Дарья Донцова - Квазимодо на шпильках
– Детка, я совсем разболелся, не в службу, а в дружбу, пойдешь домой, занеси мне детективчиков почитать. Извелся от тоски, по телевизору одну дрянь показывают!
Сотрудники библиотеки никогда не разносили читателям литературу по квартирам. Но Вадим Иванович особый случай, поэтому Леночка воскликнула:
– Конечно, обязательно!
Вечером она, набив пакет книгами, двинулась к Котову. Жил старик в двух шагах от библиотеки, буквально в соседнем доме.
Леночка вошла в подъезд и обнаружила, что лифт не работает. Делать нечего, пришлось топать пешком на пятый этаж. Когда она, тяжело дыша, влезла наверх, на двери квартиры Вадима Ивановича она увидела записку: «Лена, мне укололи снотворное, звонок не услышу, будь добра, оставь книги в семьдесят второй квартире, можешь не волноваться, мне их обязательно передадут!» Начиная злиться на старика, Лена стала звонить в соседнюю дверь. Та незамедлительно распахнулась.
– Вот, – начала было Лена, – Вадиму Ивановичу…
Но тут у нее пропал голос, потому что на пороге стояла Рада Мастерова, та самая женщина, бившая головой о стол Розалию Львовну.
ГЛАВА 22
Лена попятилась, Рада ухмыльнулась:
– Не бойся, входи! Небось эта дрянь сказала тебе, что я сумасшедшая!
Лена машинально кивнула.
– Я совершенно нормальная, – продолжала Рада, – просто с катушек слетела, когда серьги увидела. Да иди сюда, расскажу, в чем дело.
Как все женщины, Лена любопытна, поэтому вошла в квартиру. Рада провела ее в большую комнату и вытащила альбом.
– Смотри сюда, – сказала она.
Перед Леной оказалась древняя фотография, сделанная на картоне: снимок был, естественно, черно-белым, вернее, желто-серым, но лицо запечатленной на нем женщины было великолепно видно: большие глаза, тонкий нос, высокий лоб и вьющиеся, поднятые вверх волосы.
– Это моя бабушка, – пояснила Рада.
Лена с недоумением глянула на Мастерову:
– И что?
– На уши обрати внимание, а заодно и на шею.
Лена ахнула. В мочках женщины висели серьги Розалии Львовны, те самые, в виде виноградной лозы, а на груди виднелся кулон.
– А это мать, – грустно сказала Рада, передавая Лене новый снимок.
Это был уже более современный снимок женщины, одетой по моде тридцатых годов. И ее уши украшали серьги Розалии Львовны.
Рада грустно улыбнулась:
– Поняла теперь?
– Нет, – ответила Лена.
– Серьги и кулон принадлежат нашей семье. Мой прадед в свое время заказал их у известного ювелира, очень давно, еще в девятнадцатом веке. Драгоценности считались нашим талисманом и передавались по женской линии: от прабабушки к бабке, от нее к моей матери, следующей владелицей должна была стать я, но мне ничего не досталось.
– Почему? – удивилась Лена. – И как комплект оказался у Розалии?
Рада грустно вздохнула:
– Моя мать и бабушка жили в Ленинграде, там и попали в блокаду. Не дай бог пережить все, что выпало на их долю. Бабушка умерла от голода, а вот маме очень повезло, ее свели с девушкой, очень молоденькой, почти ребенком, которая торговала продуктами в обмен на ценности. Звали умную девушку Роза, и она брала только золото с настоящими камнями. Несмотря на юный возраст, негодяйка великолепно разбиралась в украшениях. Мама отдала ей все, что имела, последними ушли серьги и кулон с черным жемчугом за пару банок сгущенки.
Рада замолчала, Лена пыталась переварить полученную информацию. Так вот откуда у Баратянской эксклюзивные бриллианты! Впервые Лена подумала, что на зарплату профессора никогда не купить подобных вещей.
– Все детство, – грустно улыбаясь, продолжала Рада, – мама рассказывала мне об этом комплекте. О других вещах, может, даже более ценных, она не вспоминала. Я очень хорошо помню, как она говорила: «Ходить мне приходилось через весь город, транспорт не работал. Утром, замотавшись во все найденные тряпки, я выползала из дома. Всегда думала, что не дойду, но шла, еле-еле, очень боялась упасть и замерзнуть. А эта Роза с каждым разом давала мне за вещи все меньше и меньше продуктов».
Рада слушала маму, и сердце у девочки обливалось кровью. Встречаются же такие негодяйки на свете.
– А откуда у нее были продукты, мамуля? – спросила она один раз.
– Так украла, – пояснила та, – перетаскала муку, крупу, консервы, масло к себе в квартиру из магазина, а потом подожгла его. Об этом знали люди, кто к ней ходил. Да только Роза отнюдь не со всеми дело имела, кое-кого даже на порог не пускала. А мне повезло, я понравилась ей.
– Ничего себе повезло! – возмутилась Рада. – Она у тебя последнее отняла.
– Зато я жива осталась, – вздыхала мать, – вот бабушка твоя умерла от голода, меня с Розой только после ее кончины свели.
– И ты, когда закончилась война, ни разу к ней не пошла? – недоумевала Рада.
– Меня вывезли, как тогда говорили, на Большую землю, – пояснила мать, – по Дороге жизни, проложенной по льду. Как мы ехали на грузовиках – отдельная история. Машина, идущая перед нами, провалилась в полынью, все погибли, а вот мне опять повезло! Потом, через пару лет, я вернулась в Ленинград и сразу отправилась в Розе.
– Чтобы все отобрать? Правильно! – воскликнула Рада.
Мать тяжело вздохнула:
– Понимаешь, детка, по большому счету, Розу нельзя считать виноватой.
– Как это? – возмутилась Рада, которую просто взбесила неконфликтность матери. – Она скупала ценности за копейки, обманывала умирающих, голодных людей!
– Люди шли на обмен добровольно, – пояснила мама.
– Все равно гадина!
– Ну конечно, – согласилась мать, – Розу нельзя назвать светлой личностью, но, с другой стороны, она же ничего ни у кого не отнимала силой, я лично была ей в те дни очень благодарна. Обида пришла позднее, вот я и поехала к ней, хотела просто сказать, глядя ей в глаза: «Роза! Вы мерзавка». Но в ее квартире проживали другие люди, она исчезла. Ну а потом я перебралась в Москву, очень уж тяжелые воспоминания обуревали меня в Питере.
Рада замолчала. У Лены тоже не нашлось слов. Она знала: Розалия Львовна детство и часть юности провела в городе на Неве, более того, ей было известно и о том, что блокаду начальница перенесла в родном городе. Но Розалия никогда не рассказывала о тех временах. А Лена и не расспрашивала, понимая, как тяжело человеку вспоминать о таком!
– Теперь понимаешь, отчего я съехала с катушек, когда увидела серьги в ушах этой стервы? – прошептала Рада. – Сначала ушла домой, всю ночь не спала, а под утро забылась. И тут мне приснилась мама, которая велела: «Радочка, отними наш семейный талисман, верни его назад!»
– Вдруг это не она меняла продукты! – воскликнула Лена. – Ну сама посуди, сколько времени прошло! Роза могла продать драгоценности!
– Она это, – с невероятной злобой протянула Рада, – она! Я просто свое назад забрала! Об одном жалею: не придушила гадину! А следовало ее жизни лишить!
Я ушла от Лены в страшном возбуждении. Ну отчего мне пришло в голову, что убийца рассчитывал на наследство? Месть – вот спусковой крючок преступления. Рада Мастерова имела достаточно мотивов для того, чтобы убить Баратянских. Наверное, она полагала, что Семен Кузьмич знает о происхождении драгоценностей жены.
К сожалению, иногда я бываю излишне суетлива. В данном случае следовало поехать домой, запереться в своей комнате, пораскинуть спокойно мозгами, наметить план действий… Но меня понесло назад в соседний дом. Не успела я сообразить, что к чему, как пальцы сами собой нажали на кнопку звонка. Вот в этот момент, честно говоря, я слегка испугалась и подумала: «Авось этой Рады нет дома».
Но я никогда не выигрываю в лотерею, дверь моментально распахнулась, на пороге возникла дама.
– Вы ко мне? – удивленно воскликнула она.
Можно было ответить: «Ой, простите, ошиблась дверью», но я брякнула:
– Это квартира Мастеровой?
– Да, – кивнула женщина.
– Вы Рада?
– Абсолютно верно.
– Я из журнала… «Караван историй», редактор отдела очерка.
– Правда? – удивилась Рада. – Очень люблю ваше издание, да вы входите. Скажите, а эти фотографии с переодеванием, проект Екатерины Рождественской, их трудно делать?
– Не слишком, – осторожно ответила я и, понимая, что Рада, к сожалению, хорошо знающая журнал, запросто может уличить меня в самозванстве, быстро добавила: – Но основными материалами у нас являются всякие жизненные истории. Вот поэтому я и пришла к вам.
– Но чем же я могу помочь? – недоумевала Рада, но провела меня в гостиную.
Усевшись в мягкое кресло, я сказала:
– Вроде ваша мама была блокадницей, а мы сейчас готовим номер, целиком и полностью посвященный юбилею Петербурга. Городу на Неве исполняется триста лет.
Сказав последнюю фразу, я испугалась. Вот уж понятия не имею, в каком году царь-реформатор Петр Первый заложил на болотах сие поселение!
Но Рада, очевидно, тоже получала в школе по истории двойки, потому что она кивнула.
