна вот просто взять и найти его? Ага, сейчас. А потом я просто возьму и найду пять лакхов рупий. А потом – лекарство от рака. И до кучи «Мерседес». Или… – Она вдруг резко замолчала. – Погоди-ка. Откуда ты знаешь, что Рамеш жив? Ну, то есть… это я предполагаю, что он жив. Я всегда так думала, но ты и вся деревня шептались о том, что я…

– Скормила его собакам? – Салони весело заулыбалась. – Еще я слышала, что ты не убивала Рамеша, а просто высосала из него жизненную силу, и теперь он тот самый дряхлый старикашка, который живет в соседней деревне и кормит голубей изо рта.

Гита даже не улыбнулась:

– Я задала вопрос.

– Гита, ты даже ящерицу убить не можешь. Только распоследнему дебилу может прийти в голову, что ты способна убить человека. – Салони выпрямилась. – Впрочем, сегодня выяснилось, что все-таки способна…

– Тогда откуда взялись все эти слухи про Рамеша?

Салони пожала плечами:

– Деревушка-то у нас маленькая, и не у каждого есть телик, а людям нужно как-то развлекаться.

– Значит, люди на самом деле не думают, что я убила Рамеша?

– О, еще как думают. Большинство считают тебя зловредной чурел-мужеубийцей. Но я-то тебя знаю.

– Тогда большое спасибо, что ты на моей стороне.

Веселости Салони как не бывало:

– То, что ты говоришь мне это сейчас с такой наивной физиономией, лишь доказывает, какой идиоткой ты всегда была, как ты ошибалась насчет Руни, Рамеша… насчет всего.

Хрупкое перемирие затрещало по швам. Гита велела себе не обращать внимания на слова Салони, но у нее вырвалось само собой:

– Сколько лет прошло, а ты все та же стерва, которая злилась на меня за то, что Рамеш достался мне, а не тебе!

– Ох боже мой, ты что, до сих пор думаешь, что мне нужен был Рамеш? Говорю же, хреновый из тебя детектив.

– А что, нет? Хватит притворяться, Салони. В ту самую минуту, когда я с ним обручилась, ты полностью вычеркнула меня из своей жизни.

– Это я тебя вычеркнула? – Салони расхохоталась. – Ты сама сделала выбор, а не я. Какой-то жалкий парень появился – и все твое доверие досталось ему, а не мне. – Салони покачала головой и остановила качели, упершись ногой в пол; сиденье дернулось, цепи, на которых оно висело, лязгнули. – Я с самого начала знала, что ты с ним бед не оберешься. Просто знала.

– А мне почему ничего не сказала?

Салони иронично рассмеялась:

– Я сказала! Только тебе не хватило ума меня услышать. Господи, слышала бы ты со стороны эту свою бесконечную трескотню про него и ту дурацкую историю со сгоревшим пападамом! Один-единственный поступок еще ничего не говорит о натуре человека, Гита. Рамеш отнесся к тебе по-доброму один чертов раз, но это не значит, что он – добрый. Я один чертов раз ужасно поступила с бедной Руни, но это не делает меня ужасной!

– Ты ужасно поступала со мной тысячу раз.

– Ты это заслужила. Потому что ты – предательница.

Лампочка наверху, под стропилами, замигала и погасла. Салони поставила на сиденье между ними фонарь на солнечных батареях.

– Это я-то предательница? – возмутилась Гита. – Когда Рамеш… изменился… когда он начал меня бить, где была ты? Мои родители умерли, от отца не осталось ничего, кроме долгов. Я была унижена, напугана, мне некуда было идти. Одиночество было невыносимым, а ты отказывалась со мной говорить. Ты вообще не желала меня видеть. Такое простить невозможно!

Салони села, расправив плечи и подняв подбородок, – Гита определила бы это как боевую стойку, даже если бы не знала эту женщину всю свою жизнь.

– Простить? А кто сказал, что мне нужно твое прощение? Я…

– Ты должна была вспомнить обо мне, Салони. У тебя были друзья, семья, муж. А у меня не было никого. Я была одна, совершенно одна. Была и осталась.

– Откуда мне было знать, что тебя это не устраивало? Кто мог об этом догадаться? Ты вела себя так, будто у тебя дела лучше всех на свете!

– Эй, ты меня с собой не перепутала?

– Как будто это возможно, – высокомерно фыркнула Салони.

– И то верно. Ты же в два раза шире.

Салони выглядела так, словно готова была лопнуть от ярости. Но вместо этого она величаво нацелила перст в ночную тьму:

– Убирайся из моего дома.

– Я не в твоем сраном доме. У тебя воспитания не хватило даже на то, чтобы пригласить меня войти.

Салони издала очередное фырканье, преисполненное глубокого отвращения:

– Какая же ты зануда! Всегда такой была. Иди уже отсюда.

– О, с удовольствием. – Гита не снимала сандалии, поэтому не пришлось тратить время – четыре шага, и она оказалась на земле.

Бандит залаял, встревоженный разговором на повышенных тонах.

– Ты что, притащила свою грязную шавку ко мне в дом? – взвизгнула Салони.

– Ой, заткнись. Моя собака чище твоих детей!

Салони, вскочив, уперла кулаки в обширные бедра и одарила Гиту слащавой улыбкой:

– Идеальная парочка – две редкостные суки!

– Дура. Это кобель.

– Ты почему еще здесь вообще?

– Жалко, что Карва-Чаутх бывает не каждый день, а то лишний пост помог бы тебе похудеть хоть чуть-чуть.

– Гадхэди [85]. Ты попробуй родить двоих и остаться стройняшкой. – Салони, прикрыв глаза, прижала ладонь к груди. – Но счастье материнства, конечно же…

– Высшая, блин, награда. Всем известно.

– Только не тебе.

Казалось, от их ярости искрит воздух. Гита свирепо прищурилась:

– О, как я тебя ненавижу!

– Я тебя ненавижу в два раза сильнее! И всем сердцем надеюсь, что Фарах грохнет тебя сегодня же ночью!

– Да уж лучше сдохнуть, чем еще раз увидеть твою жирную морду!

– Взаимно!

– Бандит! – взревела Гита. – Взять!

Салони охнула, но оказалось, что бояться ей нечего – в тот момент Бандит был озабочен изучением собственных гениталий.

Всю дорогу домой Гита клокотала от ярости. Сначала ее послал Карем, теперь Салони. Фантастика! Она в очередной раз продемонстрировала свою блистательную способность к общению с людьми. В каком таком временном помешательстве она решила обратиться за помощью именно к Салони, к ней одной из всех людей на земле? Страх лишил ее возможности соображать, и она в отчаянии помчалась к Салони, как брошенная собака, которая пытается найти хозяев.

Бедный Бандит был не готов к разбушевавшейся буре: когда они пришли домой, Гита принялась метаться по комнате, выкрикивая в адрес Салони такие эпитеты, которые раньше и шепотом не решилась бы произнести. В ассортименте были «долбаная свиноматка», «луковая жопа», «жирная мандавошка», «тухлое отродье гнилого семени», «ящерицын хер», «ящерицына пипка», «ящерицына дырка в заднице». Лишь исчерпав свои познания в анатомии ящериц, Гита замолчала и в изнеможении рухнула на кровать.

Бандит, парень сообразительный, предпочел пока из-под кровати не вылезать.

– Ладно, – прохрипела Гита в его адрес. – Черт с тобой. Ты такая же бесполезная тварь, как она.

14

На следующий день Салони прислала за Гитой своего сына. Они не были знакомы, но Гита видела этого мальчика, когда он играл с другими деревенскими детьми, и узнала по глазам. Глаза у него были каре-зеленые, не такие светлые, как у Салони, но той же формы и с густыми длинными ресницами, настолько пышными, что казалось, будто веки подведены сурьмой. Такая роскошь выглядела неуместной на лице ребенка, как гламурный хвост Бандита был неуместен для бродячей собаки. Гита молча стояла и смотрела на мальчика; странно было, что дитя Салони ходит по земле и остается для нее, Гиты, совершенно чужим. В какой-нибудь параллельной вселенной этот мальчик с пеленок называет ее Гита-маси – «тетя Гита». В той же вселенной она участвует в его воспитании. А в этой они друг другу никто.