Иван Дубинин - Цезарь в тесте
— Скажите, Ида, а что за болезнь у неё такая странная была?
— А кто её знает? Врачи писали — синдром Крантец — Звиздецкого.
— А что это такое?
— Ну, вообще-то, синдром — это совокупность каких-то симптомов, признаков. А в данном случае — спонтанное отключение функций жизненно-важных органов.
— И отчего оно возникает?
— Причина — неизвестна, механизмы развития — неизвестны. А вот итог — хорошо известен.
— Неужели ничего нельзя было сделать?
— Да Труфанов её по всем профессорам возил!
— И что?
— Я же сказала, итог — хорошо известен.
— Да, — сочувственно вздохнула я, — не везёт Николаю Степановичу на жён.
— Это его жёнам не везёт, — вполне логично заметила Ида.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь — несчастный случай.
Но бывшая чемпионка Москвы со мной не согласилась.
— А нечего на свистушках жениться! — сказала она с жаром. — Девица ведь до этого любовницей Изжогина была. Вот он и мстит теперь.
— Люся была любовницей Изжогина?
— Конечно.
— А Труфанов об этом знал?
— Наверняка, знал. Ну, и что? Может, он за честь посчитал обойти, обставить своего партнёра, вырвать у того изо рта лакомый кусочек. Это у бизнесменов в крови. Да и страсть — страшная власть!
Мы ещё немного поболтали с Идой о всяких женских пустяках, и я отправилась домой. Мне, как удаву, проглотившему барана, надо было отлежаться и переварить полученную информацию.
ГЛАВА 17
Как хорошо иметь машину. Это же надо было до такого додуматься. Не идёшь своими ногами, сидишь — а… передвигаешься! Вообще-то, я давно пришла к выводу, что двигателем человеческого прогресса является его же собственная лень. Ведь посмотрите, всё для того и сделано, чтобы ничего не делать. Пылесос — чтоб самому не убирать, стиральная машинка — чтобы не вручную тереть бельё, лифт — чтобы не шлёпать на верхние этажи. Даже мясорубку придумали — чтобы не жевать! Но, конечно же, главное во всём этом — экономия времени, которого катастрофически не хватает в наш суматошный век. Так что я за научно-технический прогресс. Тем более что иначе мне сейчас бы снова довелось тащить на себе эти неподъёмные сумки. Уже перед лошадьми неудобно. А к вечеру соберётся вся наша семейка и надо будет успеть что-то приготовить.
Но я опоздала. Все уже посходились и метались по кухне, голодные и злые. Я объявилась как раз кстати, и все дружно набросились на меня, забыв, что я тоже работаю. А тут еще Сухожилин нарисовался.
— Давайте, — говорит, — устроим совместное застолье. А то у меня ничего на ужин нету.
Влад мрачно посмотрел на меня и продекламировал:
— Не видать нам сегодня застолья.
Снова ловит бандитов Евстолья.
— Каких бандитов? — насторожился милиционер.
— Настоящих, — сказала я. — И да будет Вам известно, уважаемый Константин Николаевич, что я служу в сыскном агентстве. И это — моя работа.
Костя уже было открыл рот, чтобы дать достойную оценку моему непосильному труду, но тут ко мне на помощь пришла Надежда.
— Это я ей клиента нашла, так что здесь всё нормально. На вот, перекуси перед ужином, — и она вручила Сухожилину солидный бутерброд с колбасой.
Верно говорят, чтобы заставить женщину замолчать, надо закрыть ей рот поцелуем, а мужчине достаточно дать что-нибудь поесть. Константин сразу же утратил интерес ко мне.
Мы все вместе экспромтом быстренько приготовили такой шикарный ужин, что вскоре все смотрели друг на друга влюблёнными глазами. Самое время, решила я, выведать у майора необходимые сведения.
— Костя, а уже нашли убийц Грибовых?
Сухожилин сейчас был похож на разомлевшего от сметаны кота, которого дёргали за ухо или щекотали соломинкой под носом, не давая находиться в сладостной дрёме.
— Ищем, — отмахнулся он от меня.
— Да сколько же можно искать! — возмутилась я.
Майор милиции сфокусировал на мне свой взгляд и с восхищением сказал:
— Ну, и нахалка же ты, Стольбульдозер! Да знаешь, сколько сейчас на мне дел висит? И все надо срочно раскрыть, оформить, передать, доложить. Это вам, так называемым частным детективам, хорошо живётся. Возьмут, понимаешь ли, себе комплексующего клиента, желающего провести собственное «независимое» расследование. И обсасывают его проблему со всех сторон, имитируя бурную деятельность. Надо же как-то оправдать полученные деньжищи… Ты кем сейчас занимаешься? — вдруг спросил он в лоб.
— Труфановым, — выложила я, ошеломлённая его натиском.
— Труфановым? Виталием? — изумился Костя. — И что же ты там хочешь раскопать?
— Кто пистолет ему подменил.
— Ну, и кто же подменил?
— Пока не ясно.
— Ясно. С тобой, — подвёл итог нашей беседы Сухожилин. — Знаешь, Столучшая, у тебя так классно получается еду готовить. Я прямо тобой горжусь!
Ну, погоди, Косточка обглоданная! Посмотрим, кто из нас окажется несолоно хлебавшим.
Когда я домывала посуду на кухне, ко мне подошла Надюшка.
— Так что, у тебя ничего не получается? — спросила она, видимо, чувствуя себя виноватой за то, что втравила меня в эту историю.
— Почему не получается? Очень даже получается! Сейчас вот Труфанову позвоню, отчитаюсь, и наметим план дальнейших действий.
Надя обрадовалась, чмокнула меня в щёчку. Теперь ей было всё до задницы. То есть, она могла спокойно заниматься своими проктологическими проблемами.
Десять часов — ещё не поздно, подумала я, и набрала номер своего заказчика.
— Слушаю Вас, — сразу отозвался бизнесмен.
— Здравствуйте, Николай Степанович. Это Евстолья Анатольевна.
— Добрый вечер. Чем порадуете? — печально спросил он.
— Нам надо встретиться, обговорить некоторые детали. И ещё. Как бы мне побеседовать с Вашей домработницей?
Он немного помолчал, обдумывая ситуацию. Затем сказал:
— Давайте сделаем так. Вы подъезжайте завтра ко мне домой к одиннадцати часам. Мы с Вами всё обсудим, а на двенадцать придёт Клавдия Егоровна. Добро?
— Хорошо, Николай Степанович.
— Спокойной ночи.
— И Вам — спокойной ночи.
Какая там спокойная ночь! Я ворочалась, как шашлык на углях, обдумывая нашу завтрашнюю встречу. Но порадовать Труфанова я действительно пока ничем не могла.
Бессонная ночь не прошла даром. Я проснулась от звенящей тишины. Боже, сколько же оно времени? Половина десятого! Кнопка будильника была утоплена, видно, Надежда пожалела меня. И все так тихо собрались и ушли, что я ничего не слышала. Тёплая волна нежности окатила сердце. Значит, во вчерашнем споре с Сухожилиным о значимости моей работы семья приняла мою сторону. Спасибо, дорогие! Я и этому заносчивому профессионалу докажу, что я тоже чего-то стою, и кучу денег домой принесу.
Я привела себя в порядок и отправилась к Труфанову. Николай Степанович был дома, но, судя по официальному костюму с галстуком, он уже успел побывать на работе. От него шёл благородный запах дорогого одеколона. И, вообще, — веяло основательностью, крепостью. Такие знают, чего хотят. И имеют то, чего хотят.
Он молча, не спрашивая, налил мне чаю, поставил блюдечко с нарезанным лимоном.
Теперь слово было за мной.
— Вы знаете, Николай Степанович, очень даже вполне вероятно, что пистолет действительно кто-то подменил.
Хозяин промолчал. По-моему, он с самого начала в этом и не сомневался.
— Но кто это сделал конкретно, — продолжила я, — пока сказать не могу. Я ещё не со всеми побеседовала, а во-вторых, они все валят друг на друга. И надо проверить, кто из них врёт.
— Поторопитесь, Евстолья Анатольевна, — наконец промолвил Труфанов. И, выдержав паузу, сказал. — Я вчера был у Виталика… Конечно, я сделал всё, что мог, но… Тюрьма есть тюрьма. Мальчик в шоке, — у отца заходили желваки на щеках. — Надо как можно скорее его оттуда вырвать.
— Да, конечно, — согласилась я. — А он Вам что-то рассказывал?
— Ничего. Замкнулся в себе и молчит. Ведь мы его, по сути, подставили с этим дурацким подарком!
Труфанов сокрушенно покачал головой.
— Мне нужно уточнить у Вас некоторые детали, — сказала я, чтобы отвлечь его от горестных мыслей.
Он кивнул.
— Ида говорила, что Муре на вечере сделалось плохо, и Вы присутствовали при этом.
— Да.
— Расскажите об этом поподробнее.
— Мне нужно было зачем-то пройти на кухню. Я вышел из танцевальной комнаты в обеденный зал. Мура стояла спиной ко мне у стола. И вдруг она вся передёрнулась. Я подумал, может, плохо девушке. Подошёл к ней. А она — бледная, глаза подкатила. Говорит, голова закружилась.
— Секундочку, Николай Степанович. А где она стояла, посередине стола или ближе к какому-то краю?
— По-моему, ближе к правому.
— Там, где её место?
— Да. Точно, потому что я зашел к ней слева.
— И что было дальше?
