Анна Ольховская - Прекрасная дикарка
– Подожди, не исчезай снова! Не надо! Или хотя бы скажи, что вы с Никой живы! Постой!
– Тания, проснись, – родной голос, сильные и нежные руки, слегка приподнявшие ее над постелью – это Хали. Что бы я делала без тебя, счастье мое? – Ты так кричишь! Что, опять Ания приснилась?
– Да, – всхлипнула Татьяна, прижавшись носом к смуглой ключице. – Хали, я так больше не могу! Ну давай снова попробуем найти ее и Никуську!
– Ты лучше свечку в церкви поставь за упокой души, ведь если ушедший приходит по ночам – значит, его душа мается.
– Что ты говоришь такое? – она вывернулась из теплого кольца рук и возмущенно толкнула мужа в грудь. – Они живы! Я знаю, чувствую это!
– Дорогая, не злись, прошу тебя, – ласково улыбнулся Хали, поцеловав карательную ладошку. – Может, потому Ания тебе и снится, что ты не хочешь отпустить ее? Прекрати мучить себя, ты ни в чем не виновата! Мы ведь уже столько раз обсуждали это и с Сашей, и с Винсентом, и с Левандовскими. Ты же знаешь – все они больше всего хотели бы, чтобы Ания и Ника оказались живы, но увы. Без денег, без документов, три года небытия. И это в наш век, когда связь налажена, по-моему, с самым дальним уголком планеты! Да Ания, будь она жива, давно бы уже проявилась, уж кто-кто, а она сидеть сложа руки не станет. Вспомни, из каких только передряг твоя подруга не выбиралась!
– Наша подруга.
– Да, конечно, я тоже очень привязан и к Ание, и к Нике и тоже участвовал в их поисках, разве нет?
– Участвовал, – шмыгнула носом Татьяна. – Но слишком рано вы сдались, вот!
– Ну какое же рано – мы почти год разыскивали пропавших, помогали Алексею.
– Не напоминай мне об этом гаде! Все из-за него! Засвербело, видите ли, в одном месте! И Анюта тоже молодец – взяла и гордо ушла! Я бы тоже, конечно, ушла, но перед этим оторвала свербящее место виновнику торжества!
– Сурово, – мужчина невольно поежился.
– Зато справедливо. И помни об этом, если у тебя тоже засвербит!
– Никогда! – синие глаза хитровато прищурились. – Да и кому нужен подержанный старикашка!
– А говорят, что женщины кокетки, – проворчала Татьяна, ложась обратно. – Давай еще поспим, ночь ведь.
– А давай не поспим, – бархатно мурлыкнул муж, ныряя под шелковое одеяло.
И ведь так и не дал заснуть до утра, но обижаться на это Татьяна не стала.
Ей порой становилось даже страшно – вот уже почти пятнадцать лет, как они с Хали вместе, у них трое чудесных детей, налаженный быт, казалось бы – все давно должно утихнуть, тлеть негромким огоньком, но страсть и нежность первых дней остались прежними. Хали все так же хотел только ее, хоть и был мусульманином и вполне мог позволить себе больше одной жены.
А если учесть, что Хали Салим, унаследовавший от ушедшего на покой отца сеть элитных отелей на лучших курортах мира, был еще и чертовски хорош собой – его моногамность многим знакомым казалась странной.
Высокий, безупречно сложенный (регулярные занятия на тренажерах не давали фигуре мужчины обрюзгнуть), немного резковатые, но от этого еще более привлекательные черты лица, густые черные волосы с легкой проседью, смугловатая кожа и, самое убойное, совершенно не потерявшие яркость невозможно-синие глаза.
И такой великолепный самец довольствуется только женой?! Нонсенс!
Если даже Хали и позволял себе шалости на стороне, об этом никто не знал. Что было довольно сложно осуществить, поскольку красавчик-миллионер был довольно известен в светском мире Европы, еще со времен его бурной молодости, когда имя Хали Салима встречалось практически во всех светских изданиях в связи с убийством его тогдашней любовницы, киноактрисы Сабрины Лемонт[6]. И пусть прошло уже столько лет, но персона господина Салима по-прежнему привлекала внимание папарацци.
Правда, теперь светские паникеры… ох, простите – хроникеры, интересовались и членами его семьи. Пока ничего особо интересного вынюхать не удалось, жена – до зевоты порядочна, дети пока слишком малы для каких-либо интересующих публику выходок. Хотя четырнадцатилетние двойняшки, Денис и Лейла, вполне могли в скором будущем стать ньюсмейкерами – уж больно хороши были наследники отельных миллионов. Причем без каких-либо ухищрений визажистов хороши, в отличие от любимицы журналистов Пэрис Хилтон.
Все дети Хали Салима унаследовали его синие глаза, но младший, семилетний Кемаль, ничего интересного дать своре папарацци не мог, а вот двойняшки! Пора бы уже начать тусоваться по клубам, употреблять наркотики, устраивать мегавечеринки, а они тихо-мирно учатся себе в частной школе, где, по слухам, очень жесткая дисциплина и очень высокое качество обучения.
И вовсе не стремятся вырваться из-под родительской опеки. Но ничего, их папаша в свое время оттянулся на всю катушку, поэтому папарацци надеялись, что вместе с убойной внешностью они унаследовали и его юношескую безалаберность.
Татьяна, разумеется, надежд желтушников не разделяла, в своих детях она была уверена. И Денька, и Лелька, и Малька – они росли в атмосфере любви, доброты и ласки. Хали обожал сыновей и дочку, но в то же время был достаточно строг с ними, сесть папе на шею и, понукая, направить его к выполнению любого желания ребятам и в голову не приходило.
Ну и как тут не бояться? Не бояться за свое счастье? По-прежнему влюбленный в тебя муж, умные, красивые и очень добрые дети, великолепно обустроенный быт, никаких особых проблем – сколько змей завистливо злобствуют, видя это? Сколько желающих увести Хали Салима из семьи!
И то, что муж даже не думает о подобном, надо ценить. И не докапываться до глубоко скрытых шалостей, даже если они и есть.
В общем, все у нее хорошо, до слез просто.
– Мама, а ты чего плачешь? – она и не заметила, как в столовую вбежал Кемаль и, вцепившись в мамину руку, встревоженно таращил опушенные длиннющими ресницами синие глаза. – Тебе больно, да? Ты обожглась?
– Так, пустяки, сейчас пройдет, – Татьяна нежно взъерошила светлые волосы сына. – А ты почему еще в пижаме? В школу опоздаешь! А ну, бегом умываться-одеваться!
– Я уже мылся!
– Врушкин, – ехидно улыбнулась вошедшая Лейла, целуя мать в щеку. – Малька сегодня проспал, хотя я его разбудила вовремя. Ты же знаешь наших мальчишек – скажут: «Угу, сейчас встану» – и спят дальше. Денька, между прочим, только сейчас в душ пошел.
– Ябеда, – шмыгнул носом Кемаль, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж. – Я, между прочим, маму пожалеть пришел, она обожглась и плакала, вот.
– Обожглась? – забеспокоилась дочка. – Я сейчас мазь принесу!
– Не надо, – улыбнулась Татьяна, торопливо вытирая глаза. – Все в порядке. Это я от радости.
– От какой еще радости? – в глазах Лейлы солнечными зайчиками заплясало любопытство. – Чего я не знаю? Неужели прибавление семейства ожидается? Только на этот раз уж постарайтесь мне сестренку родить, от засилья мужчин в доме некомфортно.
– Вот еще придумала! – совершенно неожиданно Татьяна почувствовала, как щеки полыхнули огнем. – Как-нибудь давай без сестренки обойдемся, нам с папой и вас хватит.
– Ничего подобного, папе так точно не хватит, он мне сам говорил.
– Мало ли что он говорил!
– Мамуля, – девочка подошла ближе и, обняв мать, ласково потерлась щекой о теплое плечо, – не пытайся заговорить меня. Признавайся, почему плакала?
– Я же говорю – от радости. Что у меня такая замечательная семья, любящий муж, послушные дети…
– А я сама – домашняя квочка, – так же заунывно продолжила Лейла. – Мам, у тебя плохо получается изображать пернатое, даже и не пытайся. Что я, тебя не знаю? Да вы с тетей Аней…
Татьяна невольно вздрогнула и тут же отвернулась, пытаясь скрыть подло просочившийся ручеек слез.
Не получилось.
– Ну-ка, – маленькие ладошки настойчиво развернули мамино лицо к себе, – так и есть! Мамочка, ты опять? Опять из-за тети Ани плачешь?
– И вовсе…
– Знаешь, – тяжело вздохнула Лейла, – я тоже по ним очень скучаю. Особенно по Никуське! Она для нас с Денькой всегда была словно сестренка. Денька, между прочим, по-моему, даже влюблен в нее был. Я в его компе кучу фоток Никуськиных видела.
– Ты бы меньше по моему компьютеру шарила, шпионка! – возмущенно забасил ломающийся юношеский голос. – Мама, что тут у вас? Почему глаза на мокром месте? А, понял, можешь не объяснять. Раз Лелька о Нике заговорила, значит, ты снова о них плакала. Мам, ты не плачь, они живы.
Юная синеглазая отцовская копия неловко погладила мать по плечу. Малышом Денис очень любил ластиться к маме, но теперь он уже почти мужчина, и всякие там нежности ему по статусу не положены. Хотя так хочется порой пожалеться с мамой, пошептаться, поделиться наболевшим!
Например, тем, как он тоскует по Нике.
Хотя этим-то как раз сейчас поделиться можно. Вернее, успокоить. Чего реветь, когда он точно знает – Ника жива. Он все эти годы чувствовал это.
