Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея
Они распахнули дверцу и обратились к нашей Южной Красотке.
— Прош прощ, мисс, вам сколько лет?
— Ай брось, Джед Таттл, — фыркнула она. — Ты ж знаешь, скока, так же точно, как...
— Сколько, Грета? — рявкнул помощник.
— Скор четы-ырцать, — жеманно протянула она, кокетливо надув губки.
Сердце мое упало.
— Так, ладно, грязные извращенцы, — вон! — сказал помощник.
По дороге обратно в участок они нас не били — дежурство заканчивалось, им было некогда. Они просто закупорили нас в Обезьяннике.
— Утром увидимся, — с приятностью в голосе сказали они.
— Я требую совершить телефонный звонок.
— Может, утром, когда проспишься.
И даже не пожелав нам спокойной ночи, они нас покинули.
Обезьянник — это такой куб, состоит из одних решеток, если не считать кафельного пола, покрытого тонкой коркой старой рвоты. Единственная мебель — открытое пластиковое ведро, которое в последнее время не опорожняли. С потолка в вышине безжалостно изливались несколько киловатт флуоресцентного освещения. Я просто не мог подобрать адекватных слов, но Джок оказался на высоте.
— Ебать их дротиком в очко, — изрек он.
— Справедливо.
Мы переместились в тот угол, что был подальше от параши, и оперли свои усталые тела на прутья решетки. Гораздо позже появился ночной дежурный — огромный престарелый жиряй с раздутой, как задница епископа, физиономией, весь румяный, круглый и жаркий. Постоял у Обезьянника, принюхался со страдальческим выражением носа.
— Воняете, как пара хряков или тип-тово, — сказал он, покачивая здоровенной башкой. — Никада не пмал, как это взроссый члаэк мож так дойти до ручки. Я и сам, поди, выпиваю, но уж так не усираюсь, как пара хряков или тип-тово.
— Это не мы смердим, — вежливо ответил я, — а преимущественно вот эта посудина. Как вы считаете, вы не могли бы ее отсюда унести?
— Не-а. У нас на такое уборщца, а она уже домой пшла. Да и унесу я, скажем, бадью — блевать вы куда будете?
— Нам не хочется тошнить. Мы не пьяны. Мы британские дипломаты, и мы заявляем настоятельный протест против подобного обращения, разразится грандиозный скандал, если мы отсюда немедля не выйдем, и почему бы вам не позволить нам сделать звонок и тем самым не оказать самому себе небольшую услугу?
Он тщательно огладил свою неохватную физиономию — всю целиком; это заняло довольно-таки времени.
— Не-а, — наконец произнес он. — Тут над шерифа спрашивать, а он уже домой пшел. Он не в восторге, если его дом беспокоят, разве что белого пришьют.
— Ну так хотя бы дайте нам то, на чем можно сидеть, — хоть это вы можете? Я к тому, что посмотрите на пол! А этот костюм стоил мне э... четыреста долларов.
Это его расшевелило — вот наконец тема, которую он мог постичь. Он подошел ближе и тщательно всмотрелся в мое одеяние. Тщась снискать его благоволения, я выпрямился и, раскинув руки, совершил перед ним пируэт.
— Сынок, — наконец проговорил он. — Тя ограбили. Чего там, в Альбукерке ты мог бы точ такой же оттопырить се за сто воссьт пя.
Однако перед уходом он, качая головой, все же сунул нам между прутьев пачку газет. Один из истинных джентльменов Природы, я бы сказал.
Мы разостлали газеты по наименее сквамозному участку пола и прилегли; на уровне земли пахло не так уж плохо. Сон милосердно долбанул меня, не успел я ужаснуться тому, что готовит мне завтра.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Сначала я подумал, что он лжет.
«Чайлд-Роланд» [182]Солнце взошло, подобно огромной пьяной и красной роже, и вгляделось в мое лицо. При ближайшем рассмотрении оно оказалось огромной пьяной и красной рожей, что вглядывалась в мое лицо. Кроме того, рожа липко улыбалась.
— Просыпайсь, сынок, — говорил мне ночной дежурный. — У тя гости — и у тя залог!
Я вскочил на ноги и быстренько уселся снова, взвизгнув от боли в почках. Дежурному я разрешил мне помочь, Джок управился с подъемом самостоятельно — у служителя законности он даже времени спрашивать не станет. За тушей дежурного костляво высился длинный и печальный человек: он изо всех сил пытался выжать улыбку изо рта, сконструированного лишь для отказов в кредите. Выплатив только несколько ярдов длинной руки, к концу которой была привинчена узловатая пятерня, он неубедительно потряс мою руку. На какой-то миг я решил, что узнал его.
— Крампф, — произнес он.
Я изучил слово, но завязке разговора оно послужить никак не могло.
Наконец я переспросил:
— Крампф?
— Доктор Милтон Крампф III, — признал он.
— Ох, извините. Ч. Маккабрей.
Мы отпустили руки друг друга, но продолжали бормотать любезности.
Ночной дежурный тем временем громоздился вокруг меня, стряхивая с моего костюма налипшие кусочки мерзости.
— Отоссытесь, — в конце концов прошипел я, — это слово хорошо приспособлено для шипения.
Нам с Джоком следовало умыться. Крампф сказал, что он тем временем завершит процедуры выпуска под залог и заберет наши пожитки. В умывальной я спросил Джока, не удалось ли ему еще извлечь ключ от нашего чемодана.
— Господи, мистер Чарли, я ж проглотил его только в обед, правда? Я с тех пор еще не ходил.
— Да, верно. Послушай, а как бы попытаться ты бы сейчас не мог?
— Нет, не мог бы. Я только-только думал, смогу или нет, и понял, что не смогу. Наверно, тут вода другая — она всегда меня крепит.
— Чепуха, Джок, ты прекрасно знаешь, что не пьешь воду. Много ли чили ты употребил со своими гамбургерами?
— Это чего — острое такое? Ну.
— О, веллико-лепно.
Ночной дежурный выплясывал вокруг меня, извиваясь от извинений: судя по всему, один из помощников шерифа прихватил с собой мой пистолет, чтобы утром завезти его в судебную лабораторию. Плохая новость, потому что единственным нашим оружием оставался «люгер» Джока в чемодане, ключ от которого пребывал «ин петто». [183] Дежурный предложил телефонировать, чтобы его прислали, но медлить не хотелось: в приемной участка стоял телетайп, а Британское Посольство в любой миг может ответить на запросы, которые кто-нибудь наверняка уже сделал. Посол, как вы наверняка помните, сказал совершенно недвусмысленно: защита старого роскошного «Юнион Джека» [184] — не про меня, а в отозванном виде мой дипломатический паспорт имеет силу, примерно сопоставимую с банкнотой в девять шиллингов.
Снаружи ночь была черна, как дверной молоток в Ньюгейте, [185] с небес хлестал ливень; если в здешних краях ходят дожди, они вкладывают в это занятие всю душу. Мы нырнули в большую бледную машину Крампфа — со славным классовым чутьем хозяин согнал Джока на заднее сиденье к чемодану. Я учтиво спросил его, куда, по его замыслу, он нас везет.
— А что — я подумал, вам захочется немного у меня погостить, — словно это само собой разумелось, ответил он. — У нас есть такая как бы очень приватная летняя резиденция на берегу Залива — теперь, я полагаю, моя. Там и хранятся картины. Особенно особые, понимаете? Вам же захочется их увидеть.
«Ох господи, — подумал я. — Только этого не хватало. Тайное убежище сбрендившего миллионера, полное "горячих" старых мастеров и холодных молодых любовниц».
— Было бы восхитительно, — сказал я. После чего: — Могу я поинтересоваться, как вам удалось так своевременно прийти нам на выручку, доктор Крампф?
— Еще бы, легко. Еще вчера я был претенциозным «кунсткеннером» с богатым папочкой — за всю свою жизнь я заработал на истории искусства едва ли сотню долларов. А сегодня я сам — сотня миллионов долларов, плюс-минус те несколько, что достались Иоанне; такие деньги в наших краях из тюрьмы вытащат кого угодно. Я не хочу сказать, что они идут на взятку или как-то — их нужно просто иметь. О, вы хотите спросить, как я здесь оказался?Тоже легко — я прилетел около полудня на ранчо, чтобы организовать вывоз остатков: они отправятся в путь, как только с ними покончит полиция. Фамильный мавзолей в Вермонте; хорошо, что сейчас лето — зимой почва там промерзает так, что вам просто затачивают один конец и вгоняют в могилу кувалдой, ха ха.
— Ха ха, — согласился я. Мне папа мой тоже никогда не нравился, но я бы ни за что не стал говорить о нем «остатки» на следующий день после кончины.
— Полиция на ранчо прослышала о «роллсе» и э-э... другом авто в одной куче, а потом им сообщили, что вас задержали. К тому времени там уже околачивались два парня из ФБР или какой другой федеральной конторы; вскоре после они уехали — сказали, что сюда. Я двинул за ними, как только со всем разобрался — на тот случай, если они натворят глупостей. То есть, я же знал, что человек с вашими взглядами на Джорджоне совсем гадким быть не может, ха ха. Ну да, еще бы — я знаю вашу работу, каждый месяц читаю «Берлингтон Мэгэзин», это программное чтение. В смысле, например, действительно нельзя до конца понять достижений Мондриана, [186] если не знать, как путь ему вымостил Мантенья. [187]
