Дарья Донцова - Камин для Снегурочки
Таня молчала.
– Вам пообещали за это квартиру, деньги и то, что вы не сядете в тюрьму. Настя обманула вас?
– Нет, – прошептала Таня, – на суде был адвокат, он так дело повернул, что я оказалась тут, в клинике.
– Хорошо. А квартира?
Таня стала медленно краснеть. Я продолжала сыпать вопросами:
– Настя приезжала сюда? Навещала вас?
– Нет.
– Может, присылает передачи?
– Нет.
– Пишет письма, обещает денег, сообщила о покупке квартиры, в которую вы въедете, освободившись?
– Нет.
– Выходит, она вас бросила? Обманула, подставила, наобещала и кинула!
– Я сама согласилась, – прошептала Таня, – по доброй воле. Кто кашу заварил, тот ее и ест.
– Вот и нет! – рассердилась я. – Чужие руки крупу в воду насыпали. Тебя просто надули, как ребенка! Неужели совсем не обидно? Сидишь тут ни за что, а Настя гуляет на свободе да над тобой посмеивается!
Внезапно Таня сделала пару шагов, села на колченогую табуретку, сгорбилась, закрыла лицо руками и с невероятным, рвущим душу отчаянием воскликнула:
– Делать-то теперь нечего! Так мне и надо!
Я бросилась к Тане.
– Не плачь, я постараюсь вытащить тебя отсюда.
– И куда я пойду, – всхлипнула она, – к отцу возвращаться? Снова битой ходить? Знаешь, мне уж лучше тут. Здесь врачи хорошие, медсестры меня любят, больные уважают. А на воле что? Ну ничего хорошего меня не ждет!
На секунду я растерялась. До сих пор я абсолютно искренне считала, что неволя – это самое страшное несчастье для любого человека, но сейчас вдруг появились сомнения: а вдруг существуют люди, которым за решеткой лучше?
ГЛАВА 20
К электричке я брела в самом мрачном расположении духа. И хотя цель поездки была достигнута: я узнала, что Настя обманщица, никакого удовлетворения эта новость мне не принесла. Разговор с Таней вышел тягостным, ничего нового она мне сообщить не смогла, на все вопросы меланхолично твердила:
– Не знаю.
В конце концов я разозлилась и налетела на нее:
– Послушай, ты совершила глупость и поняла это. Лучше поздно, чем никогда.
– Да, – Татьяна внезапно перебила меня, – мне прямо сразу, еще в милиции, страшно стало, я даже пожаловалась своей соседке Зине, но потом Свин пришел…
– Свин? – подскочила я.
– Да, – кивнула Таня, – он со мной перед судом встретился и велел ничего не бояться, дескать, они с Настей временно исчезнут, но лишь для того, чтобы их не тронули, иначе кто мне квартиру купит!
– И ты опять им поверила! – возмутилась я.
– Ага.
– С ума сойти!
Таня вдруг улыбнулась:
– Да уж! Представляю, как они надо мной смеялись!
– Я добуду запись и вытащу тебя. Мы заставим Свина купить квартиру. – Я окончательно потеряла от злости голову. – Эта Настя заплатит за все, мало ей не покажется! Знаешь, где она живет?
– Нет. Вернее, да, раньше жила в поселке Никоново с Сергеем Лавсановым, только она же его женой не была, значит, особняк ей не достался.
– Я найду Звягинцеву, – кипятилась я, – и прижму к стенке. Прямо так и скажу: «Имею кассету с чудесным „сериалом“, выбирай, киса: либо приобретаешь Танюше квартирку, либо переезжаешь в камеру!»
– Некрасиво шантажировать человека, – прошептала Таня.
– Согласна, но только не в этой ситуации! – стукнула я кулаком по столу.
– С какой стати ты решила мне помогать? – вдруг спросила Таня.
Я внезапно выпалила правду:
– Потому что я совершила раньше, в своей другой жизни, много ужасных поступков, а теперь хочу частично искупить вину. А еще мне тебя жаль!
– Ладно, – завела было Таня, но тут в двери заворочался ключ, появилась запыхавшаяся Раиса Ивановна.
– Время истекло, – заявила она, – хватит, пообщались.
Таня покорно пошла к выходу. Уже на пороге она вдруг повернулась и проговорила:
– Если ничего не получится, не волнуйся, мне здесь хорошо. А с тебя грех за одно желание помочь человеку снимется.
Я стиснула кулаки:
– Умру, но добьюсь своего.
Таня, сгорбившись, шмыгнула в коридор.
– Если вдруг вспомнишь что про Настю, скажи Раисе Ивановне, – крикнула я ей вслед, – я оставлю свой телефон, она мне позвонит!
Но ответа не последовало.
На обратной дороге везение покинуло меня. Электрички отчего-то перестали ходить, в кассу стояла очередь, впрочем, небольшая, всего из пяти женщин раннего пенсионного возраста.
– И чего нам делать, – налетали они на кассиршу.
– Ясным языком написано, – каркала она из окошечка, – черным по белому красными чернилами: поездов до Москвы нет!
– Нам ехать надо!
– Ща скорый пойдет, еще быстрей до столицы домчит.
– С какой стати пассажирские ездят, а электрички нет? – не успокаивались тетки.
– Вам скандалить или ехать? – не растерялась кассирша. – Покупайте билет.
– Дорого небось!
– Тогда идите пешком!
Бабы завозились в карманах, завздыхали, заохали, пересчитали мятые ассигнации, сунули их в крохотное окошечко и получили взамен длинные розовые бумажки.
– Ой, – заорала одна из них, – тринадцатое место! Поменяйте билет.
– Да какая разница, – обозлилась кассирша.
– Несчастливое число, – скуксилась тетка, – неприятности приносит, еще, не дай бог, в аварию попадем, нет другого местечка, а?
– Вот уж глупости, – пролаяла кассирша, – на тринадцатой полке беда случится! Раскинь мозгами, чучундра, если скорый с рельсов сойдет, и двенадцатому, и четырнадцатому номеру капец придет. Или, полагаешь, тебя одну вышвырнет, а остальные счастливо домой прикатят? Давай бери билет, ща поезд примчится!
Я просунулась к кассе.
– Мне один, тоже до Москвы, на этот скорый, место любое, я совершенно не суеверна.
Кассирша, пожилая матрона весом больше центнера, с губами кроваво-красного цвета, схватила деньги и выпихнула из-под решетки билет со словами: «Это хорошо, что ни в какую глупость не веришь! Накось седьмое место, говорят, самое счастливое».
Домой я приехала вовремя и первым делом спросила у Риты:
– Вроде Ваня работал еще с первой Глафирой, Настей Звягинцевой?
– Ага, – зевнула певица, – а чего?
– Да так просто, – вывернулась я, – думала, ему немного лет.
– Так он и правда молодой, – засмеялась Рита. – Настя-то недолго пела, она быстро ушла. Свин в нее вложился, раскрутил, а девка бац – и свильнула. Семен не растерялся и другую Глафиру приволок. Вот она больше работала и пела бы дольше, если бы порошком не увлеклась. Но что одному горе, то другому счастье. Лично я собираюсь использовать представившийся шанс на все сто! Пить не начну, колоться и нюхать дурь тоже, хочу славы и денег! Много! Без края!
Я хмыкнула и отправилась собирать шмотки для выступления. Слава и деньги! Это, конечно, хорошо. Вопрос: чем придется заплатить за исполнение желаний? Ничто и никому в этой жизни просто так не досталось.
Первый концерт сегодня предстоял в клубе «Рокко». На служебном входе роилась толпа охранников. Крепкие парни ощупали нас и велели открыть портпледы.
– Там костюмы, – удивилась я, – вы чего, ребята, в первый раз артистов видите?
– Ступай себе, – буркнул один из секьюрити, – нашлась Тина Тернер!
Следовало достойно ответить наглецу, но огромным усилием воли я сдержалась.
«Рокко» оказался паскудным местом, за кулисами не было ничего хорошего. Обшарпанный грязный коридор, темная, холодная гримерка. Впрочем, я уже хорошо поняла, что жизнь артиста имеет две стороны. Яркую, блестящую, феерическую, ту, что видят зрители. Перья, блестки, кружева, сияющие глаза, румянец, роскошные машины, украшения, бешеные заработки… в общем, не жизнь, а праздник. Но слава богу, что обычный зритель никогда не заглядывает за кулисы. Там все иначе. Перья, блестки и кружева костюмер спрячет в кофры. С лица звезды удалят косметику, и хорошо, что фанаты не видят своего кумира в такую минуту. Кто этот бледный до синевы, замученный бесконечными концертами человек? Вот он, обжигаясь, быстро ест из лоточка лапшу неизвестного производства, запивая ее маловкусным напитком, гордо именуемым кофе. В гримерке жуткий холод, по столику бегают тараканы, злая уборщица, наплевав на звездный статус, колотит в запертую дверь:
– Эй, долго еще ждать? Мне домой пора!
– Давай, Коля, – торопит администратор, – у нас еще одна площадка, отпоешь – и свободен.
Звезда мрачно кивает:
– Ладно, только превратите меня в суперстар, фанаты ждут!
Через пятнадцать минут из служебного входа выныривает молодой человек самого роскошного вида. Толпа с визгом бросается к кумиру.
– Дайте пройти, – мрачно цедит охрана.
– Погодите, ребята, – укоризненно останавливает бодигардов певец, – это же моя публика, я люблю ее.
Секьюрити сурово смотрят, как вверенное им тело братается с народом. Потом один из них, решив, что объятия затянулись, выхватывает «объект» любви и всовывает его вместе с разлохмаченными букетами в роскошный автомобиль. Следует приказ шоферу:
