Наталья Александрова - Много денег из ничего
– Вот ведь падает доллар окаянный, – пробормотал Иван Игнатьевич, пряча деньги в карман, – ни во что верить нельзя! Даже в доллар! Думаю, скоро на евро переходить придется…
– Ну так как же все-таки насчет Сидорчука? – напомнил Леня о своем существовании.
– А что насчет Сидорчука? Можешь про него забыть. Зарезали его на днях, говорят – любовница зарезала. Или по голове дали до смерти…
– Но вы мне все-таки про него расскажите, все, что знаете, – настаивал Маркиз.
– А как же… – старик переставил ладью, – гонорар получен, так что непременно расскажу… Кстати, шах тебе, голубь сизокрылый!
Он откинулся на спинку стула, отхлебнул кофе, который принес безмолвный официант, и продолжил:
– Нестоящий человек он был, Мишка Сидорчук, ненадежный. Погоняло ему было – Свисток, а это, сизокрылый мой, само за себя говорит. Недавно по городу слух прошел, что связался Свисток с одной крутой командой, гастролерами откуда-то то ли из Киргизии, то ли из Казахстана. Вроде у них дури была большая партия, а Свисток взялся товар хорошо пристроить. Только перехитрить решил он гастролеров, товар у них увел, а с деньгами кинул. Само собой, они его подписали, искали по городу, чтобы замочить, да вышло, что не только у них на этого Мишку зуб был. Баба его приревновала и прикончила… так что нет больше твоего Сидорчука! А тебе, голубь, снова шах!
– Да что вы говорите! – Леня переставил слона и пожал плечами:
–А вам, Иван Игнатьевич, уж извините меня, мат!
– Ну, голубь, шустер же ты! – огорчился старик. – Так и норовишь обидеть пожилого человека! С тобой ухо востро держать надо! Ну, давай еще одну партию сгоняем, реванш…
– Нет, Иван Игнатьевич, извините – дела! Как-нибудь уж в следующий раз сыграем! А насчет Мишки Сидорчука… не скажете, где тех гастролеров найти можно, с которыми Свисток перед смертью общался? Которых он на деньги кинул?
– Что-то тебя, сизокрылый ты мой, на острое потянуло, – недовольно проговорил ветеран криминала, – вроде ты всегда осторожный был да аккуратный, от мокрых дел подальше держался…
– И сейчас стараюсь всячески этого избегать…
– Ну вот, а эти гастролеры – страшные люди, им человека пришить – что нам с тобой в шахматишки перекинуться… не стоило бы тебе на свою голову неприятностей искать!
Да я и не ищу, – Леня допил свой кофе и поставил чашку, – надо, Иван Игнатьевич, надо! Тут такое дело, что без этих восточных гастролеров никак не разобраться! Кстати, хочу вам одну интересную версию подкинуть, в плане обмена информацией. Дошел до меня такой слушок, что вовсе этот Свисток, то есть Мишка Сидорчук, не помер, а просто разыграли они с любовницей спектакль, подсунули другого покойника, чтобы ему от тех самых гастролеров скрыться. А сам он сидит сейчас на дне да посмеивается…
– Надо же! – старик покачал головой. – Чего только на свете не бывает! Честно сказать, мне и самому эта история какой-то подозрительной показалась. .. Чтобы такой юркий парень, как Свисток, – и дал себя зарезать или там по голове стукнуть, это, знаешь ли, как-то сомнительно… Ну смотри, насчет гастролеров я тебя предупредил! Только, сам понимаешь, это уже другой вопрос…
– Все понимаю! – Леня достал бумажник и протянул консультанту еще две купюры.
– За что я тебя люблю, это за то, что понятливый, – старик спрятал деньги, – вот только в шахматы больно хорошо играешь, никак мне, старику, тебя не перехитрить… ну ладно, запоминай. Есть на Разъезжей заведение такое, называется «Папа Док». С виду простая кофейня, да только у них за баром еще одна комната есть, где серьезные люди встречаются. Вот ты туда придешь и скажешь…
Через два часа к кофейне на Разъезжей улице подошел развалистой походкой скверно выбритый брюнет среднего роста, из тех, кого в милицейских протоколах именуют «лицами кавказской национальности». В этом «кавказце» никто из знакомых не узнал бы Леню Маркиза. Он сегодня особенно тщательно гримировался и долго репетировал свою роль, потому что от того, как хорошо он ее сыграет, могла зависеть жизнь. В его облике было продумано все – от темной трехдневной щетины на щеках и контактных линз, изменивших цвет глаз, до уверенной, вразвалку, походки матерого уголовника.
Войдя в кофейню, «кавказец» огляделся по сторонам таким быстрым и цепким взглядом, что присутствующие тут же признали в нем опытного и битого жизнью человека.
«Кавказец» не стал задерживаться в общем зале Он обошел стойку бара и сунулся в расположенный за ней темный коридорчик. Однако тут его остановил невысокий, но очень широкоплечий парень с кривым неаккуратным шрамом, пересекающим левую сторону лица.
– Ты куда это направился? – осведомился парень, небрежно поигрывая сложенной нунчакой. – Не видел, что над входом написано – посторонним вход воспрещен! Или читать не умеешь?
– Послюшай, друг! – «кавказец» широко улыбнулся, сверкнув золотым зубом. – Зачэм так говоришь? Это я посторонний, да? Я свой челавэк, мнэ туда пройти надо, панимаэшь?
Ты, свой человек! – лицо со шрамом зло перекосилось. – Вали отсюда, пока я тебе башку не проломил! – и тяжелая нунчака со свистом описала круг над самой головой настырного кавказца.
Однако тот сделал какой-то неуловимый жест, и грозное оружие отлетело в угол, а охранник со стоном схватился за руку.
– Да я тебя, морда чеченская, живого в землю зарою… – прошипел он в следующую секунду и потянулся здоровой рукой за пазуху, где отчетливо просматривались контуры пистолета.
– Зачэм горячишься, друг! – кавказец улыбнулся еще шире. – Говорю же, я свой челавэк, к чэтырем тузам даму не прикупаю! Только, прошу как друга, запомни, я – нэ чечен, я – мингрел!
– Что же сразу пароль не сказал? – недовольно скривился охранник, отступая в сторону и потирая ушибленную руку. – Я бы тебя сейчас запросто замочил и разбираться не стал…
– А ты мнэ дал сказать? – протянул кавказец. – Ты такой горячий, прямо порох! Я же тебэ сказал, что свой челавэк, а ты сразу драться лэзешь! – и он прошел в заднее помещение кофейни.
Эта комната разительно отличалась от первого зала. Здесь мелькали хмурые бандитские лица, руки в синих наколках, звучал резкий хриплый смех и голоса с характерными уголовными интонациями. Между столиками сновали вульгарные, ярко накрашенные нетрезвые девицы с подозрительным блеском в глазах. За одним из столов худой как скелет узкоплечий бандит с горящими безумными глазами, не скрываясь, высыпал на карманное зеркальце горку кокаина и втянул ее, заткнув пальцем одну ноздрю.
К вошедшему в помещение кавказцу тут же подлетела ярко размалеванная девица в мини-юбке и криво застегнутой блузке.
– Привет, красивый! – протянула она низким гнусавым голосом. – Что-то я тебя давно не видела! Угости девушку абсентом!
– Будэт тэбе и абсент-мабсент, и марафет-шмарафет, – ответил кавказец, усаживаясь за свободный столик, – только попозже, когда я дэло свое сдэлаю. Мнэ, карасавица, челавэка одного встрэтить надо, у мэня для нэго разговор очэнь важный есть!
– Фу, какой ты скучный! – сморщилась девица, усаживаясь на колени к кавказцу и пытаясь незаметно обшарить его карманы.
Однако мужчина вежливо, но твердо пересадил ее на соседний стул и усмехнулся, показав крупный золотой зуб:
– Эй, карасавица, ты мэня за кого дэржишь? Я что – лох малахольный, что ты мэне по карманам шмонаешь?
– Да больно мне нужны твои карманы, – обиженно сморщилась девица, – я к тебе, как к человеку, а ты сразу за руки хватать!
Эй, что тут за непонятой? – негромко проговорил, остановившись у столика, приземистый мужчина с длинными, как у гориллы, руками и тусклым взглядом бесцветных глаз. – Кто такой, почему не знаю? Ты чего – Лизку забижаешь? Это нельзя, Лизка девка своя, а тебя я первый раз вижу!
– Нэ горячись, Мотыга! – процедил кавказец и повторил условную фразу. – Я свой челавэк, к четырем тузам даму нэ прикупаю!
– И чего тебе надо, свой человек? – осведомился тот, кого назвали Мотыгой, оглядев нового гостя.
– Дэло у мэня есть к Касыму, очэнь важное дэло. Непремэнно надо Касыма повидать.
– К Касыму? – подозрительно прищурившись переспросил Мотыга. – Ну, Касым ведь – человек непростой, со всяким разным разговаривать не станет! Ты-то сам кто такой?
– Ты ему, Мотыга, скажи – мол, хочет с ним Ахмет поговорить, про Мишку Свистка кое-что знает…
– Про Свистка? – повторил Мотыга, и в его глазах загорелся огонек явного интереса. – Ну, погоди, абрек, пять минут…
Он двинул бровью, отчего Лизку как ветром сдуло, и неторопливо удалился в дальний конец зала, где скрылся за плотной темной портьерой.
Через минуту оттуда вышел худенький парнишка лет семнадцати с детским порочным личиком, подошел к кавказцу и проговорил с наглым блатным высокомерием:
– Ты Ахмет?
– Ну, я.
– Пошли.
– Куда пошли, зачэм пошли?
