Королевы бандитов - Шрофф Парини

– Стой здесь, – велела она Бандиту, и пес послушался, вильнув роскошным хвостом.

Гита, приблизившись к двери, нажала на кнопку звонка – тот разразился восемью нотами какой-то мелодии с металлическими отзвуками.

Дверь открылась, из дома донеслись голоса играющих детей.

– Ты что тут делаешь, Гитабен?

– Мне надо было с тобой повидаться! – выпалила Гита, выставив перед собой тыкву, как букет цветов.

– По-моему, две встречи за день для нас с тобой перебор.

– Поверь мне, я бы не пришла, если бы не обстоятельства чрезвычайной важности.

Салони вздохнула:

– Ладно. Только давай выкладывай побыстрее. – Она окинула взглядом тыкву и закатила глаза. – Можно подумать, у нас в деревне одна тыква на всех и она тут гуляет кругами. – Она вышла из дома на веранду с фонарем на солнечных батареях, висящем в петле на запястье, закрыла двустворчатую дверь, уселась на качели и округлила глаза, когда Гита плюхнулась рядом, вместо того чтобы скромно устроиться на перилах. Чтобы освободить для гостьи место, Салони пришлось изрядно поерзать с недовольным пыхтением. Качели пришли в движение и заскрипели, подстраиваясь под их вес.

Салони была в длинном домашнем платье с короткими рукавами и с цветочным узором. Плечи у нее казались очень белыми и пухлыми. Она регулярно делала эпиляцию, так что кожа на руках была идеально гладкой.

– Ну? – поторопила она Гиту, которая, не решаясь приступить к рассказу, принялась молча теребить мочку уха.

– Фарах пытается меня убить, – выпалила вдруг Гита, подумав, что зря сожгла улики – сейчас можно было бы просто предъявить Салони отравленные самосы, вместо того чтобы выставлять себя сумасшедшей, делая подобные заявления. Она поспешила добавить: – Я знаю, звучит безумно и совершенно неправдоподобно, но если ты меня выслушаешь, то…

– Давай рассказывай, – перебила Салони с таким спокойствием, что Гита разнервничалась еще больше.

– Ты что, не считаешь, что это похоже… на гандо [83]?

– О, еще как. Стопроцентная мутотень и бредятина. Но речь же о Фарах, так что продолжай.

Однако ответ Салони так озадачил Гиту, что она даже тряхнула головой, словно пыталась привести мысли в порядок.

– Погоди. Ты думаешь, что Фарах… того? – Гита покрутила пальцем у виска.

Салони фыркнула:

– У этой женщины глаза отмороженной змеи. Прямо как у Дипти из нашей школы. Помнишь такую? Она всем впаривала, что ее настоящий отец – Анил Капур [84].

– Да, но мы же тогда были детьми. Дети врут.

– Нет, Гита, довод неверный, поэтому с тобой и случается вечно всякая шняга. Потому что ты ищешь смысл там, где его нет. Дипти несла полную мутотень не потому, что была врушкой, а потому, что искренне в это верила.

– Правда?

– О да. Так ты будешь рассказывать или нет? Я не собираюсь сидеть здесь с тобой всю ночь. Завтра Карва-Чаутх, если ты не забыла.

И Гита рассказала, честно описав свою долю вины в смерти Самира, но опустив всю сюжетную линию с Каремом.

– И вот сегодня Фарах положила куски антимоскитной спирали мне в самосы, – закончила она и взглянула в бесстрастное лицо Салони, освещенное слабым светом электрической лампочки под навесом.

– Лень ее одолела, что ли? Тебе так не кажется? Почему она решила отравить тебя точно так же, как мужа?

– Я думаю, это скорее было… ну, знаешь… послание.

– Послание? Мы говорим о Фарах, Гита. Она не просто чокнутая на всю голову, она круглая дура. Двух слов связать не может, у нее от этого мозги дымятся. Она не криминальный авторитет, чтобы отправлять тебе послания.

– Тебя вообще не удивляет то, что я рассказала?

– Еще как удивляет. Поверить не могу, что теперь ты настоящая убийца. – Осуждения в голосе Салони не было – только искреннее восхищение. Вместо слова «убийца» она могла бы тем же тоном произнести «премьер-министр».

Тем не менее Гиту это взбесило. Салони была права, но услышать истину, сорвавшуюся с ее ухоженных губ, было невыносимо.

– Ты тоже убийца! – выпалила Гита.

– Чего-чего? – вскинула брови Салони.

– Не разыгрывай невинность. Уже забыла про Руни?

На лице Салони отразились гнев и чувство вины, губы скривились, исказив красивые черты, и Гита мгновенно узнала эту гримасу. Странно было вот так обнаружить, что за прошедшие шестнадцать лет они обе ничуть не изменились. Зеленые глаза Салони потемнели, но виной тому мог быть слабый отблеск лампочки, болтавшейся под стропилами, потому что невозможно было поверить, что в ней сохранилась та, прежняя сила.

Салони поджала губы. Затем проговорила:

– Я никого не убивала. Руни сама повесилась.

– А почему Руни повесилась?

– Не могла расплатиться с долгами.

– Салони, ты убеждаешь себя в том, во что сама хочешь верить. Но я хорошо помню, что́ ты ей тогда наговорила. И как будто одного унижения словами было недостаточно, ты с собой еще и толпу привела. А что же случилось на следующий день? Мы нашли ее труп.

– Я не знала, что она собирается это сделать. – Глаза Салони заблестели в полумраке. – Откуда я могла знать? Панчаят просто хотел, чтобы Руни прекратила брать кредиты у каждого банка, который ей это предлагал. Она бы так разорилась в пух и прах! Мы за нее беспокоились.

– Беспокоились? – Гита презрительно качнула головой. – Да ты понятия не имеешь, зачем нормальным людям нужны кредиты. Для тебя гончарная мастерская – всего лишь хобби. Твой как-его-там зашибает бешеные бабки…

– Моего мужа зовут Саурабх. – Салони сжала кулаки. – И ты ни черта о нас не знаешь. В панчаяте мне сказали, что я должна взять с собой побольше людей, чтобы вразумить Руни. Мне и в голову не пришло, что она решила…

– Ой какая прелесть! «Она решила»! Это ты поставила ее перед выбором. Ты сделала подлость ради подлости, просто потому что ты спец по травле. И всегда такой была!

– Я спец по травле?!

– Ясное дело. Иначе зачем бы я к тебе пришла? Мне как раз нужен спец по травле, чтобы защититься от другого спеца по травле. Я хочу, чтобы ты довела Фарах до ручки, так же как и Руни, пока она не убила меня.

– Я не доводила Руни до ручки! Ты вообще не понимаешь, что несешь, так что лучше заткнись!

– Может, ты не выбила табуретку у Руни из-под ног, но и я не травила Самира этими руками! С технической точки зрения мы обе невиновны.

– Хреновый из тебя детектив. Руни наложила на себя руки, потому что ее сын, безмозглый долбодятел, украл все ее кредиты и потратил их на героин. Так что прекрати витать в облаках и спустись уже на землю, к нам, простым смертным.

Гита разинула рот:

– Что?..

– Руни думала, что сын ходит в школу, но он давно бросил учебу. А потом он сам занял денег, но не у банка, а сама знаешь у кого. Они пригрозили убить Руни и ее мальчишку, если она не расплатится. Так что извини, что мне пришлось прийти к ней и постараться привести ее в чувство. Мальчишка из нее веревки вил, она отдавала ему все что могла, пока сама не дошла до ручки. – Салони прислонилась затылком к спинке сиденья и уставилась в потолок, туда, где были закреплены цепочки качелей.

Гита сгорбилась рядом, не зная, что сказать, изумляясь этой новой ссоре и самой себе – зачем она начала нападать на Салони и бросаться обвинениями, если пришла к ней за помощью? Салони умела действовать на нее, как раздражитель на собаку Павлова, вызывать рефлекс, заставлявший ее бессознательно выплескивать злобу. Но если Салони смогла избавиться от чувства вины, почему бы ей, Гите, не поступить так же? Самир был совсем не таким безобидным, как Руни.

– Я не знала, – сказала наконец Гита. – Извини.

Салони кивнула, голос прозвучал немного напряженно:

– Забудь.

Комары нимбом вились у них над головами. После удушающей летней жары октябрьские вечера казались очень даже терпимыми, и впереди было еще много теплых недель, прежде чем зимняя прохлада заставит всех кутаться по ночам в шали. Гита оттолкнулась одной ногой от пола, раскачав сиденье. Салони подогнула ноги, чтобы не мешать. Гита распознала начало зыбкого перемирия. Какое-то время они качались в полном молчании. Неугомонный ветерок разогнал комаров и растрепал седые прядки волос у женщин возле висков.