Дарья Донцова - Квазимодо на шпильках
Но Рада, очевидно, тоже получала в школе по истории двойки, потому что она кивнула.
Приободрившись, я продолжала:
– Одна из самых трагических страниц истории Ленинграда – блокада его немецко-фашистскими войсками.
– Да уж, – вздохнула Рада, – жаль, что об этом почти забыли!
– Вот мы и решили напомнить людям, – неслась я дальше. – Но прошло много времени. Свидетели тех дней уходят, вот ваша мама…
– Она умерла, – грустно перебила меня Рада.
– Но, наверное, она рассказывала вам кое-что?
– Конечно, если только для журнала подойдет ее история.
– Всенепременно, – заверила я Раду, – не сомневайтесь!
Та сложила руки на коленях и начала рассказ.
Целый час пришлось мне просидеть с самым заинтересованным выражением на лице, пока она наконец добралась до истории с Розалией Львовной.
– Надо же! Какие, однако, люди встречаются, – покачала я головой, – вы абсолютно правильно поступили, что отняли ценности.
Рада тяжело вздохнула:
– Знаете, первое время, вырвав у этой бабы из ушей серьги, я считала себя совершенно правой. Но потом пришли сомнения. А вдруг я фатально ошиблась? Вдруг она не та Роза? Честно вам скажу, я пережила не слишком приятные моменты. Успокаивала себя постоянно: «Если бы Розалия Львовна пострадала невинно, она бы мигом обратилась в милицию». Адрес мой отлично известен, он указан в читательском абонементе. Вот вы бы оставили безнаказанной тетку, которая ворвалась к вам, побила, вырвала из ушей серьги, сдернула с шеи кулон и ушла? Вы бы, зная все координаты хулиганки, как поступили?
– Естественно, вызвала бы милицию!
– Вот! А Розалия этого не сделала, почему? Да просто боялась, что я расскажу правду и погублю ее репутацию, – кивнула Рада, – я очень долго так думала, но потом пришли сомнения, колебания… Просто покой потеряла!
Рада промучилась пару месяцев и приняла решение. Им с Розалией Львовной следует обговорить все спокойно, без истерик. Рада решила сходить в библиотеку, встретиться со старухой и попытаться внушить той: никаких скандалов больше не будет, если она расскажет правду.
Еще несколько месяцев прошло, прежде чем она решилась на этот визит. Но в кабинете начальницы сидела хорошо ей знакомая Лена.
– Розалия Львовна давно не работает, – пояснила она, – сначала ушла на пенсию, а потом умерла, скоропостижно.
Рада расстроилась, ей очень хотелось расставить все точки над i и не чувствовать себя виноватой. И тут Лена, словно догадавшись о моральных терзаниях Мастеровой, добавила:
– Ее кончину спровоцировал сильный нервный стресс, могла бы еще жить да жить!
Рада ушла из библиотеки в смятении. Сильный нервный стресс! Очевидно, Лена имела в виду драку, которую посетительница затеяла в кабинете. Мастерова внезапно ощутила себя виноватой в смерти Розалии Львовны.
Ночь она провела без сна, в душе ворочались тяжелые сомнения.
Измучившись окончательно, Рада решилась на отчаянный шаг. Узнать адрес Розалии Львовны оказалось плевым делом. Самое интересное, что квартира заведующей находилась в двух шагах от места жительства Рады, их дома стояли напротив друг друга. Мастерова отправилась к мужу Розалии Львовны.
Естественно, она не стала говорить тому правду, представившись покупательницей, которая хочет приобрести колечко.
Семен Кузьмич был страшно удивлен. Он впустил Раду в квартиру и воскликнул:
– Голубушка! Во-первых, моя жена ничего не продавала в последнее время, а во-вторых, она умерла. Кто дал вам наш адрес?
Рада принялась бойко врать:
– Ольга Лазарева, она приобрела у Розалии Львовны… браслет.
– Лазарева, Лазарева, – забормотал профессор, – мне не упомнить всех подружек Розы, только, наверное, это было давно?
– Да, – кивнула Рада, – но Ольга мне все время повторяла: «Хочешь эксклюзив, ступай к Баратянской, у нее антиквариат из Петербурга».
– Действительно, – подтвердил наивный Семен Кузьмич, – Розочка родом оттуда. Ее родители были ювелирами, и ей достались весьма неплохие вещи. Мы познакомились с женой уже в Москве, и ее драгоценности первое время нам сильно помогли. Денег не было, да откуда они у нищих молодых людей? Вот Розочка и продавала свои колечки, а мы жили на вырученные деньги, на них же и в кооператив вступили. Но потом материальное положение стабилизировалось, и жена перестала распродавать ценности. Я, знаете ли, испытывал некоторое неудобство из-за того, что одно время сидел на шее у супруги, и поэтому потом старался приобретать для нее украшения. Но увы, Розочка отдавала чужим людям семейные реликвии ради нашего счастья, а от меня получала не слишком дорогие вещички. Правда, последние лет пятнадцать, а то и больше, она ничего не продавала.
– Жалко, – фальшиво вздохнула Рада, – кстати, я тоже из Ленинграда, жила на Невском, а где обитала Розалия Львовна?
– На Петроградской стороне, – спокойно ответил профессор, не почувствовав никакого подвоха, – там есть такой дом, огромный, его местные жители «утюг» зовут, на первом этаже когда-то была аптека…
Рада чуть не вскрикнула. Именно об этом доме и говорила ее мать. Она словно услышала тихий голос покойной мамы: «Иду, иду, ноги заплетаются. А дом ее большой, «утюгом» все звали, издали видно. Такое иногда отчаяние охватывало. Вот оно, здание, кажется, на расстоянии вытянутой руки, а сколько еще ползти. И только когда показывалась разбитая вывеска «Аптека», я успокаивалась – все же дошла!»
– И вы ничего не сказали профессору? – тихо спросила я.
Рада покачала головой:
– Нет.
– Но почему?
– Пожалела старика. Поняла: он не в курсе дела, встретился с Розой после войны. Похоже, Баратянский порядочный человек.
– Его убили, – выпалила я.
– Как? – подскочила Рада. – Кто? Зачем?
На ее лице было выражение искреннего, глубокого удивления, и я внезапно с тоской поняла: не она стреляла.
– Кто-то взял снайперскую винтовку и застрелил Семена Кузьмича, выстрел сделали из окна дома, стоящего напротив.
Роза разинула рот.
– Вот это да! Прямо как в кино! Как же пуля так далеко долетела?
Я встала и подошла к окну. Легкий вздох разочарования вырвался из груди, перед глазами простирался небольшой сквер, за ним бежала дорога.
– У вас сколько комнат? – спросила я.
– Две, – удивленно ответила она.
– И они обе выходят на одну сторону?
– Да.
– А кухня?
– Тоже.
Я тяжело вздохнула:
– А ключ от чердака у вас есть?
– Какого?
– Ну вашего, где веревки для белья.
– А… нет!
– Где же вы белье развешиваете?
– У меня машина с сушкой, – недоуменно пояснила Рада, – а веревка в ванной висит. Да в чем дело?
Я снова села в кресло и попыталась дальше исполнить роль корреспондента.
– Вам никогда не хотелось убить Розу?
– Убить?
– Ну да, она же принесла столько страданий вашей матери.
– Что вы, – замахала руками Рада, – вот опозорить – да! Рассказать всем правду о мерзкой, не имеющей никаких моральных принципов особе, это с большой охотой. Но убивать! С чего вам в голову пришел такой ужас?
ГЛАВА 23
Еле живая от усталости, я вышла от Рады и, увидев вывеску «Кофе быстро», толкнула дверь в харчевню. Кофе и впрямь принесли быстро, более того, он оказался вкусным: крепким и не слишком сладким.
Я принялась размешивать сахар, пытаясь систематизировать услышанное. Рада не убивала ни Семена Кузьмича, ни Ирочку. Окна ее квартиры выходят вовсе не на дом, где жил Баратянский, на чердак она не ходит, ей нет нужды пользоваться веревками.
Конечно, у Рады был мотив убить Баратянских, но… Согласитесь, довольно странно ждать несколько лет и только потом начать мстить. Я опускаю такие простые вопросы, как: где Рада взяла оружие и умеет ли она им пользоваться? Его можно приобрести сейчас без особых проблем в нашем городе, и женщины подчас стреляют более метко, чем мужчины. Однако снайперская винтовка стоит целое состояние.
Нет, меня интересует другое. Ну отчего она не сразу отомстила? Дождалась, пока главная виновница, Розалия Львовна, скончается, а потом убила Семена Кузьмича и Ирочку? Ну не глупо ли, а? Причем стреляла в несчастных из дома, где живет сама? Да уж, Рада не показалась мне глупой. Значит, она тут ни при чем!
Я сходила к стойке, принесла себе еще кофе, на этот раз капуччино, и осторожно сняла ложечкой обильно посыпанную корицей пену. С чего мне в голову пришла идея о том, что Рада имеет отношение к смерти Семена Кузьмича и Ирочки? Нет бы сразу сообразить: Розалия Львовна скончалась от болезни несколько лет назад, а Баратянских убили на днях, ну не дура ли я!
Неожиданно моя рука дрогнула, и островок пены шлепнулся на пластиковую столешницу. Я схватила салфетку и быстро устранила беспорядок. В детстве мой папа звал меня «мастером пролитой жидкости и разбитых чашек». Но сейчас я уронила пенку не от неловкости. Меня внезапно осенило.
