Клод Изнер - Талисман из Ла Виллетт
Корантен сидел у изголовья кровати и рассеянно чистил трубку над фаянсовой плошкой. В голове у него бродили невеселые мысли. Каждому мужчине необходимо то, что заполнит пустоту его жизни. Любовь женщины? У него эту любовь украли. Душа Корантена иссохла, он уподобился Робинзону, наевшемуся копченой селедки и страдающему от жажды при полном отсутствии пресной воды.
Он было задремал, но тут дверь распахнулась, впустив в комнату порыв ветра. На пороге стояла матушка Генеке. Эта крепкая пятидесятилетняя вдова винодела кормила свою семью, убирая дома зажиточных горожан.
— Мое почтение, капитан, простите, что опоздала — уж больно страшно было выходить в такую бурю. Сейчас вроде бы прояснилось, только надолго ли… Вот уж беда так беда! Лодок сколько перевернуло — ужас, и только. Почитай, три дня море никак не успокоится!.. Ух ты, а у вас, оказывается, гости?
— Я нашел эту женщину на рассвете, на берегу, она была без чувств. Наверное, пассажирка с разбившейся шхуны. Я пытался ее отогреть.
Матушка Генеке закрыла рот, захлопнула дверь и засеменила к кровати, чтобы рассмотреть нежданную гостью. Она заметила валявшуюся на полу разорванную в спешке одежду, и ее морщинистое лицо осветилось лукавой улыбкой.
— Решили отогреть — и ободрали как луковицу?
— Выбирать не приходилось, она могла умереть. Вот тогда я бы вволю нагляделся на ее прелести!
— Ну же, не сердитесь, я ничего такого…
— Вы спросили — я ответил, — примирительным тоном бросил Корантен. — Выпейте-ка лучше кофе.
Женщина не заставила себя уговаривать.
— Что это вы со стульями сотворили? Вот ведь страсти Господни! Дамочка что, останется здесь?
— Я ждал вас, чтобы сходить в монастырский лазарет, пусть сестры пришлют за ней кого-нибудь.
— На вашем месте я бы не торопилась. Когда мой бедный муженек нырнул головой в чан с сидром, товарищи его выловили — и ну трясти, пока не отплевался. Да только сердчишко все одно не выдержало.
— Я ухожу. Разожгите огонь. Если она проснется и захочет есть, в буфете есть яйца и свежая колбаса.
— Не тревожьтесь, с голоду она точно не помрет. Сейчас займусь супом. — И матушка Генеке закатала рукава, бурча себе под нос: — Будь мужчина хоть трижды отшельник, против естества не попрешь.
Корантен Журдан вдохнул полной грудью влажный воздух, радуясь, что вырвался из заточения. Ураганный ветер не пощадил розы и мальвы, поломал ветви деревьев. Там и сям по земле важно разгуливали вороны. Крыша пекарни протекла, в загаженном пометом дворике сердито гоготали гуси.
Корантен отвязал Флипа и надел на него упряжь. Крутолобый жеребец англо-нормандской породы радостно замотал головой. Корантен сел в седло — левую ногу он в стремя не вставлял, и Флип понес его вдоль песчаного берега, вторя веселым ржанием заунывным крикам чаек.
Они въехали в Бьяль под колокольный звон. Молчаливая толпа собиралась у паперти собора Святого Мартина. Очень скоро юрвильским могильщикам придется копать новые могилы.
Корантен постучал тяжелым кольцом в дверь, и окошко распахнулось. Он изложил молоденькой монахине суть дела, и та обещала помочь, как только представится возможность, — сейчас все койки заняты пострадавшими от шторма и бури. Корантен не отступался:
— У этой женщины сильный жар. Одному Богу известно, сколько она пробыла в воде, чудо, что вообще выжила.
Пожилая Монахиня отстранила послушницу, поправила очки и оглядела Корантена.
— Сестра Урсула сказала вам правду, капитан Журдан. У нас нет ни одной свободной койки. Но я пошлю с вами сынишку садовника Ландри, и мы устроим вашу гостью в часовне.
Он рассыпался в благодарностях. Настоятельница питала слабость к черноглазому капитану: как-то раз, зимой 1892 года, он помог отремонтировать осыпающийся фасад больнички, попросив в качестве оплаты лишь чашку кофе и два гренка.
Обещание настоятельница выполнила: пять минут спустя рыжеволосый Ландри уже направлялся на монастырской двуколке в Ландемер.
Укрывшись за конюшней, Корантен Журдан наблюдал, как паренек и матушка Генеке переносят в повозку закутанную на манер мумии незнакомку.
Как только Ландри с ценным грузом скрылся за поворотом, Корантен расседлал Флипа и отпустил его пастись.
— Вы разминулись, — доложила ему матушка Генеке, помешивая суп. Из подвешенного над огнем котелка вкусно пахло овощами и шкварками. — Бедняжка глаз не открывала и словечка не промолвила.
Матушка Генеке закончила прибираться на первом этаже и надела пелерину. Вход на чердак ей был заказан, так что удовлетворить любопытство она могла лишь в отсутствие хозяина.
— Я ухожу, мне пора к папаше Пиньолю.
— Напомните ему про крышу. Шторм вот-вот утихнет, и все же…
— Ни о чем не тревожьтесь. Увидимся в среду, капитан. И найдите лохань, нужно перестирать кучу белья. — Она кинула сердитый взгляд на развалившегося на простынях Жильятта.
Корантен Журдан тяжело вздохнул, подумав, как легко незнакомка нарушила мирное течение его жизни, и улегся рядом с котом.
В середине ночи он поднялся, чтобы помешать угли. Подбросил в огонь обломки ящика, налил себе тарелку супа и сел у очага. Жильятт пристроился у ног хозяина и с аппетитом доедал остатки хлебной похлебки. Движения острого розового языка вызвали у Корантена чувственный отклик, и он вспомнил свой сон: обнаженная русалка зовет его в свои объятия, длинные черные волосы отливают синевой.
Да что это с ним творится? Впервые за двадцать лет он утратил самообладание и ведет себя, как влюбленный юнец. Устыдившись, Корантен встал и решительным шагом направился к лестнице, но тут его внимание привлек валяющийся в углу предмет. Он наклонился и подобрал сумочку своей недавней гостьи: видно, матушка Генеке не слишком усердствовала, подметая полы.
Корантен зажег свечу и поднялся на чердак. Он долго не мог решить, что делать с находкой. Открыв сумочку, он рискует узнать больше о женщине, от которой только что избавился, и привязаться к ней. А ведь он давным-давно принял решение никогда не покидать эту деревню и свое скромное жилище: собственные скудные сбережения и дядюшкина рента обеспечивали ему независимость, почти богатство. Он наслаждался полным покоем, с окружающими он почти не общался, и заботило его лишь здоровье лошади да кота.
Интересно, есть ли у нее муж?
Не в силах бороться с искушением, Корантен открыл сумочку. Тетрадь, пухлый бумажник и связка писем, упакованные в тройной слой клеенки, не пострадали от воды. С чего начать? Корантен достал голубую, исписанную изящным почерком тетрадь, устроился на брезентовой койке и погрузился в чтение.
На рассвете он вернул тетрадь на место и подошел к окну. Тень от каминной трубы, освещенной тусклым лучом солнца, падала во двор, вдалеке виднелась зеркальная гладь моря. Корантен размышлял, зажав в зубах трубку. Очистившееся небо показалось ему добрым предзнаменованием, и он решил отправиться к монахиням и отдать им сумку.
Сестры сообщили, что, по мнению доктора, опасность миновала и жизни Софи Клерсанж ничто не угрожает. Матрос с «Игла» доставил в монастырь ее чемодан, в нем оказалось несколько красивых платьев. Бедняжка еще очень слаба, но все-таки съела несколько ложек бульона. Корантен может с ней поговорить.
Он отказался и попросил ни в коем случае не называть Софи Клерсанж его имя, если та вдруг спросит. Монахиня удивилась, но пообещала.
Корантен отправился в Юрвиль, купил свежий номер «Лантерн Маншуаз» и прочел заметку о потерпевшей кораблекрушение шхуне: к счастью, никто из пассажиров не погиб. Газета сообщала, что во время бури в Шербуре было вырвано с корнем несколько больших деревьев, и это замедлило работы по прокладке дороги.
Покончив с чтением, Корантен вернулся домой.
Среда 10 января
— Ну, и где же лохань? — ворчливо поинтересовалась матушка Генеке, заметив, что ее распоряжение не выполнено.
Корантен покорно отправился на поиски. Куда она, к черту, подевалась? Ах да, под кроватью. Он схватил наполненную стружкой коробку и поднял крышку. Четыреста двадцать франков. Этого должно хватить: билет в оба конца в третьем классе стоит меньше сорока франков. Значит, до Шербура он доберется задешево, да еще и Ландри облагодетельствует: тот с удовольствием потратит деньги в ближайшем к порту бистро. Нужно будет найти приличное жилье — хватит ли двадцати франков в месяц? — и экономить на еде. К счастью, он никогда не отличался хорошим аппетитом.
Париж! Шумный, кишащий людьми, таинственный, как океан… там так легко потеряться.
Корантен убрал деньги в карман, сунул несколько смен белья в вещевой мешок и спустился, волоча за собой лохань.
— Вот что, матушка Генеке… У меня возникло срочное дело в Париже, так что я уеду на несколько недель. Как только где-нибудь поселюсь, сообщу адрес, чтобы вы, в случае надобности, могли со мной связаться.
