Иван Дубинин - Цезарь в тесте
— По-моему, ближе к правому.
— Там, где её место?
— Да. Точно, потому что я зашел к ней слева.
— И что было дальше?
— Я налил ей воды.
— Стоп. Вы взяли её бокал?
— Нет, мне было удобнее брать слева.
— Но это же чужой бокал. Там могли быть остатки вина, напитка.
— Егоровна перед этим поменяла приборы. И посуда была чистой. Так что в той срочной ситуации это роли не играло.
— Ида утверждает, что Вы взяли её бокал, а ведь прибор Рисухина находился ближе.
— Они стояли на одном уровне, я схватил первый попавшийся.
— Ну и что, Вы напоили её?
— Мура взяла у меня воду и хотела уже выпить, но вдруг судорога снова свела её. Она упала, а бокал по инерции полетел и разбился об стенку.
— А потом?
— Все выскочили на шум. Но она пришла в себя, и Игорь Васильевич увёл её в ванную комнату. Может, перепила. Или припадочная. Но вскоре о ней все позабыли, потому что… прозвучал выстрел.
В дверном замке заворочался ключ.
— А вот и Клавдия Егоровна, — сказал Труфанов. — Сейчас я Вас познакомлю, а сам снова поеду на работу. Дела — безжалостны. Они, как капризный ребёнок, требуют к себе постоянного повышенного внимания.
Домработница оказалась худощавой пожилой женщиной примерно шестидесяти лет. Но еще моложавой, с живыми серыми глазами на приятном маленьком лице. Некогда чёрные, а сейчас с густой проседью волосы, аккуратно расчесанные, были туго заплетены в узел на затылке. Видимо, в молодости она была красивой. Все бывшие красавицы становятся потом милыми симпатичными старушечками. Но Клавдия Егоровна ещё на таковую не походила. Она находилась в том спокойно-зрелом возрасте, когда суета молодости уже прошла, а старческая слабость ещё не наступила.
Николай Степанович представил нас друг другу. И попросил свою работницу ответить на мои вопросы. Уходя, он обратился ко мне:
— Очень на Вас надеюсь, Евстолья Анатольевна.
Когда за хозяином закрылась дверь, женщина дружелюбно улыбнулась.
— Ну что, давайте пить чай?
— Давайте, — согласилась я, хотя прежняя порция ещё плескалась во мне на уровне гланд. Но я понимала, что без чаепития беседы не получится.
Клавдия Егоровна жила в подмосковных Электроуглях. Но добиралась до Труфановых по утрам всегда без опозданий. А сейчас вообще без проблем, когда можно являться не каждый день и не в такую рань. Работа ее устраивала. Ну что для нормальной женщины стоит прибраться в квартире, простирнуть кое-что и обед приготовить? Да она этим всю жизнь занимается. Между делом, между всем прочим, и это кроме основной своей работы. И еще деньги получает. Да какие! Такие обязанности были для неё не обременительны, и даже в радость. Хозяева хорошие попались. Это Наташины родители ее порекомендовали, когда их дочка замуж вышла и переехала в свою квартиру. Та сначала училась, потом всё время рисовала. А дом большой, требовал ухода. Да и дети на ней ещё были. Вот домработницу себе и наняли. Но они за эти годы сдружились. Думала, после смерти Наташи придётся уходить, но хозяин пока не гонит.
— Клавдия Егоровна, а отчего Наталья умерла?
— Ума не приложу. Вроде, здоровая была и вмиг сгорела. А врачи не поняли даже и отчего? То ли почки перестали работать, то ли печёнка.
— Может, вирус какой? — предположила я.
— Доктора б тогда знали. Да ведь никто другой-то не заразился, — логично заметила она.
— Отравилась, может, чем?
— Да ты что, милая! Бог с тобой! Продукты все с базара, и я всегда свеженькое готовлю.
— А она в больнице лежала?
— И в больнице, и дома. Да он её везде возил. А уж как за ней подружка её, Ида, ухаживала! Часто приезжала. Как появится, меня к ней не допускает, сама ей чай приготовит, сама и напоит. Дай Бог каждому таких подруг.
— А с новой женой Труфанова Вы ладили?
— А чего нам не ладить? Знай своё дело и место. Хотя Наташа, конечно, попроще была. И поговорить с ней, и посоветоваться. А эта скороспелка, прям, рехнулась от вседозволенности. Всё мало ей и мало. Всё давай и давай.
— Вот и получила сполна, — мрачно пошутила я.
— Да, — согласилась Егоровна, — жаль мальчонку.
— Может, Люся ему чем насолила, и он её прикончил? — пустила я пробный шар.
— Нет, она ему, наоборот, годила по-всякому, дружбы его искала.
— Он мог просто за мать отомстить, — предположила я.
— Мать он любил, — закивала головой женщина. — Когда она дома работала, он возле неё пропадал, всё любовался, как она рисует. У неё хорошо получалось. Даже Александр Иванович её хвалил.
— Это Рисухин?
— Да. Он Наташу учил. И потом дружбу с семьёй водил. Хозяин тоже его привечал.
— Я слышала, он портрет ему подарил?
— Да, на день рождения принес. Очень похож. Даже больше, чем в жизни. Хоть на картине он и весело улыбается, а всё равно видно, что суровый мужчина. Хотите посмотреть? Она у него в кабинете висит.
Я, конечно же, хотела. Мы с Егоровной прошли в апартаменты хозяина. Кабинет меня поразил. У окна находился большой чёрный стол, на котором стоял компьютер, шикарный письменный прибор и сложенные кипами папки с бумагами. Кресло было удобно высоким, на колёсиках. Слева от окна по всей длине располагался книжный шкаф, а напротив — кожаный, тоже чёрный, диван. На стенах были развешаны живописные картинки, довольно-таки симпатичные. По всей видимости, Наташины работы.
— А где же она? — изумлённо застыла домработница, глядя на пустое место на стене. — В прошлый раз здесь висела, — она растерянно пошарила глазами по стенам, по углам. Подошла к дивану и… вытащила из-за него картину.
— Да вот же она! А чего это он её сюда засунул? Или сорвалась? — недоумевала привыкшая к порядку работница.
Я посмотрела на портрет. Да, Труфанов блистал во всей своей красе. Волевой, целеустремлённый, довольный жизнью и собой.
— В прошлый раз, когда Александр Иванович приходил, всё было на месте, — никак не могла успокоиться Клавдия Егоровна.
— А когда Рисухин приходил, уже после дня рождения?
— Ну да. Хозяин был дома, но торопился на работу. А тут Александр Иванович явился с каким-то пакетом. Говорит, я ненадолго, принёс тебе кое-что. И они пошли в кабинет. Ну, а я что, мне своими делами надо заниматься. Но когда мимо проходила, слышала, как Труфанов громко так сказал:
— Да ты, Рисухин, шахматист оказывается!
— Они что, в шахматы играли?
— Нет, вроде. Александр Иванович сразу ушёл. Да и хозяин отправился следом. Я прибираться стала, а пакетик этот на столе лежит. Думаю, может, шахматная доска там какая-то разрисованная. Ан нет. Обычная картинка. Правда, красивая. Ночь такая светлая, лунная. А на реке — лодка. В ней двое. Парень спиной сидит, на вёслах, а девица — ну, писаная красавица! Вся белая от луны, с косой русской, но уж больно печальная. Да щас посмотрю, может, лежит где? — Егоровна заходилась искать подарок, но безрезультатно. — Не видать, что-то, — сказала она огорчёно.
— А как вёл себя Труфанов позже?
— Да он сейчас всё время злой ходит. У него сплошные неурядицы. А тут ещё с дочкой окончательно рассорился.
— Что такое?
— Ох, беда с этой девкой! — вздохнула Клавдия Егоровна. — Шибко в детстве баловали, а теперь поздно исправлять. Еще когда Наталья жива была, худо-бедно, но справлялись с ней, а теперь и слушать никого не хочет. Денег требует. Ладно б на хорошие дела, а то, небось, на гульки развратные. Ну, отец и перестал давать вдоволь. Так она повадилась вещи из дому таскать. А он её застал на горячем, рассерчал очень:
— Где мой професарь? — кричит. — Ты украла!
— Какой профессор? — не поняла я.
— А шут его знает! Может, и не професарь. Фесарь, во! Или… хезарь?
— Может… ЦЕЗАРЬ?! — не поверила я своей удаче.
— Точно, цезарь! Цезарь, цезарь. Хозяин же у нас этот, как его? Нудисист.
— Нудист? — поразилась я.
— Нет, не так. Гоми…
— Гомик?!
— Гомизмат!
— ?!
— Ну, который деньги старые собирает, как же его кличут?
— Нумизмат, — подсказала я.
— Фу ты! Ну-ми-змат, — по слогам повторила старая женщина. — Слова уж больно мудреные. И зачем людям голову морочат? То ли дело у нас, в России. Мыло, значит, мыть. Шило, чтобы шить. Так вот у него как раз монетка пропала. Уж какая-то шибко редкая и, видать, дорогущая! Чудные люди, монеты старые, никакой пользы от них, а за них такие деньжищи отваливают! Вот он дочку свою и заподозрил. Верни, кричит, по-хорошему, не то худо будет!
— А она что?
— Тоже кричит. Мне, мол, твоего ничего не надо. Только своё беру. Короче, прогнал он её из дому. Вот такие карусельки!
Господи! Неужели «цезарь» нашёлся?! Так это, значит, монетка такая. Редкая и дорогая.
— Клавдия Егоровна, а как бы мне с Алиной повидаться?
— Уж и не знаю, милая. Адресок Натальиных родителей я тебе дам, а там ли она, точно сказать не могу.
