Наталья Александрова - Бандиты, баксы и я
Вахромеев схватился за шею деревянной лошади, чтобы удержаться на ногах, не упасть с вращающейся платформы. Его взгляд был прикован к женской фигуре на другом конце карусели. Снова подняв пистолет, он выстрелил, но ускоряющееся вращение не давало тщательно прицелиться, и пуля снова прошла мимо. Женщина в капюшоне даже не пошевелилась — неужели она так уверена в своем везении и так спокойна за свою жизнь, что не уворачивается от пуль?
С трудом переставляя ноги по движущейся платформе, Вахромеев пошел к ней.
Стреляя на ходу раз за разом в эту ужасную женщину, сломавшую его жизнь и даже не боящуюся его. Он подходил к ней все ближе и ближе, с трудом удерживая равновесие на вращающемся полу, уходящем из-под ног.
Голова кружилась все сильнее, и сердце с отвратительной тоскливой болью билось где-то в горле. Он подошел к ней уже совсем близко и наконец, уже почти в упор наведя пистолет, разглядел ее лицо.
Это было лицо старухи, давно и безнадежно мертвой старухи. Лицо было покрыто трупными пятнами. Мертвые глаза, которые никто не удосужился закрыть заботливой рукой, смотрели на Вахромеева белесой тусклой пустотой смерти. Уже начиная понимать, что он попался в расставленную кем-то ловушку, Петр Степанович выстрелил в мертвое лицо — раз и еще раз… Карусель вращалась все быстрее, и бравурная мелодия била его по барабанным перепонкам, сводила с ума…
И вдруг, приглушив и перекрыв яркое мелькание разноцветных лампочек, площадку залило сияние мощных прожекторов, а музыку перекрыл звонкий женский голос:
— Мы ведем репортаж из Приморского парка, куда наша группа выехала в такое необычное время по звонку человека, пожелавшего остаться неизвестным. Мы еще не знаем, свидетелями какого события стали, но мы видим, как на наших глазах пожилой человек, удивительно похожий на начальника Государственного строительного управления Петра Степановича Вахромеева, застрелил из пистолета неизвестную женщину…
Петр Степанович, вы хотите сделать какое-нибудь заявление?
Петр Степанович с тяжелым стоном отвернулся от мертвой старухи и посмотрел на площадку перед каруселью. Карусель вращалась так быстро, что он едва смог разглядеть яркий автобус с надписью «Телевидение», людей с осветительной техникой и камерами и девушку в спортивной куртке Вахромеев снова поднял пистолет и выстрелил в этот женский силуэт, в котором для него воплотились в эту секунду и девушка-шантажистка, подло перехитрившая его, и мертвая старуха, которая сумела так его напугать, и сама эта телеведущая, которая из его трагедии хочет сделать развлечение для тысяч тупых обывателей… Боек пистолета сухо щелкнул, но выстрела не последовало — он уже расстрелял все патроны в мертвую старуху, ни в чем перед ним не провинившуюся, но телевизионщики сумели заснять и этот кадр — попытку выстрелами заткнуть рот средствам массовой информации.
Тяжелая тупая боль сдавила грудь Петра Степановича. В глазах его потемнело, он широко разевал рот, пытаясь вдохнуть, но воздух стал вдруг твердым и кололся, как стекло, и только разрывал легкие, не наполняя их… Деревянная платформа окончательно ушла из-под ног, в груди Вахромеева что-то взорвалось, и он без сознания упал на доски карусели.
* * *Два дня я провалялась дома — колено распухло, и на ногу было не ступить. Мама делала мне примочки и компрессы и строго-настрого запретила выходить из дому — когда кто-то в нашей семье болеет, она становится совершенным деспотом. Но я и сама никуда не собиралась, потому что позвонила Андрею, и он сказал, что главный редактор зарядил его на срочное задание, так что наше расследование придется отложить.
Вечером второго дня отец позвал меня к телевизору.
— Смотри, что показывают! Наши-то власти совершенно с ума сбрендили!
Я пришла и не поверила своим глазам.
Показывали городок аттракционов в парке Культуры и отдыха. Там бегал какой-то человек, стрелял, потом вдруг упал, да так и остался недвижим. Ведущая довольно сухо и лаконично сообщила, что неизвестный устроил на рассвете стрельбу в парке и даже пытался стрелять в сотрудников группы теленовостей, но никого не ранил, поскольку к тому времени пистолет был разряжен. После того как неизвестный понял, что обойма расстреляна, он упал и был отправлен в больницу с диагнозом — обширный инфаркт.
— Ничего непонятно, — я пожала плечами. — Кто такой этот псих? И как там оказалась ведущая теленовостей? Как она могла заранее знать, что он будет стрелять?
— Вроде бы она сказала, что их вызвали, — неуверенно заговорил отец.
Я похромала было к себе, но по дороге сняла трубку зазвонившего телефона.
— Ты смотрела новости?
От голоса Андрея я мгновенно приободрилась, и даже нога перестала болеть.
— Смотрела, но не поняла, какое это имеет ко мне отношение, — ответила я тоном, совершенно недопустимым для делового разговора. Мне хотелось ласково шептать в трубку его имя и называть дорогим и милым, а вместо этого нужно было обсуждать какие-то дурацкие новости. Но Андрей ничего не заметил, он просто кипел от возбуждения.
— К нашему расследованию это имеет самое прямое отношение! — крикнул он, и я порадовалась местоимению «нашему» — значит, у нас с Андреем уже есть что-то общее… — Ведь тот человек, который устроил стрельбу в городке аттракционов, — это Вахромеев!
— Вахромеев, начальник Строительного управления? — ахнула я. — Да зачем ему это было нужно? Он что, совсем сбрендил?
— Похоже на то…
— А как ты узнал, что это он? — спохватилась я. — Ведь в новостях сказали — неизвестный…
— Ребята знакомые с телевидения сказали. Им накануне звонок был именно про Вахромеева. Стали бы они группу просто так гонять, если бы какой-то неизвестный придурок позвонил!
— Что же это? — недоумевала я.
— Самая натуральная подстава! Интрига!
А вообще-то по телефону лучше про такое не говорить. Ты как, завтра можем встретиться?
Нога получше?
Он еще спрашивает! Да к нему я прибежала бы на костылях!
Мы условились встретиться завтра в час дня, и опять я совершенно забыла, что телефон мой прослушивается.
* * *Около подъезда, где жил Валерий, специализирующийся на подготовке Вовы и ему подобных к деловым операциям, стояли два автобуса — один маленький, похоронный, с траурной полосой на боку, и второй побольше — голубой «лиазовский» «пенсионер». Возле автобусов толпились люди в том особенном двусмысленном возбуждении, какое бывает на похоронах и поминках, — с одной стороны, только что простились с человеком и положено хранить на лице постное выражение дежурной скорби, с другой — прошлись по свежему воздуху, нагуляли аппетит, а наверху уже накрыт стол, и запотевшие бутылки вынуты из холодильника, и селедочка изнывает в маслице среди колечек ядреного лука, и салат оливье пока девственно сияет майонезными склонами, и кто-нибудь уже готов прочувствованно сказать, высоко подняв налитую выше краев рюмку, что покойник очень любил жизнь, а еще кто-то шепотом рассказывает соседке анекдот, и она тихонько смеется, но потом вспоминает, что похороны, и стирает с лица улыбку, возвращая на него постное выражение.
— Вот всегда так, — раздался над самым моим ухом негромкий голос.
Я обернулась. Рядом стояла высокая сухопарая тетка в лиловом мохеровом берете, с любопытным фокстерьером на поводке.
— Что — «всегда»? — спросила я тетку с интересом.
— Да вот, живет человек один, никому не нужен, никому не интересен, вроде и родственников нет, а как хоронить — слетятся… Вон их сколько! Ники, прекрати! — Она дернула за поводок фокстерьера, который, заглядывая в глаза Андрею выразительным взором обаятельного хулигана, под шумок попытался поднять лапу на его штанину.
Андрей нервно отшатнулся.
— Вы не бойтесь, я за ним слежу, он такой хулиган — глаз да глаз! — В голосе тетки звучала материнская теплота. — Вот ведь, — продолжила она, — вроде у Виктора Павловича и не было родни, а тут понаехали. Ну как же, квартира-то хорошая, отремонтированная. Я-то, конечно, не была, — поторопилась она предупредить возможные подозрения, — а Володька из двадцать седьмого номера заходил один раз за дрелью, так говорил — прямо евроремонт! — Последнее слово тетка произнесла со сложной смесью осуждения и восхищения. — Теперь будут разбираться, кому квартира достанется, — продолжила она монолог, одновременно посматривая, не хулиганит ли Ники. — Хотя, может, это и с работы его…
Вы-то не с работы? — осведомилась тетка с проснувшимся здоровым любопытством.
Люди у подъезда дождались наконец какого-то распоряжения и начали потихоньку втягиваться в дверь. Курильщики поспешно затаптывали окурки, с внезапно проснувшейся преувеличенной галантностью пропуская женщин.
— Нет, мы не… — начала было я, но Андрей опередил меня:
— Это какой Виктор Павлович? Который в ГАИ работал, майор?
