Галина Куликова - Банановое убийство
– Раз так, перейдем к вашему приключению, – не обращая внимания на это «йо‑хо‑хо», сказал Сильвестр, переведя взгляд с Шуры на Костю, а с него на Тоню. – По телефону вы мне рассказали про фотографию.
Тоня достала из сумочки распечатку и подала ему, торопливо объяснив для всех остальных:
– За нами следил мужчина, вернее, двое мужчин. Один шел пешком, а второй страховал его на мотоцикле. Шура вступила с ними в схватку и отняла у одного рубашку. В кармашке оказался фрагмент фотографии женщины, на ней – сережки. Такие же, как у меня, они достались мне от мамы. Верно, дядя Леня? Это мамины сережки? – тревожно спросила она, не спуская глаз с Леонида Николаевича. – Тетя Лида всегда говорила, что мама постоянно их носила. Ты всегда расстраивался, когда видел их на мне, потому что они напоминали тебе о ней.
– Ну да, кажется, – тусклым голосом ответил Изотов, взглянув на фото. – Впрочем, не могу поклясться, что это именно те самые сережки…
Он явно был в замешательстве и снова потрогал шишку на голове.
– Да нет, конечно, те самые, – не согласился Герман, заглянув в распечатку. – Моя сестра Лида говорила, что, когда случилась авария и ребенок попал к нам, она хотела сразу их снять. Моя сестра считала, что негоже маленькой девочке носить золото. Но уши только что прокололи, и серьги некоторое время нельзя было вытаскивать. А потом, когда все зажило, Тоня ни за что не хотела с ними расставаться. И спала в них, и купалась. Я отлично это помню. Лида постоянно жаловалась на это дикое детское упрямство. Она говорила, – он нервно хихикнул, – что серьги можно оторвать только с ушами.
– Я должен знать, как произошла авария, – заявил Сильвестр тоном, не терпящим возражений.
Это был правильный тон, «хирургический». Таким тоном разговаривают, когда в интересах человека собираются вмешаться во что‑то очень личное, болезненное.
Леонид Николаевич понял, что ему никуда не деться, и тяжело вздохнул, прежде чем начать.
– Моя сестра Лариса и ее муж Игорь жили в ближнем Подмосковье, в Ильменском. Антонине тогда было чуть больше трех. Лариса была известной балериной, ее знали на Западе… Игорь из семьи дипломатов, отец устроил ему карьеру, а когда умер, оставил большую квартиру в Москве. Но ребята туда редко наезжали, им нравилось в Ильменском – ценили зелень и воздух, говорили, что ребенку это необходимо. У них, конечно, была машина, они ведь постоянно были в разъездах.
Однажды мы с Лидой явились к ним в гости без предупреждения. Мобильных телефонов тогда не было… А мы в тот день поехали за город, гуляли по лесу, устали, и я предложил ненадолго заехать к сестре. Ну, и заехали неудачно. Ребята собирались на пикник. Там была еще одна пара с ребенком, их хорошие друзья.
– Апаренковы, – подсказал Герман, который слушал его, не выказывая никаких признаков печали. В конце концов, не кровное родство, можно позволить себе не играть лицом. Скорбного тона будет вполне достаточно.
Леонид Николаевич кивнул головой в знак согласия и продолжил:
– Прямо перед отъездом малышка Антонина возьми и раскапризничайся, стала кукситься. Лара решила, что дочка заболевает. Ну и попросила нас посидеть с ней, чтобы не отменять выезд на природу. Мы, конечно, не могли отказаться. В общем, они уехали и… Только поздно вечером нам сообщили, что произошла авария, все, кто был в машине, погибли.
– Все пятеро? – уточнил Сильвестр. – Четверо взрослых и ребенок?
Да, моя сестра с мужем и чета Апаренковых с сыном. Не помню, сколько ему было, кажется, тоже три года.
– А по‑моему, это была девочка, – не согласился Герман. – Хотя не уверен.
– Это был мальчик, Сережка, – возразил Леонид Николаевич. – Белобрысый такой ребенок, смешной. – Он горестно вздохнул. – Вот, собственно, и все. Мы с Лидой забрали Антонину к себе, оформили опекунство… Малышка долго не разговаривала, столько было переживаний…
Во время своего монолога Леонид Николаевич только иногда вскидывал глаза на племянницу и сразу начинал часто моргать.
– Ладно, мне все понятно, – остановил его Сильвестр. – А что вы можете сказать по поводу сережек? Как объяснить фотографию в кармане у незнакомца? Уже не первый день он следит за вашей племянницей. Думаю, эта фотография была ему нужна для того, чтобы сличить сережки на фото с теми, которые носит Тоня.
– Понятия не имею, в чем тут дело, – горячо заверил Леонид Николаевич. – Просто какая‑то мистика! Невероятное стечение обстоятельств!
Получилось у него слишком театрально, как у самодеятельного актера, возомнившего, что маститый режиссер будет сражен его мастерством наповал.
– А что, Антонина, этот человек с… м‑м‑м… родимым пятном ничего не говорил? Не объяснял? – спросил он, сдвинув брови.
Объяснял?! – влезла со своими комментариями невоздержанная Шура. – Когда его застукали, он драпал, как бешеный кролик, на которого насели собаки. Я содрала с него рубашку, так он побежал дальше голый, спрыгнул со второго этажа в опилки. Слишком круто для человека, который хочет что‑нибудь объяснить, вам не кажется?
– Шура, ты что, его ловила? – неожиданно выплыл из диванного небытия Потапов. – Наверное, напугала человека до невероятности. Помню, когда ты впервые погналась за мной, я чуть не поседел.
– Не преувеличивай. Я гналась не за тобой, а за мячом, который ты прижимал к животу. Просто ты был в другой команде.
Леонид Николаевич явно не интересовался Шуриными подвигами. Он неотрывно смотрел на свои домашние туфли, причем так хмуро, будто прямо сейчас собирался сделать им выговор.
– Ты должна на время уехать, – неожиданно заявил он, обратившись к племяннице. – Куда‑нибудь за границу, подальше отсюда. Возьми неделю за свой счет, купи путевку в Египет или в Таиланд и отправляйся немедленно. Я не желаю просыпаться среди ночи в поту, опасаясь за твою жизнь.
– Нет, дядь Лень, это невозможно, – отрезала Тоня. – Нет, нет и нет. Я должна заняться делами Андрея. А преследователи меня не пугают. Ведь я не одна, ребята повсюду меня сопровождают. Шура даже жизнью рисковала…
– Кстати, именно благодаря Шуре, – подтвердил Сильвестр, – у нас есть приемлемое объяснение тому, что происходит. Реквизированная фотография наводит на определенные мысли.
– Думаете, фальшивая медсестра завалилась ко мне, чтобы найти серьги? – спросил Леонид Николаевич. – И те два типа тоже хотят их получить?
– Может быть, сережки ценные? – предположил Потапов.
– Мало ли на свете ценных сережек, в самом‑то деле! – подала голос Изольда, сидевшая все это время тише воды. Звериное чутье подсказывало ей, что сейчас лучше не высовываться, и тогда ее позиции только упрочатся. Тем более что племянника защищать не требовалось, никто его не третировал и не задевал. Сам же Роман Потапов как прилип к тарелкам в серванте, так и не мог отлипнуть, то и дело бросая на них внимательный взгляд.
– А как к Ларе попали эти серьги? – поинтересовался Герман.
Он медленно вытащил сигарету и принялся разминать ее в пальцах. Никто не замечал этого безобразия до тех пор, пока не щелкнула зажигалка. И тогда Бессонов, а с ним все сочувствующие, то есть Майя, Шура, Тоня и Костя – хором крикнули:
– Нет!!! Курить нельзя!
Получился довольно мощный хор, повергший неосведомленную часть публики в настоящий шок.
– Что такое? – проблеял Герман, подбирая сигарету с пола. Она, разумеется, выпала у него изо рта. – В этом доме всю жизнь курили.
– Пока я здесь, – холодно заметил Сильвестр, – на табачные изделия налагается вето. Это мое условие. Кстати, Леонид Николаевич, вопрос был задан очень важный: откуда ваша сестра взяла те серьги» которые по наследству перешли к Тоне?
Понятия не имею. – Изотов демонстративно развел руками. – Тут десятки вариантов. Лара была хорошей балериной, имела множество поклонников своего таланта… Кто угодно мог подарить их ей. Да и мужа со счетов списывать нельзя.
Сильвестр захотел взглянуть на серьги, и Тоня немедленно принесла их из своей комнаты. Серьги были изящными, ими хотелось любоваться, поворачивая бархатную коробочку так и этак.
– У вас, господин Изотов, наверняка есть фотографии сестры, – предположил Сильвестр. – Тем более она была артисткой, ее много снимали… Может быть, мы найдем эти серьги на каком‑то снимке? И та распечатка, которую Александра сегодня героически отбила на улице, с фотографии из вашего семейного альбома.
– К сожалению, произошла ужасная вещь, – печально ответил Леонид Николаевич. – В подмосковной квартире, в Ильменском, случился пожар. Страшный пожар. И большинство фотографий пропало безвозвратно. Вырезки из газет, памятные вещи… Мы остались практически с пустыми руками. Хорошо хоть людей в тот момент в доме не оказалось. Говорят, деревянные перекрытия горели, как папиросная бумага.
