Дарья Донцова - Вынос дела
Я постучала кулаком. Внутри моментально залились лаем собаки. Их было по меньшей мере две.
Створка распахнулась, и в темноватом коридоре я увидела тощенькую, почти бестелесную старушку.
Не давая мне раскрыть рта, бабуленция хорошо поставленным, неожиданно сильным для щуплого тельца голосом произнесла:
– Вы ведь по поводу квартиры?
На всякий случай я кивнула.
– Входите, ангел мой, – пригласила бабуся, – сейчас покажу свои хоромы. Видите, это коридор!
От порога действительно змеилось длинное пространство, теряющееся в темноте.
Бабушка щелкнула выключателем. Под почти пятиметровым потолком вспыхнула яркая лампа. Сразу стало видно множество дверей.
– С чего начнем? – поинтересовалась хозяйка и церемонно представилась: – Олимпиада Евгеньевна.
– Дарья Ивановна, – ответила я, разглядывая ее, как музейный экспонат.
Посмотреть было на что. Старушка была одета в темно-синее шелковое платье с белой кружевной вставкой. У горла красовалась антикварная розовая камея. Крохотные ушки Олимпиады Евгеньевны украшали также весьма непростые серьги. Круглые, скорей всего платиновые, с эмалевой вставкой. Совершенно седые волосы отдавали розовым цветом и были безупречно подстрижены. Голубые яркие глаза окружены черными ресницами, на щеках легкий румянец. Тут, по-видимому, не обошлось без помощи косметики.
Размером хозяйка напоминала девочку-подростка. Хотя Маша намного толще и выше. Талию Олимпиады Евгеньевны можно было обхватить двумя ладонями, а щиколотки у нее были такие тоненькие, что страшно смотреть – вот-вот переломятся. И при этом абсолютно прямая спина, длинная шея и гордо посаженная голова.
– Что это, дорогуша, вы так на меня уставились? – поинтересовалась хозяйка.
Я спохватилась и сказала:
– Любуюсь на вашу фигуру, просто удивительно…
– Как сохранила ее в столь преклонном возрасте? – усмехнулась бабуля. – Секрет прост. Каждый день – к станку.
– Вы работаете на заводе? – изумилась я.
Олимпиада Евгеньевна расхохоталась.
– Однако вы шутница. Всю жизнь протанцевала в ансамбле «Русские узоры». Станком называется палка, возле которой в классе трудятся балерины. Ну еще диета, холодные обливания. Если хотите, могу подробно рассказать.
Я поежилась. Какой ужас! Морить себя голодом, принимать ледяные ванны, да еще заниматься гимнастикой, и весь этот кошмар ради тонкой талии? Нет, категорически не способна на такие пытки.
– Молодежь так ленива, – резюмировала хозяйка, увидав мою вытянувшуюся морду, и мы пошли рассматривать квартиру.
Завершилась процедура на огромной кухне, где мне предложили растворимый кофе без кофеина и твердокаменные, страшно полезные для желудка, но отвратительные на вкус хлебцы. Когда мы с Зайкой попытались подсунуть на завтрак домашним нечто подобное, Кеша со вздохом сказал:
– Не употребляю в пищу упаковку для телевизоров.
– Это хлебцы, – оскорбилась Ольга.
– Надо же, – заметил сын, – перепутал. Помнишь, когда покупали телик в гостиную, он был обложен со всех сторон такими белыми толстыми зернистыми штучками. По виду точь-в-точь твои хлебцы!
Больше мы их не покупали.
Но Олимпиада Евгеньевна с отменным аппетитом принялась откусывать слишком белыми и ровными для того, чтобы быть настоящими, зубами большие куски «упаковки».
– Ну, так как, душечка? Нравится квартира?
Я кивнула.
– Согласны?
Эх, знать бы на что! В процессе экскурсии по бесконечным помещениям так и не выяснилось: продает она апартаменты, меняет или просто подыскивает жиличку.
– Хорошие собачки, – сказала я, поглаживая трех одышливых, толстых и почти лысых болонок.
Олимпиада Евгеньевна улыбнулась.
– Это мои детки. Старые совсем стали. Вот только об одном господа прошу, чтобы они умерли раньше меня, а то выбросят старушек на помойку… Да вы не волнуйтесь, они тихие, не помешают, только на стук лают. Так какую комнатку выбрали?
Я помялась.
– Подумаю еще…
– Конечно, душечка, – ласково ответила Олимпиада Евгеньевна, – только долго не тяните.
– Вы одна живете?
Старушка кивнула.
– Неужели никто не помогает?
– Некому. Муж давно умер, а дочка Леночка… ну да бог с ней!..
– Ужасно, – вполне искренне сказала я, – все-таки дети бывают так жестоки! Воспитываешь их, растишь, во всем себе отказываешь, а когда делаешься пожилой, никакой помощи не окажут!
– Ах, ангел мой, – вздохнула собеседница, – у меня-то все не так. Жизнь была похожа на праздник. Там, в коридоре, на шкафу чемодан, если откроете, ахнете. Весь забит любовными письмами. Какие только люди не признавались мне в чувствах! Не поверите – писатели, поэты, композиторы, генералы. Знаете, я была уникальной, удивительной красавицей. Хотите, фотографии покажу?
Не дожидаясь ответа, она распахнула резные дверки старинного буфета, и на свет явился кожаный альбом с блестящими заклепками.
Хозяйка указала на фото:
– Смотрите, это я.
И правда, хороша. Фотограф запечатлел молоденькую девушку с розой в руке. Огромные глаза, море кудрей, упрямый подбородок и милые ямочки на щеках.
Рукой, покрытой старческой «гречкой», балерина перевернула страницу:
– Вот, это я и Корней Иванович Чуковский, здесь мы с Лилей Брик, а тут Никита Богословский и Иосиф Прут…
Мелькали известные всей стране лица, преимущественно мужские. И со всеми Олимпиада – кудрявая, веселая, стройная.
Потом появились снимки военных.
– Мой муж служил генералом, – пояснила дама.
Заканчивался альбом фотографией не слишком красивой, слегка угрюмой женщины лет сорока. Сбоку был приколот черный бантик.
– Кто это? – бесцеремонно спросила я.
Олимпиада Евгеньевна вздохнула:
– Ах, дорогуша, настоящая трагедия. На этом снимке вы видите мою дочь, безумно талантливую актрису, к сожалению, ее, можно сказать, уже нет!
– Умерла? – спросила я, разглядывая траурную ленточку.
Хозяйка вытащила из недр платья кипенно белый кружевной платочек и картинно всхлипнула.
– Хуже.
– Что может быть хуже смерти? – изумилась я.
– Леночка трагично заболела, – сказала Олимпиада Евгеньевна, – инсульт. Ужасно. Молодая, здоровая и разом превратилась в бессловесное, лишенное разума существо. Конечно, врачи виноваты. Я-то растерялась, когда утром к ней в комнату вошла. Думаю, уж полдень, вставать пора! Раздергиваю шторы и ну ее ругать: «Просыпайся, небось репетицию проспала!»
Но в ответ не раздалось ни звука. Мать повернулась к кровати и увидела, что по щекам дочери льются слезы.
– А, у-а, – донеслось из перекошенного рта.
Перепуганная балерина вызвала «Скорую помощь». Леночку моментально госпитализировали в 1247-ю больницу. Олимпиада Евгеньевна сначала немного растерялась, и Лена оказалась в общей палате, среди десяти таких же несчастных. Потом врачи говорили, что, если бы в первые часы провели интенсивную терапию, Костина могла бы выкарабкаться из болячки. Так это или нет, не знает никто, но время было упущено.
Через неделю балерина подключила все свои связи, и Леночку перевели в «блатной» корпус, в одноместную палату, начали активно лечить, но, увы и ах!
– И где она сейчас?
– В Кащенко, – вздохнула Олимпиада Евгеньевна, – речь так и не вернулась, более того, исчез рассудок. Навещаю иногда, но бесполезно – не узнает! Такой вот крест послал господь!
– Когда же случилась эта страшная история?
– Почти три года тому назад, 15 июня, – пояснила хозяйка и спросила:– Ну, так что, снимаете комнатку?
Я покачала головой:
– Пока не могу ответить. А у вашей дочери дети есть?
– Нет, ни мужа не было, ни деток, – сообщила балерина и прибавила: – Даю срок до пятницы, а там не обессудьте, других пущу.
Мы церемонно раскланялись. Я села в «Вольво» и принялась барабанить пальцами по рулю. Милейшая Олимпиада Евгеньевна врала как сивый мерин. Ее дочь содержится не в государственной психиатрической лечебнице, а в частной и страшно дорогой клинике Федотова. Это лечебное заведение явно не по карману пенсионерке, несмотря на ее серьги, камею и дорогого парикмахера. Кто же оплачивает пребывание Костиной? И потом, вчера видела, безусловно, не совсем нормальную, но крайне говорливую даму. К тому же этот черный бантик в альбоме!
Конечно, Олимпиада Евгеньевна, как все люди сцены, склонна к театральным жестам, но прикреплять траурную ленточку на фотографию живого человека это как-то уже слишком! К тому же лицо… Дама на фотографии была мало похожа на женщину, плакавшую в кресле. Безусловно, болезнь меняет, но цвет радужки недуг не изменит никогда. На снимке угрюмая тетка глядела на мир карими очами, а Костина из клиники Федотова смотрела на меня голубыми, даже синими, очень красивыми, необычными глазами.
Ладно, сейчас поеду домой, а завтра с раннего утра отправлюсь в 1247-ю больницу.
В столовой сидела Таня.
