Игорь Чубаха - Кремлевский джентльмен и Одноклассники
Обязательно пообщайся с начальником гормилиции Кравченко.
Sincerely your.
Для: [email protected]
Тема: Утро туманное, утро седое.
Почтенье, Принц.
Завод по производству электродов, вокруг коего после закрытия окрестных лагерей градообразуется Окладинск, напоминает дохлого ослика, как и всякое дымилово с четырьмя прямыми, цепляющими облака трубами, откуда ползет белый, тающий в воздухе, но даже на вид противный дым. Я наблюдал его с балкона гостиницы, где махал, за неимением в номере гантелей, двумя стульями на вертящихся ножках.
Остальные после многочасового перелета и попойки в аэропорту чуяли себя неважнецки. Василь Аксеныч и Тома, не сговариваясь, заказали себе в номер массажистку и за завтраком выглядели неприятно удивленными, тем, что поиски ее растерянной администрацией пятизвездочного отеля продолжаются. Космонавт морщился от головной боли, но в радостном возбуждении рвался посмотреть завод, который «наконец‑то начнет пользу Родине приносить». Валерка, к моему удивлению, дожевав лист салата, взял происходящее под контроль:
– Инспекция днем. До того неплохо бы представлять ситуацию в городе. Экология – геология, это ваше, Оюшминальд Федорович. А социалку бери ты, Сергей. Полномочия самые широкие.
Я? Честно говоря, я не был готов к широким полномочиям. Но про себя подумал, что и не такие задачи выполнял. В конце концов, мы с тобой, Принц, однажды добрых два дня заменяли верховную власть в одной южноамериканской стране, заперши дверь на единственную там телевышку. Я допил стакан свежевыжатого апельсинового соку, сильно напоминающего сок из пакета, и сказал, что начну с начальника городской милиции. Ему виднее социальная обстановка в городе.
– Про маньяков спросите, молодой человек, – попросил меня Оюшминальд, притиснув бородой к золоченому косяку ресторанной двери. И еще погрозил пальцем, чтоб я, видимо, не напутал ничего: – я внучку в город, полный серийных убийц, не повезу.
– Слушайте, а у вас шведское, что ли имя такое странное? – задал я вопрос, давно вертящийся на языке: – или испанское?
Старый полярник посмотрел на меня безнадежно, как на умственно отсталого пингвина, и отчетливо проговорил:
– Отто Юльевич Шмидт! На льдине!
ЗЫ: Отдельное зрелище – прибывший в город и растекающийся по улочкам московский низовой менеджмент НПС-6, очень – но напоминает рекламные ролики Бекмамбетова про Чингис – Хана…
Солдатик загремел ключами, не сразу угодив ими в скважину замка. Тут и правда было холодно, квадратный проем каменной стены вел прямиком в дворик, протоптанный от снега только по краю. Сквозь пару зарешеченных, без стекол окошек на другом, низком берегу реки виднелся, в морозном тумане город Окладинск. Заводские трубы торчали из переплетения улиц, как намазанные салом столбы, на которые предстоит взбираться местным смельчакам по случаю масленицы.
– Весной не подтапливает вас? – поинтересовался Вихорь, хотя на языке вертелся совсем другой вопрос.
– Бывает, – Кравченко, стянул с круглой головы серую ушанку и охотно кивнул – тот берег низкий, болотистый. А наверху скалы и ветрища наши, сам слышишь. Только монахи здесь и строились. При Советской власти затеяли было скалы равнять и новый район возводить на зависть городу Нью – Йорку. На бумаге осталось.
Они поднялись по истертым каменным ступеням. Солдатик – часовой, потопав валенками, отпер толстенную деревянную дверь, обитую по углам ржавым железом.
– Видно, что монахи, – проворчал Вихорь, сбивая снег с одежды и протискиваясь в дверь. – Чтоб не зажирались, чтоб пост блюли, а то в двери не пройдешь.
Комнатенка со сводчатым потолком оказалась жарко натоплена. Раскаленная докрасна спираль обогревателя потрескивала угрожающе, как котел атомного реактора, и стояла в опасной близости от серого ободранного сейфа, словно жаждала испытать его несгораемость.
– Не хоромы, – согласился Кравченко, – и не Канары. Зато побегов за все годы не случалось. А, рядовой?
Солдатик прижал рукавицу к шапке и вышел, не говоря ни слова.
Кравченко стащил перчатку с левой руки, и тут же обнаружилось, что двух пальцев на этой руке недостает. Природа наделила его кувшинным рылом и громовым голосом, а кулак его даже покалеченной руки не хотелось бы понюхать. И лишь в глубоко посаженных под седыми бровями колючих глазках светились недюжинные ум и воля.
– Ты спросишь, почему в тюрьме разговариваем?
– Не спрошу. – Вихорь не спешил разоблачаться. Он оперся о дощатый стол ладонями и, акцентируясь на личных местоимениях, проговорил медленно: – я спрошу у тебя твое звание.
Кравченко захихикал мелко и басовито. Его лысая голова и усатая физиономия наливались краснотой, словно он подзаряжался в этой комнате от своего атомного котла.
– А звание мое такое будет, – сказал он безбоязненно глядя в глаза подполковнику ГРУ. – майор милиции. Вот так вот. Я – майор, а ты в отставке. Так что давай просто на «ты».
Вихорь сел на табурет. Оленья доха мешала, как плащ мушкетера. Помещение давило на плечи почти физической тяжестью.
– Давай на «ты», – согласился он: – ну, тогда, может, объяснишь, как это «пропал без вести». Как может у тебя в подчинении оперативный работник пропасть без вести? И ни в главке, ни в Москве об этом никто…
– Лаврентий Титов мне – как сын, – сказал Кравченко неожиданно, с грохотом вытащил ящик из письменного стола почти целиком и со стуком расставил по облупленной поверхности пару граненых стопок. И поправил сам себя: – Как сын был. Второй нормальный мужик в нашем прекрасном Окладинске, будь он проклят. Помянем?
Сергей Вихорь взял предложенную рюмку, положил на стол и прокатил ладонью. Граненое стекло зарокотало. По другую сторону стола сидел не просто человек старой формации. Раритет.
– Это север, – сказал Кравченко, разливая водку из секретарского графина: – не Москва и не Ленинград.
– В чем разница?
Начальник гормилиции указал полной рюмкой на зарешеченное окошко, будто тост объявлял.
– Ты вон трубы посчитай, – посоветовал он, запуская три пальца левой руки сперва за ворот меховой дохи, а потом в серебристую шевелюру, довольно густую еще на висках: – С давних пор. С советской власти, он здесь главный. Горком, исполком, это все так, для блезиру. Начальник гормилиции всю жизнь в капитанах – майорах, тоже можно. А вот перед тобой знаменитый Окладинский завод электродов. Познакомься. Не будь его, остался бы городок парой лабазных переулков.
– Не велик ли для электродов? – спросил Вихорь. И заслужил лукавую одобрительную усмешку:
– Понятное дело! Это как в анекдоте, что бы ни собирали, все танк получается. Весь просвещенный Запад давно знает, чем мы тут занимаемся, но гриф секретности никто снимать не собирается.
Огромное черное море открывалось за окном, где река, заложив крутой вираж вокруг скалы с монастырем, разливалась шире, давая место лесосплавным кранам и причалам. Там валко швартовались баржи. Еще несколько виднелись у свинцового горизонта.
– Навигация в этом году очень рано, – сказал Кравченко с удовольствием, по – хозяйски.
– Что с Лаврентием?
– А он про вас часто рассказывал! – усы начальника гормилиции неожиданно встопорщила какая‑то злая ирония: – как учился в столичной школе и мечтал о карьере дипломата. Но потом у папаши – адмирала утонула подводная лодка. И знакомства полезные кончились… – Усы опали, и Кравченко сказал серьезно: – а я помню, как горела подлодка в Саргассовом. Не «Комсомолец», не «Трешер». Наши закупорили горящий отсек и встали перед вопросом: докладать или нет? Докладать, это значит обратно, на починку. И не будет лодки с ракетами в Саргассовом. А там, аккурат, Карибский кризис. Улавливаешь?
– Не, не улавливаю, – сказал Вихорь и, вместо того, чтобы пить, наклонил рюмку. Живительная влага полилась тонкой струйкой на чисто выскобленный пол: – и не уловлю, пока ты мне внятно не объяснишь, что случилось с Лаврентием. И ради какого – растакого кризиса ты держишь это в секрете от всех?
– А чего Принц‑то ваш не приехал? – Кравченко с сожалением и одновременно уважением смотрел на бесхозяйственное расходование водки и, казалось, больше ничем не тревожился: – Лаврентий и про Принца вашего говорил много.
– Я за него, – сказал Вихорь и запустил пустую рюмку в сейф справа от лысой головы Кравченко.
Попал в самый угол. Стекло разлетелось вдребезги, но начальник гормилиции даже не вздрогнул. Только почесал в затылке и прислушался, как сыплются на пол осколки. Потом откинулся на спинку сколоченного из досок и оттого похожего на тюремные нары кресла. И стало тихо. Проходя по коридору, часовой, должно быть, задевал прикладом о стену. И этот тихий металлический лязг был единственным звуком здесь, кроме завывания ветра и гудения печки.
– Людей поспрошай. Тебе скажут, что Кравченко – зверь… Скажут, что Кравченко с советских времен, с лагерных еще, город в кулаке держит. А кроме того скажут, что молодой директор завода Гайворонов желает в городе реформ и процветания. Тебе твой друг Бондарь скажет, что для наукограда лучшего мэра, чем Гайворонов не сыщешь. А ты не верь. Никому не верь, кроме Кравченко.
