Антонова Саша - Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке
— Как — живой?! Что значит — живой?! — я представила себе восставшего Франкенштейна и содрогнулась.
Но он не ответил, а заставил подняться и потащил за собой во тьму замка.
— Скорее, скорее, там должен быть запас свечей.
Мы мчались, обгоняя лунный свет, мимо фамильных портретов, гобеленов и мутных зеркал. Хлипкий огонек вспыхнул в лампе чахоточным румянцем и умер, но мы уже были на пороге библиотеки. Я моментально ослепла. Анри чиркнул спичкой, и мы благополучно добрались до массивного подсвечника, который громоздился на столе. Пять живых лепестков украсили оплывшие свечи в рожках шандала. Охотник усадил меня почти насильно в жесткое кресло, а сам распахнул узкую створку окна, пристроился рядом и закурил. Он курил и молчал. Я ерзала на деревянном сиденье, прислушивалась к шорохам замка и томилась от его молчания. Что-то в нем было сердитое, неприязненное. Мне было плохо видно его в полумраке, будто и он уже превратился в фантом.
— Ольга, расскажи, как ты попала в Грюнштайн, — Анри спросил, не оборачиваясь, но я услышала в его голосе враждебные нотки. Что я такого сделала? В чем он меня подозревал?
— По тропинке, мимо дощатой станционной будки… — начала я чистосердечное признание.
— Нет, с самого начала. Как ты оказалась в Швейцарии, почему решила приехать в Грюнштайн? Давай-ка, подробно, — не добродушный охотник за призраками, а суровый полицейский допрашивал меня в полутемной комнате старинного замка.
— Э-э-э… — положение мое оказалось не из легких: врать надо осмотрительно. Главную причину, по которой оказалась в Швейцарии, я по благоразумным размышлениям решила опустить. — Ну… Прилетела на самолете, остановилась в гостинице. «Дрейк» называется. О Грюнштайне прочитала в книге, легенда очень красивая: о девушке, о любви, о смерти… Давно хотелось посмотреть собственными глазами… Билет на поезд купила в туристическом агентстве. Доехала до Цюриха, сделала пересадку на другой поезд до Сент-Галлена. Там все говорят на ретороманском, я ничего не могла понять. Мне помог папаша Бонифаций, мы с ним познакомились возле кассы и вместе ехали в вагоне… Он забавный такой, антиквариатом торгует, на пастора похож, болтун… Много интересного рассказал. Посоветовал остановиться у Гунды, сказал, что у нее можно снять циммер. Я сошла с поезда и пошла по тропинке, как он и велел, мимо дощатой станционной будки… Свернула где-то не там и заблудилась, к утру вышла возле Грюнштайна. Вот… Все.
— А сумочка как попала в колодец?
— Упала… Я наклонилась посмотреть, что там. Нечаянно толкнула локтем, и она… упала. А ты достанешь ее, а?
Он не ответил. Стоял, курил, думал о чем-то своем. За окном в непроглядной тьме шумела вода: то ли река перепрыгивала с камня на камень, то ли извергались с неба потоки дождя. Анри резко выстрелил окурок в ночь и с треском захлопнул окно.
— Ничего не понимаю, ничего… — пробормотал он, и звучал его голос устало и безнадежно.
Он подошел, присел на корточки и заглянул снизу в лицо.
— Ольга, посмотри мне в глаза.
Я посмотрела. Хорошие у него глаза: мечтателя и поэта, мудреца и волшебника. На женщин такие глаза действую завораживающе. Хочется поверить такому мужчине и идти по жизни с ним рядом, не отводя взгляда. Идти по дороге, идти, а вокруг ромашки беленькие, небо голубое, солнышко желтенькое, тишина и покой. И вокруг ни единой души. И он смотрит на тебя, глаз не сводя, а в них любовь, нежность и сила. И этот мужчина твой, на веки вечные. Аминь!
— Ольга, ты меня слышишь?
Я вздрогнула и вынырнула из грез. Встряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения, и скромно опустила глаза. И уставилась на рот. А губы у него такие, что так бы и целовалась с ним сутки напролет на сеновале. И только звезды бы светили, а луна стыдливо прикрылась бы дымкой. И только счастье до небес и сладкая истома.
— Ольга, ты уверена, что никогда раньше не видела этого кольца?
Пришлось зажмуриться, чтобы больше на него не смотреть.
— Уверена. А что это за кольцо?
— Это кольцо… — он повертел его в пальцах. — Это обручальное кольцо, оно принадлежало женщине по имени Оливия. Она была владелицей Грюнштайна. Эта женщина умерла при странных обстоятельствах. Продала замок и умерла… И я точно знаю, что, когда ее хоронили, кольцо было на пальце.
Хотелось крикнуть, но из горла рвался хриплый клекот. Не соврал папаша Бонифаций, не соврал. Оливия умерла от страха, и теперь ее дух бродит по замку белым привидением… Господи, я была готова приплатить тому благодетелю, который бы согласился взять Грюнштайн. Да пропади он пропадом! Да пусть горят синим пламенем Багамы, пальмы и мачо с гитарой! Не хочу я никаких миллионов! Господи, спаси меня от мертвой женщины, восставшей из могилы и разыскивающей обручальное кольцо в холодных коридорах!
Ледяным холодом сковало руки и ноги, сердце закоченело, а кожу на скулах стянуло посмертной маской. Страх — он белого цвета, он вибрирует в ушах стеклянным визгом, он стискивает грудь и не дает дышать, он хлещет по щекам шквальным ветром. И зачем я только приехала в Швейцарию? Зря я все это затеяла. Не надо мне было этого делать, не надо…
— Ольга, что с тобой? — голос был далекий, нездешний. — Ольга, тебе плохо?
Щеки горели, как после пробежки в морозный день, но шум в голове унялся, и белая пелена рассеялась.
Охотник с тревогой заглянул в лицо и принялся растирать мои заиндевевшие ладони.
— Ольга, что случилось? Чего ты испугалась? Ты знала Оливию?
Боже мой, и он еще спрашивает, чего я испугалась?! Мне было страшно. Страшно от той бездны неизвестности, в которую я только что заглянула. Что за странный подарок сделал мне Магнус? Какая сила заставила его втихаря набрать кредитов под уставной капитал компании и купить этот чертов замок? Что связывало его со старыми стенами, умершей женщиной и ее призраком?
Я тряслась в ознобе и проклинала тот день, когда вскрыла конверт из Швейцарии. Уж лучше бы я сидела дома на блокадном пайке безработной секретарши с высшим гуманитарным образованием, чем бродила по темным коридорам Грюнштайна. Все — к черту! Уеду, откажусь от земельной собственности в кантоне Аппензель. Не нужны мне миллионы, не нужны Багамы, ласковый ветер, соленый океан и мачо с гитарой.
Вот тут, рядом со мной, сидит на краешке стола охотник за привидениями, такой сильный и уверенный в себе, такой по-мужски привлекательный, и с подозрением заглядывает в лицо, будто я враг. А мне так хотелось, чтобы он смотрел на меня с нежностью. И чувство такое, будто знаю его всю жизнь или чуть-чуть дольше… Опять дежа вю, опять наваждение… Нервы это все, нервы.
Я шмыгнула носом и спросила:
— Когда же наступит рассвет?
— Через четыре часа и тридцать две минуты. А что случится на рассвете?
— Призраки уйдут, — сказала я, прислушиваясь, не рассмеется ли тень Оливии замогильным хохотом. Было тихо, только за окном шуршал дождь.
— На это счет можешь не беспокоиться. Призраки уже попрятались. Слышишь, дождь пошел. Давление упало. Для призраков сейчас нелетная погода. Можешь мне поверить, говорю как профессиональный охотник.
Мне почудилась улыбка в его голосе, и на душе стало теплее, внутренняя дрожь унялась. Нервы это все, нервы. Не было никаких привидений, все померещилось. Это старые стены замка заворожили меня. Бежать от них, бежать. Забыть все. Вот наступит рассвет, сяду я на поезд и вернусь в Женеву. Распрощаюсь с любезным адвокатом Варкочем и сообщу ему, что решение мое твердо: не хочу замок в горах, хочу анонимный счет в швейцарском банке. Вот получу миллионы, уеду на Багамы и забуду обо всем на свете. И о Грюнштайне, и о белом призраке Оливии, и о симпатичном охотнике за привидениями.
Но что-то гложило меня, что-то в словах Анри зацепилось крючком в подсознании.
Я внимала шуму дождя и боролась с любопытством. Оно разгоралось угольками кошачьих глаз, принюхивалось и поводило острыми ушками. Я грозила ему пальцем и загоняла в подкорку. Мне до изнеможения хотелось знать, при каких загадочных обстоятельствах умерла хозяйка замка. Стоило на минуту отвлечься, как любопытство победило, и я спросила:
— Отчего умерла Оливия?
— От яда.
— Она отравилась?
— Нет. Ее укусила змея.
— Она держала эту змею в качестве домашнего животного? — изумилась я: воистину эти богатые швейцарцы странные люди.
— Нет. Это была обычная лесная змея.
Я задумалась, перебирая в уме возможные варианты, при которых старушку — а я представляла себе Оливию чопорной аристократкой в седых буклях, с прямой спиной, с надменным взглядом и безукоризненными манерами — могла укусить змея. Вариантов было немного.
— Змея укусила ее в зоопарке?
— Нет, это произошло здесь, в Грюнштайне.
— А здесь водятся змеи? — по спине пробежал холодок, мне вспомнилось, как я беспечно ночевала в расщелине на охапке старой соломы.
