Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Две головы и одна нога (пер. В.Селиванова)
Чтобы упорядочить взбудораженные мысли, я прибегла к испытанному способу: взяла карандаш и бумагу и попыталась как можно полнее законспектировать сообщение Иоланты. Так, значит, Либаш, потом что? Ага, бумаги и черная папка, вернее, черные корочки…
И тут эти черные корочки я неожиданно увидела в своем воображении, предстали во всей красе! Была такая папка у моего последнего спутника жизни, очень хорошо ее помню, старая черная пластиковая папка, от которой остался один переплет, битком набитая бумагами. Несколько лет то и дело попадалась она мне на глаза в моей квартире. А потом, когда мы разошлись с моим детективом, она все еще оставалась у меня, но уже без бумаг, пустая, одни корочки. Потом исчезла из поля зрения, вероятнее всего, ее, как и прочий ненужный хлам, я выбросила в чулан, много скопилось там хлама после трех моих мужей. В чулан я старалась не заглядывать, такой там царил беспорядок – черт ногу сломит…
Вспомнив о ноге, я тяжело вздохнула и обреченно подняла телефонную трубку. Чувство долга заставило-таки позвонить в полицию.
Капитан Борковский оказался на месте. И не стал меня бранить, возможно, потому, что я начала с торжественного обещания уж на сей раз выложить им всю правду.
– А мы с самого начала знали, что вы от нас что-то скрываете, – довольно беззлобно заметил капитан. – Если не возражаете, я через час приеду к вам.
Я охотно разрешила. Это оказался на какое-то время последний телефонный разговор, потому что пошел дождь. Наши телефоны почему-то очень не любят дождя и вообще мокрой погоды, напрочь отказываются работать и ни с кем не соединяют. К сожалению, целый час мне пришлось бездельничать, просто кошмар! Хорошо, что капитан пришел раньше обещанного.
Услышав звонок в дверь, я потащилась в прихожую открывать, но это оказался не капитан. За дверью стоял незнакомый мужчина с большим пакетом в руках.
– Посылка для пани Хмелевской, – сказал он.
Я удивилась.
– Посылка? От кого?
– На почту пришла, я – доставка.
– А, ну если с почты…
Правда, никакой посылки я не ожидала, но это еще ничего не значило, случалось мне иногда их получать. Чаще всего присылали из издательства авторские экземпляры моих книг. Почтовый посланец велел мне расписаться на квитанции, сунув ее под нос, посылку положил на столик в прихожей, я дала ему два злотых, и мы распрощались.
Мне все-таки было интересно, что такое мне прислали на этот раз, но, когда я попыталась приподнять посылку, это оказалось мне не по силам. Весила она тонны две, не меньше, такие тяжести не для моей костяной ноги. Оставив посылку лежать на столике в прихожей, я поковыляла в комнату за ножницами. Под руку попались большие портновские, сойдут и такие, ходить по квартире в поисках маленьких было трудно. Я уже перерезала шнурок и клейкую ленту на оберточной бумаге, когда в голову пришла страшная мысль – вдруг это бомба? Такая нетипичная тяжесть…
Нагнувшись, я приложила к пакету ухо – не тикает ли? Нет, не тикало. Значит, если и бомба, то не с часовым механизмом, не обязательно в панике покидать квартиру. Разворачивая оберточную бумагу, я стала думать, что бы захватила с собой, если бы пришлось спешно спасаться. Самое ценное. Получается – книги, две тысячи книг, их мне все равно не вытащить, так что и беспокоиться не о чем.
Когда опять позвонили в дверь, я уже добралась до внутренностей посылки. Там оказалось что-то большое, в целлофане, обложенное со всех сторон пенопластом.
– Не уверена, что в моей квартире безопасно, – приветствовала я капитана, впуская его в прихожую. – Видите ли, мне только что доставили с почты какую-то посылку, я ее распаковываю, вдруг взорвется, как бы пан не пострадал.
– Так вы опасаетесь?… – взглянул капитан на замусоренный столик и большую картонную коробку. – Тогда будет лучше, если я ею займусь.
Моя прихожая уступала размерами площади Парадов, так что, открыв дверь и сделав два шага назад, я оказалась раньше капитана у столика с посылкой и, сказав: «Уже немного осталось, а что касается вас, то вы, пан капитан, очень вовремя пришли»… – успела-таки развернуть целлофановую упаковку.
Я хотела сказать, что капитан пришел как раз вовремя, чтобы поднять эту тяжеленную посылку и перенести ее наконец в комнату, да не докончила фразы, потому что на меня опять глянули мертвые глаза Елены Выстраш.
Потрясение оказалось мощным. Будь эта холерная гипсовая голова белой, она бы не столь впечатляла, но, сволочи, они ее раскрасили, довольно умело, и выглядела она, ну прямо как живая! То есть как мертвая. То есть я хотела сказать… О Езус-Мария!
Я так и застыла в согнутом положении, зажав в руке ножницы.
Подошел капитан и с интересом стал разглядывать то голову, то меня.
– Это она? – полюбопытствовал он.
– Кто же еще! – очнулась я. – Не Элизабет же Тейлор! И не Ленин…
– Очень, очень любопытно.
С некоторым трудом вытащив голову из коробки, капитан приподнял ее над столом, осмотрел снизу, сбросил коробку на пол и аккуратно поставил произведение искусства на середину столика.
– Неплохо сделано, вы не находите?
– Поразительное сходство! – с издевкой подтвердила я. – Работа Бенвенуто Челлини? Нет, это не скульптура, скорее посмертная маска. Итак, официально заявляю в присутствии свидетеля: это некая Елена Выстраш, которая объехала со мной пол-Европы, правда, в натуральном виде, хотя уже и мертвая… а вы не верили, вот теперь опять подбросили голову, что же это такое, я от всех этих голов уже озверела, ну сколько можно…
Глядя на меня с сочувствием, капитан спросил:
– Не найдется ли у вас коньяка? Неплохо бы пани глотнуть.
Гениальная идея! Ухватилась я за нее как утопающий за соломинку.
– Есть коньяк! Кухня вон там. Вы быстрее меня доберетесь, пожалуйста…
Коробку, пенопласт, шнурок и оберточную бумагу капитан прибрал по собственной инициативе. Я думала – из-за моей ноги, выяснилось, не только. Оказывается, все это хозяйство он собирается забрать с собой. Потом капитан извлек из кармана фотоаппарат размером со спичечный коробок и увековечил голову. Щелкнул ее несколько раз и осчастливил меня сообщением, что оригинал остается в моем распоряжении. Нельзя сказать, чтобы это меня очень обрадовало. Я сделала попытку избавиться и от головы.
– А не могли бы вы и ее прихватить? – заискивающе поинтересовалась я. – Может, у вас в полиции не все знают, как выглядела покойница. Уверяю вас, здесь она прямо как живая! Разве что, когда я видела ее при жизни, там, на шоссе, она не была такой розовенькой, ну да насчет колористики я могу все рассказать своими словами. На кой мне это мементо[7]?
Капитан вежливо отказался.
– Пусть пока постоит у вас, ведь ее же вам прислали? А на кой – пока сам не знаю, посмотрим, как станут развиваться события.
Пришлось смириться, преодолевая сильное внутреннее сопротивление. Надо вот только закодировать в памяти – не включать свет в прихожей, чтобы не пугаться. Забуду о голове, щелкну выключателем, а выхваченная из темноты мертвая голова, глядишь, и меня сведет в могилу. Может, для того мне и преподнесли сей презент? Нет, так просто не сдамся!
И я испросила у капитана разрешения прикрыть ее какой-нибудь накидкой, не так пугать будет. Полицейский ничего не имел против, даже похвалил мое решение, дескать, меньше запылится новое вещественное доказательство. Замечание представителя власти опять вывело меня из равновесия. Уборка в доме никогда не входила в число моих любимых занятий, и теперь, представив, как до конца дней своих должна буду сметать пыль с проклятой головы, может, еще и влажной тряпочкой протирать или пылесосом обрабатывать, я так и всколыхнулась, пришлось опять срочно опрокинуть рюмочку коньяка. Капитан щедро плеснул мне из бутылки, не скупился, в конце концов это был мой коньяк. Ничего не поделаешь, придется потерпеть в доме это безобразие.
Оставив голову в прихожей, мы наконец перешли в комнату и приступили к беседе.
– Учтите, добровольное признание, – начала я, протянув капитану письмо Елены Выстраш. – Так получилось, что уже на французской автостраде я одновременно ознакомилась с двумя вещественными доказательствами. Мне она ничего не сказала тогда на шоссе кроме «беги» и «я Елена». Все остальное, в том числе и фамилию, я вычислила дедуктивным методом. А кроме того, мне звонила подруга Елены, некая Иоланта Хмелевская, и уже совершенно конкретно заявила, что речь идет об убийстве. Так и сказала: «Они его убили». Кого – к сожалению, не уточнила. Кроме того, сдается мне, я вычислила бабу, которая меня ненавидит. Когда-то она была моей подругой, потом стала врагом. Фамилии ее не знаю, потому что она вышла замуж за человека, фамилию которого никак не могу узнать. Знаю только имя, некий Ренусь – и все. А Иоланту Хмелевскую вы допросить не сумеете, два часа назад она улетела в Канаду, думаю, в настоящий момент находится в небе где-то над Амстердамом. Мне она позвонила из аэропорта, когда уже объявили посадку на их рейс. Сказала всего несколько слов. Улетает потому, что боится. Елену убили и ее тоже могут.
