Дарья Донцова - Каникулы в Простофилино
– Вы способны справиться со столь трудным и опасным делом, как открывание банки? – не упустила момента поиздеваться Римма и отвернулась от прозаика.
Иван покраснел, взял стеклянную емкость, поднатужился…
– До сих пор ни одному мужику не удалось ничего хорошо сделать до конца, – продолжала Римма.
Зал зааплодировал, Орлов надулся, но крышка даже не пошевелилась.
– Обязательно уронят, – вещала поэтесса.
Орлов вздрогнул, банка выпала из его рук.
– Разобьют, – каркала Клосс.
«Дзынь…» – пронеслось по студии.
– Начнут собирать осколки и порежутся.
– Ой, ой! – застонал Иван. – Стекло-то острое, дайте йод!
Я словно завороженная наблюдала за происходящим в студии. Похоже, мужеподобная поэтесса настоящая ведьма – она зомбировала несчастного Орлова! Иначе по какой причине Иван, словно кролик, выполняет установки «гипнотизера»?
– Вау! – завопил из зала восторженный детский голосок. – Побег из Шоушенка! Ваша котлета удирает!
Мы с Риммой одновременно повернули головы, и я с огромным облегчением увидела, что зеленое тельце скачками приближается к задней части декораций.
– Врешь, не уйдешь! – завопила поэтесса и, схватив молоток, кинулась за земноводным.
Хрясь, хрясь… тук, тук… По счастью, Римма не обладала хорошим зрением и меткостью, молоток всякий раз опускался на пол в паре сантиметров от все быстрей прыгающей лягушки.
– Боюсь, – затрясся Иван и прикрыл белокуро-кудрявую голову наманикюренными пальчиками, – поэтессы все такие – не успеешь вздохнуть, убьют, а потом сядут вирши слагать, оплакивать чужую смерть. Им нужны потрясения и сильные эмоции. Вампиры!
Зал засвистел и заорал.
– Хватай ее!
– Спрячьте лягушку!
– Верните жабу на стол!
– А рецепт кляра?
– Нам дадут попробовать?
– Вау, она удрала!
– Прекрати бардак, – ожила Валечка, – живо рули процессом.
– Господа, господа! – закричала я. – Полный порядок! Естественно, никто не собирался забивать лягушечку перед камерами.
– Почему нет? – заволновалась милая старушка, восседавшая в первом ряду. – Зачем лишили нас удовольствия?
Я икнула и уставилась на уютную пожилую леди, облаченную в слегка старомодный и слишком теплый для сегодняшнего дня костюм из твида.
– Как же дома станем готовить? – продолжала возмущаться престарелая дама. – Очень важен момент обезглавливания. Если произвести его неправильно, блюдо потеряет вкус и аромат. И вообще лучше обдирать лягушку живьем!
К моему горлу начала подкатывать тошнота.
– Вели Клосс почитать стихи, – приказала Валечка, – а я тем временем что-нибудь придумаю. Лягушку больше не вынесем или меня паралич разобьет!
– Риммочка, – дрожащим голоском завела я, – мы еще не слышали ваших произведений! Просим, просим…
Растрепанная, вспотевшая, бордово-красная Клосс, продолжая держать в руках молоток, кивнула и гулким басом завела:
– Солнце встает из-за туч, блеснул в горах первый луч, так темна и черна вода, я к тебе не вернусь никогда, сердце сжала боль, под аркой теснится кроль, он боится воды, не ходи к ней и ты!
– Браво! – воскликнула Валечка.
– Браво! – подхватила я и забила в ладоши.
– Кто такой кроль? – поинтересовался Иван. – Это ведь стиль плавания! Как он может тесниться под аркой и отчего боится воды? Смысла не вижу!
– В стихах его и не должно быть, – мечтательно протянула бабуся, желавшая увидеть в мельчайших подробностях убийство ни в чем не повинной лягушки. – Рифму способен воспринять лишь человек тонкой душевной организации. Вот Орлов – ремесленник, издательский проект, писать не умеет. Я точно знаю! А Риммочка творец.
– Ерунда! – рубанул рукой воздух Иван. – Давайте прочитаем главу из моего нового романа «Еж с гранатой», я случайно прихватил текст.
Я моргнула, в руке прозаика невесть откуда появилась толстая пачка листов.
– У нас кулинарное шоу! – взвыла Валечка. – Немедленно пресеки безобразие и вели им готовить.
– Давайте вернемся к плите, – заулыбалась я гостям.
Не тут-то было!
– Помню стихи наизусть, – рявкнула Римма, – мне не нужны шпаргалки! Вьется по ветру стяг, ты теперь чужой враг…
– Еж шел по лесу, – неожиданно легко переорал коллегу по перу Иван, – его мучили тяжкие мысли о неизбежной кончине смертельно больной жены, что лучше…
– …вздох твоих губ…
– …жить в муках или мирно умереть…
– …обжигает болотом страсти…
– …лечь на кладбище, под зеленый холм…
– У меня инфаркт, инсульт, энурез и клептомания, – застонала Валя, – умираю. Сделай же что-нибудь!
– Ой, – подскочила я, – совсем забыла! Издательство «Марко» пообещало участнику шоу, либо вам, Иван, либо вам, Римма, денежный приз.
Гости замерли на полуслове с разинутыми ртами.
– Его получит тот, кто первым покажет готовое блюдо, – договорила я.
Орлов и Клосс метнулись к мискам.
– Гениально, – выдохнула Валечка. – Ты спасла шоу. Как только додумалась до такой идеи?
Я невольно улыбнулась. Да всем известно, что литераторы жадны до неимоверности. Скажи писателю, что он накропал гениальную рукопись, пообещай гонорар, и любой прозаик, поэт, критик – каждый из них, пламенный борец за идею, мигом станет твоим навеки.
– Так нечестно! – заорала Клосс. – У Ваньки все уже почищено, а у меня пустая разбитая банка. Где жаба?
– Лягушку в студию! – прокричал незнакомый голос, и под барабанную дробь из-за декораций вновь появилась полуголая девица в фартучке. На сей раз она тащила миску, в которой красовались здоровенные окорочка, покрытые пупырчатой кожей.
– Этта че? – потеряв от удивления умение литературно выражаться, ахнула Клосс.
– Лягушка, – радостно сообщила я. – Ее поймали и разделали, можете начинать.
– А где передние лапки? – не успокаивалась Римма.
– Да вон же они!
– Тут лишь задние, – уперлась поэтесса.
– А я уже почти доделал, – заликовал Иван, – приз мой!
Клосс перестала капризничать, на телекухне закипела работа. Звенели миски, звякали ложки, шипело на сковородке сало, по студии поплыл запах горелого мяса, зрители вытащили блокноты. Я в изнеможении навалилась на столешницу. Впервые в голове промелькнула мысль: быть телезвездой не очень-то и весело, намного лучше сидеть в бухгалтерии, там хоть чайку можно попить, отвлечься.
– Улыбочку! – велела Валя.
Я очнулась и уперлась взором в две тарелки.
– Пробуй, – жестко приказала режиссер.
– В смысле… я должна это есть? – вылетело из меня.
– Можно, можно, – закивал Иван.
Проклиная день и час, когда мне захотелось денег вместе со славой, я схватила ложку, зачерпнула малую толику от вдохновенно созданной Иваном гадости (конечно, гадости, чего ж еще!) и, призвав на помощь все имеющиеся у меня актерские данные, фальшиво-счастливо воскликнула:
– Восхитительно!
После окончания съемки потная Валечка похлопала меня по плечу.
– Ничего, справилась. По первому разу обычно хуже случается.
– Балахова знаешь? – вклинилась в разговор Маша. – Теперь-то он звезда супервеличины, а начинал с утренней программы и…
– Ладно, – оборвала не к месту разговорившуюся редакторшу Валя, – успокойся.
– А чьи ноги готовила в кляре Римма? – проявил вдруг любопытство Федор.
– Куриные, – фыркнула Маша. – Слава богу, у одного из наших окорочка нашлись, на ужин купленные. А лягушку наш звуковик домой берет, у него, оказывается, три такие в аквариуме живут.
– Фу… – с облегчением выдохнула я.
– Маня, – завопил тоненький голосок, – на третью программу заявлен в гости певец Красков?
– Ага, – ответила Маша.
– Он хочет готовить фрикассе из крокодила. Где нам аллигатора взять? Красков требует живого, свежевать в студии собрался.
Валя перекрестилась, Маша посинела и затряслась, Федор глупо заулыбался, а я, схватив пиарщика за плечо, стала подталкивать мужчину в сторону коридора, приговаривая:
– О боже, мы забыли! У нас же самолет в Париж! Всефранцузская книжная выставка! Пора в Шереметьево!
Глава 21
Дома я оказалась поздно. У меня осталось лишь одно желание – тихо заползти под одеяло, накрыться с головой и заснуть.
Но не успела я войти в коридор, как из столовой выскочила Ниночка.
– Вилка! Нам надо поговорить!
– Может, завтра? – ощущая безнадежность попытки, все же начала сопротивляться я.
– Нет! Сейчас!
– Немного устала, – отбивалась я.
– Не желаешь участвовать в значимом для меня событии? – плаксиво протянула Ниночка.
– С удовольствием выслушаю семейные истории утром, – покривила я душой.
Ниночка обиженно выпятила нижнюю губу, и тут в коридор вышел Ленинид.
– Доча! – воскликнул папенька. – Ох и поздненько ты домой приходишь! Сколько раз твердил: не шляйся по ночам, мала еще после полуночи бегать.