Дарья Донцова - 13 несчастий Геракла
— Вот черт, — зло проговорил Сергей Петрович, — делать нечего, отойди-ка, Ваня.
Я не успел спросить, что он собирается делать, как Кузьминский подошел к альпийской горке, схватил круглый темно-серый булыжник и со всего размаха запустил его в одно из окон гостиной. Дождь осколков рухнул вниз.
— Ты можешь влезть внутрь и открыть дверь? — спросил Сергей Петрович.
Я кивнул. Это совсем не трудно, подоконник находится примерно на уровне моего пояса, я могу просто перешагнуть его.
Без особых усилий я оказался в доме, выскочил в холл, поднял крючок и впустил Сергея Петровича. Хозяин, шумно дыша, вошел в дом и покачал головой.
— Просто беда, когда вокруг одни бабы, как считаешь, Иван Павлович?
Я предпочел промолчать и почти бегом отправился в свою комнату. Как это ни странно, но толкание по очередям для меня намного более утомительно, чем самая напряженная работа.
Предвкушая мирный отдых, я вымыл руки, переоделся, сел в кресло и потянулся за книгой, но тут дверь в мою комнату распахнулась и на пороге возник Сергей Петрович.
— Ваня, — с тревогой произнес он, — иди немедленно со мной!
Слегка удивившись, я проследовал за Кузьминским до дверей его кабинета.
— Что она там делает? — отчего-то шепотом поинтересовался Сергей Петрович и толкнул створку. — Иди глянь, у меня сильно болит голова!
Ощущая необъяснимое беспокойство, я шагнул в кабинет и увидел Анну, сидевшую за огромным письменным столом. Одетая в темно-синий велюровый халат, она, казалось, спала. Растрепанную голову положила на руки. Я хотел бы поверить тому, что Анна внезапно заснула, но этому мешала мысль: за каким чертом она решила отдохнуть в кабинете Сергея Петровича, да еще в столь неудобной позе, скрючившись? В доме полно диванов, кроватей и на худой конец мягких кресел.
Я медленно приблизился к ней и увидел, что перед Анной лежит опрокинутая чашка, в которой был кофе. Темно-коричневая лужица растекалась по зеленой кожаной столешнице. Я удивился. Надо же, как много кофе! Чашечка выглядит небольшой, примерно на сто миллилитров. Но внезапно сообразил: лужа — это не любимый напиток инков, а застывшая, подернувшаяся пленкой кровь, кофе там совсем мало. А спустя мгновение взгляд остановился на блестящих колечках, торчащих из шеи несчастной. Ножницы!
Надеюсь, вы меня не осудите, если признаюсь, что с огромным трудом я устоял на ногах.
Отец в детстве мне внушал:
— Ваня, мужчина всегда должен сохранять трезвую голову, в любой момент, в самой экстремальной ситуации. Учись владеть собой, это умение может сохранить тебе жизнь. Ну представь, что оказался в толпе, среди потерявших рассудок людей. Человеческая масса несется, давя упавших. Никогда нельзя поддаваться стадному чувству, уйди в сторону, остановись, оглянись и постарайся трезво оценить ситуацию: может, следует бежать совсем в противоположном направлении?
Но сейчас все навыки стремительно покинули меня. Я отступил назад, споткнулся о ковер и чуть не упал.
— Что с ней? — абсолютно спокойным голосом поинтересовался Кузьминский.
— У Анны в шее ножницы, — пробормотал я и поднял глаза на портрет Глафиры.
И едва сдержал крик. На картине сияло пятно, отчего-то синее. Сергей Петрович сделал шаг вперед, покачнулся, вытянул одну руку, вторую приложил к затылку и медленно сделал второй шаг. Я стоял, окаменев, словно жена Лота, молча наблюдая за происходящим и не имея никакой возможности пошевелиться. Ноги стали словно каменные, тело налилось свинцом.
Кузьминский, шатаясь, прошел по кабинету пару метров, потом, коротко всхлипнув, широко открыл глаза и осторожно, словно нехотя, сполз на ковер. Меня отпустил столбняк, и я кинулся к Сергею Петровичу. Он лежал на спине, изо рта стекала струйка слюны. Я совсем растерялся — не знал, что делать, но тут неожиданно из холла донесся веселый голос Беллы:
— А почему у нас окно в гостиной разбито? Эй, папа, ты где? Мы приехали!
Я выбежал в коридор, плотно закрыл дверь и схватил телефон. Сначала следует позвонить в «Скорую». Анне уже не помочь, а Сергей Петрович еще жив и нуждается в помощи.
Проводить ночь без сна стало моим хобби. Сначала в дом приехал доктор. Предварительный диагноз не утешал — инсульт. Кузьминского со всеми предосторожностями поместили на носилки и увезли. Затем явилась милиция. Белле и Кларе врач вкатил по успокоительному уколу, и одурманенные девочки крепко спали в мансарде на огромной кровати Беллочки. Я же, наглотавшись валокордина, тупо отвечал на вопросы Макса, радуясь, что рядом ближайший друг, а не посторонний мент.
— Значит, дом был закрыт? — вопрошал Воронов.
— Да.
— Все двери? На ключ?
— Да. Поэтому Кузьминский разбил стекло.
— Зачем? Разве он не мог отпереть замок снаружи?
— Мог, — бормотал я, — конечно, мог.
— И почему разбил окно?
— Анна закрылась изнутри на крючки.
Макс взъерошил и без того лохматые волосы.
— Когда вы вошли, в доме никого не было?
— Не знаю, я сразу отправился к себе в спальню, но думаю, что нет.
— Почему? Вдруг убийца прятался в комнатах или кладовках? Тут же до черта укромных уголков.
Внезапно ко мне вернулась способность мыслить логически.
— Понимаешь, участок Сергея Петровича обнесен кирпичным забором, по верху которого натянута колючая проволока. Через нее пропущен ток.
Макс поднял брови.
— Вот оно как!
— А через равные промежутки по периметру забора встроены видеокамеры, транслирующие изображение на пульт охраны. Охранники великолепно знают всех живущих в поселке, посторонних они ни за что не пропустят.
— Слышь, Максим, — сунулся в столовую незнакомый мне мужик, — глянь, записка!
Приятель молча уставился на смятый клочок бумаги.
— Ну-ну, — пробормотал он наконец.
— Что там, — занервничал я, — что?
— «Я приняла это решение сама», — озвучил текст Воронов, — и подпись: «Анна».
— Самоубийство, — выдохнул я, — так я и думал.
— Да? — скривился Макс. — Позволь узнать ход твоих мыслей.
— Даже если предположить, что ее убили, — ответил я, — хотя, честно говоря, я не понимаю мотива. Анна была бедной…
— Живя в таком доме? — ухмыльнулся Макс. — Нищенка в бриллиантовом ожерелье!
— Именно так! Анна была у Кузьминского в приживалках, личных средств она не имела, никакого корыстного расчета у убийцы быть не могло.
— Любовник? — отрывисто поинтересовался Макс. — Иногда бабы надоедают мужикам, и те принимают экстремальные решения.
— Не знаю, — растерялся я, — она не походила на женщину, менявшую мужчин. Казалась влюбленной в своего мужа, постоянно говорила о его гениальности… Но даже если и предположить, что у Анны имелся еще один мужик, то каким образом он отсюда удрал? Нет, она покончила с собой. Заперла двери, опустила крючки, и все!
— Зачем нарисовала пятно на портрете? Почему синее?
— Думаю, это не она.
— А кто?
— Понятия не имею, — в сердцах воскликнул я, — тот, кто бродил по дому в платье Глафиры. И правда — отчего оно синее?
— Просто натуральная чертовщина, — протянул Макс.
Глава 21
Разрешите мне не описывать здесь свой визит к паспортистке! Ей-богу, после треволнений вчерашнего дня и полубессонной ночи у меня просто нет на это сил. Сжимая в руке справку, добытую ценой почти нечеловеческих усилий, я порулил к Норе.
— Просто натуральная чертовщина, — заявила она, выслушав мой рассказ.
— Макс того же мнения, — вздохнул я.
Элеонора развернула кресло, подкатила к столику, налила себе рюмку коньяка и сердито сказала:
— Итак, что мы имеем? Кузьминский нанимает детективов якобы для поисков денег, но мы, учитывая разорванного в клочья игрушечного поросенка, знаем, что милейший Сергей Петрович обманул нас. Дело не в долларах, а в какой-то маленькой штучке, которую он либо не мог, либо не хотел отыскать сам. Так, едем дальше…
Не успел ты попасть в дом, как там началась череда совершенно невероятных событий. Знаешь, эта история с пятном, то появляющимся на картине, то исчезающим, могла бы выглядеть смешной, кабы не три жертвы: Катя, Маргарита и Анна.
— Рита пока жива, — напомнил я.
— Именно что пока, — хмыкнула Нора, — она в коме, подключена «к розетке». Конечно, случается, что подобные больные приходят в себя, но чаще всего они погибают. От неподвижности начинается воспаление легких, отек… Право, не знаю, что лучше: существовать растением или умереть. Я бы предпочла первое.
Я посмотрел на хозяйку. Очень хорошо знаю, что больше всего на свете Элеонора боится собственной беспомощности и зависимости от других людей. Она потратила огромные деньги, оснастив дом всевозможными новомодными приспособлениями, чтобы, будучи полупарализованным инвалидом, самостоятельно пользоваться ванной и туалетом. А еще она в состоянии одеться без посторонней помощи. Тот, у кого дома имеется родственник с параличом нижней части тела, знает, какой это подвиг.
