Irena-Barbara-Ioanna Chmielewska - Две головы и одна нога (пер. В.Селиванова)
Тут в телефонной трубке я услышала на дальнем плане суровый басовитый окрик: «Мать, веди себя прилично!»
– Ну вот, сама слышишь, такие они у меня строгие. Это дети, внукам пока на все наплевать. А Ренусь заважничал, знакомых перестал узнавать, морду воротит и делает вид, что не замечает. А деньги лопатой гребет! Все говорят – стал свинья свиньей, только Мизюню и уважает, света Божьего без нее не видит. Как думаешь, эта дрянь ему изменяет?
– Не знаю и мне это неинтересно, но позволь тебе напомнить, для нее деньги всегда были на первом плане, постель уже на втором, я-то ее знала как облупленную.
– О, да, деньги она всегда уважала, а умом ее Бог не обидел, тут уж приходится признать, умная всегда была, но вредная. Удивительно лишь, как этот недоумок Ренусь вдруг такие дела проворачивает, ему ведь это не по мозгам. Впрочем, сама я с ним не общалась уже давно, о его бизнесе люди наговорили такого, что трудно поверить.
– А как его фамилия?
– Чья?
– Да Ренуся же!
– Черт его знает, не помню. Послушай, а разве когда-нибудь его фамилия вообще называлась? Во всяком случае, я лично не слышала. Если тебе нужно ее знать, свяжись с Новаковским, они вроде бы друзьями были. Новаковского помнишь?
– Еще бы! – ответила я, и снова вырвалось то, что следовало бы сохранить для себя. – Как-то в одной из служебных командировок клеился ко мне. Из Министерства внутренних дел, так ведь? У нас в проектном бюро работал начальником особого отдела, гад ползучий. Так ты говоришь, он с Ренусем стакнулся?
– Опять же головой не поручусь, но слышала. Да, кстати, а что с Гжегожем? Не слышала чего о нем?
Вот те на! При чем тут Гжегож? Надеюсь, на сей раз я очень удачно притворилась, спросив как можно равнодушнее:
– Гжегож? Слышала о нем, говорят, сделал во Франции блестящую карьеру. А почему ты сказала «кстати»?
– Как это почему? – удивилась приятельница. – Ведь именно Новаковский подложил ему грандиозную свинью, я сразу же вспомнила о Гжегоже, как только мы заговорили о Новаковском. Элементарная ассоциация. А ты разве не знала?
– Ты говоришь, свинью подложил Новаковский? А мне всегда казалось – некий Спшенгель.
– Спшенгель был хахалем жены Гжегожа. А зачем тебе этот Ренусь?
Вопрос не застал меня врасплох, я к нему подготовилась.
– А потому что этот проходимец когда-то, очень давно, взял у меня почитать книжку и до сих пор не отдает. Да нет, я не сейчас только спохватилась, уже несколько лет пытаюсь разыскать паршивца, и все без толку. Книга старая, любимая, переизданий не предвидится, а ты помнишь, наверное, как я отношусь к книгам. Думаешь, он ее давно потерял? Скорее всего, но все-таки надеюсь, вдруг по недосмотру уцелела. Дошли до меня слухи, что теперь мотается по Польше…
– Кто, книжка?
– Нет, Ренусь.
– А, Ренусь, да, я тоже слышала, говорят, его можно встретить в самых дорогих ресторанах. Разумеется, на пару с Мизюней.
Разговор пришлось прервать, у приятельницы уже выдирали трубку из рук, мы договорились поболтать на свободе в более удобное время.
У меня хватило сил позвонить еще одному человеку.
– Делать тебе нечего, как заниматься этим Ренусем! – накричал на меня старый добрый друг. – Ничего лучшего не нашла?
– А что? – удивилась я. – Чего ты так выражаешься о Ренусе?
– Так с ним непонятное что-то происходит. Знаешь, есть такой Новаковский… – начал друг. И замолчал. И молчал так долго, что я не выдержала.
– Ты чего? Ренуся я разыскиваю из-за книги, взял у меня почитать лет двадцать назад, а теперь книга понадобилась. А ты что подумал? И с чего вдруг замолчал? Знаешь ведь меня, я не из болтливых, тебе меня опасаться нечего. Посоветуй только, как его найти, можешь ни о каких тайнах не распространяться, если нет охоты.
– Не уверен, что у тебя получится, – не сразу отозвался мой давний друг. – Вот если бы ты занималась крупным бизнесом типа импорт-экспорт… Но ведь ты не бизнесмен? Вот видишь, а с остальными смертными Ренусь перестал общаться, они его не интересуют, даже с хорошими знакомыми со школьных лет и то не встречается. Задрал нос, большим человеком стал. А вот с Новаковским они проворачивают какие-то совместные делишки, думаю, на очень высоком уровне; я так высоко не залетаю, поэтому ничего толком не знаю. И тебе советовал бы держаться от него подальше, он теперь в других кругах вращается. По-дружески советую – оставь его в покое, не связывайся. А книжка… ну что ж, придется тебе примириться с потерей книжки.
Вот оно как… Разговорчики по телефону и оглушили меня, и одновременно заинтриговали. Что же такое произошло с таинственным Ренусем? И кажется, теперь еще придется и Новаковским заняться. Не было ни малейшего желания заниматься таким скользким типом, не уверена, что даже узнаю его, ведь столько лет прошло, но отношение свое к нему отлично помню. Очень он мне не нравился, ни внешне, ни внутренне. И когда клеился ко мне в той совместной служебной командировке, делал это так отвратительно, так нагло и прямолинейно, что вызывал просто омерзение. Меня еще раньше предупредили – ты с ним осторожней, опасный тип. Ну я и старалась всеми силами его избегать. Выходит, он подложил Гжегожу свинью… А как же тогда Спшенгель? Гжегож мне ничего не говорил о Новаковском, может, просто не знал?
Вот оно как бывает, некоторые тайны всплывают на поверхность только через много лет…
В десять утра позвонил ксендз пробощ.
– Могу пани порадовать, ксендз викарий пришел в сознание, но пока нельзя его утомлять, – сообщил он, и благая весть моментально прочистила мозги от остатков сна, вселила бодрость и надежду. А ксендз добавил:
– Мне представляется, что я мог бы… нет, что я просто обязан побеседовать с вами. Как пани себя чувствует?
– О, превосходно! – радостно заверила я. – Никаких проблем, могу приехать когда скажете. Во сколько?
– Хорошо бы к часу, буду ждать вас в костеле.
Еще не было часа, когда я уже остановила машину у костела, так подгоняло нетерпение. Вчерашний день, проведенный в вынужденной неподвижности, я считала пропащим, хотя по телефону кое-что узнала о Ренусе. После беседы со старым другом я сделала еще два звонка, оба неудачных. Разбудила каких-то незнакомых людей, и те дали мне понять, что некультурно звонить в столь позднее время. Только тогда до меня дошло, что и в самом деле наступила ночь, и я закончила телефонную акцию. И в самом деле, даже если очень хороших друзей забрасывать дурацкими вопросами в столь неурочное время, они могут со мной раздружиться. На свидание с ксендзом я помчалась, преисполнившись новыми надеждами.
Ксендз меня ждал. Начал он с того, что похвалил меня.
– Пани очень хорошо запомнила содержание письма. Оказывается, преступник его не забрал, письмо у меня. Ваша фамилия Хмелевская?
– Да, Хмелевская.
– Иоланта?
– Нет, Иоанна.
– А какой Хмелевской адресовано письмо? Иоанне или Иоланте? На конверте, наверное, было написано и имя.
Дрожащими от волнения руками схватила я сумочку и вытряхнула ее содержимое на скамью. Слава Богу, конверт оказался на месте, хотя и страшно измятый, будто собака жевала.
– Да никакого имени нет! – почему-то обрадовалась я, хотя никаких разумных поводов для радости не было. – Только первая буква. Вот, смотрите, «Хмелевской И.» Ксендз взял конверт в руки, убедился, что и в самом деле только «И», и сочувственно вздохнул.
– Вот именно…
– Погодите, – вспомнила я, – вроде бы в письме было имя. Кажется, на обратной стороне.
Из кармана сутаны ксендз достал письмо, тоже не в лучшем состоянии, чем конверт, и перевернул листок.
– То же самое. «И. Хмелевская». Только первая буква имени.
– Такова сила самовнушения! – сокрушенно признала я. – А ведь готова была поклясться, что там полностью написано мое имя! Ни минуты не сомневалась – письмо адресовано мне, так его и восприняла.
– Вот именно, – повторил ксендз, сокрушенно качая головой. – В действительности же нет уверенности, речь может идти не о вас, а о другой особе. Об Иоланте Хмелевской.
Нет, от таких шараханий из стороны в сторону можно и последних нервов лишиться. Выходит, все наши глубокомысленные ассоциации с Ренусем и Мизюней коту под хвост? Идиотизм, игра воображения или, выражаясь деликатней, творческая фантазия? И не мне, а какой-то Иоланте должны были подбросить голову? И это не я, а какая-то Иоланта должна была теперь хромать? Тогда какого черта все это приключилось со мной?
– Да что за Иоланта такая? – простонала я.
Ксендз мне очень сочувствовал, по лицу было видно. Еще раз глубоко вздохнув, он пояснил:
– Иоланта Хмелевская была близкой подругой покойной Елены Выстраш. Это я узнал от ксендза викария, пока только это. Возможно, ее письмо было адресовано не вам, а подруге. Хотя, с другой стороны, содержание письма немного не подходит к Иоланте…
