Эльвира Барякина - Гроб с музыкой
Тут она увидела Леху, и на ее губах заиграла какая-то нехорошая ухмылка.
— Особенно советую вам обратить внимание на нашего юриста, произнесла она все тем же официальным тоном. — Как мне стало известно из достоверных источников, Алексей Петрович настроен сегодня крайне сексуально, так что следите за ним в оба. Если кто сфотографирует его в неприличной позе, тому я выпишу премию. Занимайтесь!
— Я тебя… загрызу, подлая женщина! — возмутился Леха под дружное хихиканье бессердечных журналисток.
Топ сделала невинные глаза.
— За то, что я на твоем примере учила детишек актуальной журналистике? Брось, это же просто наглядная агитация!
— Конечно! Тебе бы только осрамить меня перед честным народом. Топ вам наврала! — пояснил Леха девчонкам.
Но они почему-то ему не поверили.
* * *Расстелив казенное одеяло на пляжном песочке, Леха с наслаждением подставил спину солнышку. Топ примостилась рядом и, пряча лицо под панамкой, разглядывала чаек, дравшихся из-за какой-то корки. Леха все еще дулся на нее за прошлые диверсии, но благодушие окружающей среды все-таки брало свое: теплынь, водичка в речке плещется, небо голубое…
— Лех, признайся мне как другу, — вдруг проговорила Топ, повернувшись на бок, — что ты больше всего ценишь в женщинах?
Она явно не могла загорать просто так. Ей надо было резвиться. И Леха подумал, что если бы Алик был здесь, то она оставила бы старого больного друга в покое и переключила бы свою активность на нового протеже.
Тяжко вздохнув, он оторвался от созерцания какой-то букашки, пробирающейся сквозь волоски на его ноге.
— Я в них ценю их наличие. А все женщины для меня равны.
— Вот врун-то! — засмеялась Топ. — А почему тогда одни у тебя вечно равнее других?
— Не правда. Я…
Но она не стала дослушивать его объяснения. Лицо у нее вдруг озарилось плотоядной улыбкой и, поспешно толкнув Леху в бок, она показала ему на кустики ивняка, росшие вдоль кромки воды.
— А что ты скажешь по поводу вон той нимфы?
Он посмотрел в указанном направлении. Сквозь заросли к пляжу пробиралась тоненькая девушка с пышными кудрявыми волосами, собранными на затылке. На ней были голубенькие шортики в обтяжку, ворот рубашки оттягивали солнцезащитные очки с желтыми стеклами, и в вырезе проглядывался весьма интригующий лифчик. Она явно принадлежала к числу студенток-активисток: в руках у нее были пакетик и заостренная палочка, с помощью которой в этот пакетик собирался прибрежный мусор.
— Ну как? — прошептала Топ страстно.
Леха опустил глаза. Топ всегда знала, на кого он клюнет, а вот у него никогда не получалось угадывать ее вкусы. После беглого анализа всех рекомендованных им мужиков она называла либо сычами, либо Бивисом и Баттхедом[2] в одном лице. Сегодня же Топ опять уложила его на обе лопатки, и отрицать это было бесполезно.
— Ну, ничего девочка, — буркнул он угрюмо.
Топ смерила его своим самым ироничным взглядом.
— Лех, Господь, он все видит. Как думаешь, почему он наградил тебя фамилией «Кобец»? Потому что он сердобольно решил предупреждать каждого, в чем твоя подлинная сущность!
— И в чем же моя сущность?
— Скрести-ка слова «кобель» и «конец», что выйдет?
— Да ну тебя к черту!
— Правды ты никогда не любил…
— С чего ты взяла?!
— Только не трахайся с этой Нимфой в нашем домике, ладно?
— Да я и не собираюсь!
— Побожись, что не будешь трахаться с ней в нашем домике!
— Честное пионерское!
Между тем кудрявенькая Нимфа прошла мимо них, даже не зная, что ее судьба на сегодняшний вечер уже предрешена.
* * *Топ сидела по-турецки на своей кровати и радостно подпрыгивала.
— Ты в столовку-то идешь? — спросил Леха, который на свежем воздухе успел окончательно проголодаться.
— Там дают макароны по-флотски, — сообщил Алик, уже ходивший на разведку.
Топ сделала страшные глаза.
— Ноги моей не будет в этом гадюшнике!
— А как же ужин? — удивился Леха.
— Не ходи туда! — предостерегающе изрекла Топ. — Я в прошлом году видела, как эту столовую мыли.
— И чего?
— Знаешь, в чем готовятся твои макароны по-флотски? В вонючих алюминиевых баках! И вообще там все скользкое, грязное, а посуда моется хлоркой.
— Ты как хочешь, а мне есть надо. К тому же никаких баков я не видел.
Алика тоже мучили приступы голода, но благодаря словам Топ в его душу закрались смутные сомнения. Она это тут же заметила и окончательно переманила его на свою сторону:
— Алик, не вздумай пойти с этим развратником! Он тебя плохому научит!
— Видите, Настя с Танькой с ужина прутся, — показал Леха в окно. Живы. Значит, и мне можно. В общем, приятного мне аппетита, я пошел.
— Ну и иди, только потом не жалуйся! — крикнула ему на прощание Топ.
Леха выскочил за дверь и понесся по направлению к столовке.
Там уже практически все поели, только Юлька и ее подружки хвастались друг перед другом, кто больше перемел дорожек и у кого на руках самые крупные мозоли. Увидев Леху, направлявшегося к ним, Юлька вздрогнула, вскочила и поспешно выпалила:
— Чего болтаете? Нас давно парни ждут!
Девушки намек поняли и тут же ретировались. Но Леха из-за этого не очень расстроился. Гораздо больше его удручали полученные в раздатке макароны, похожие черт знает на что: вялые, расплывшиеся, холодные, да к тому же еще не соленые.
Делать было нечего: молодой и преуспевающий Лехин организм требовал подпитки, поэтому он кое-как запихал в себя эту гадость, отнес тарелку в окошечко с надписью «У нас порядок такой: поел — убери за собой» и в несколько угнетенном состоянии духа поплелся к своему домику.
К его превеликой радости по дороге с ним не случилось ни желудочных колик, ни вздутия живота, ни других напастей. «А эти брезгуны сидят сейчас голодные, как придурки, — подумал он злорадно. — А я-то хоть сытый».
Но войдя в комнату, он сразу понял, что придурки — не они. На газетке «Новое Я», расстеленной поверх составленных тумбочек, красовались всяческие яства, начиная с буженины и салата из кальмаров, заканчивая соками и сухим вином. Паразит-Алик нагло поедал бутерброд с красной икрой и косился на вошедшего. Топ вытирала руки об салфетку.
— Сволочи… — только и смог произнести Леха. — Предатели…
— Ты, наверное, уже сыт, — как ни в чем ни бывало предположила Топ, и ничего больше не хочешь?
Леха в ярости схватил первое, что попалось под руку: кусок знаменитой Топовской ватрушки.
— Вот нельзя было просто сказать лучшему друге Лехе, что у вас здесь склад продуктов?! — возмущался он, поедая предоставленные Топ лакомства.
— А как думаешь, что ты мог тащить в моих сумках? Большой энциклопедический словарь в десяти томах? Или, может быть, складной рояль?
Леха жевал и дулся.
Когда было съедено самое вкусненькое, Топ собрала остатки пиршества в пакетик.
— Это мы пожертвуем в фонд голодных журналистов, сидящих у костра. А то наверняка они додумались взять только водку и сейчас маются без закусона.
— Я не хочу на костер! — объявил Алик. — Там холодно и комары.
Леха хотел было сказать какую-нибудь гадость, но воздержался: все-таки ругаться матом при детях непедагогично.
* * *Костер устроили на самом берегу Левинки. Сидящий в кружок народ священнодействовал: он пил водку. Озаренные огненными отблесками лица были торжественны и сосредоточены, пластиковые стаканчики держались в готовности номер один. Все слушали весьма актуальный тост в исполнении Топ.
— Господи, денег бы нам побольше! — взмолилась она. — А все остальное мы сами сделаем!
Народ одобрительно вздохнул, вздрогнул и выпил.
В этот самый момент из кустов вышло начальство. Впереди, раздвигая ветки руками, двигался Сергей Измайлов — генеральный директор всех альянсовских газет, а за ним — его заместитель Боря Грушков. Следом шел неизвестный плечистый тип, одетый во все черное.
Сотрудники поприветствовали вновь прибывших нестройным «здрасьте». Топ тут же согнала с бревна, замещавшего лавочку, стайку притихших журналисток и усадила дорогих гостей поближе к костру.
И Боре и Измайлову было по 33 года, но оба уже изрядно потолстели и полысели. Лет десять назад они затеяли одну желтую газетенку, из которой впоследствии выросла империя альянса. Тогда Измайлов был застенчивым очкастеньким отличником, а Грушков — веселым прохиндеем. Сейчас же у Сергея от атрибутов прошлого остались одни очки — он был солиден, богат и уверен в своих возможностях. А Боря остался почти таким же, как был, если, конечно, не считать внешних изменений.
— Как живете-можете? — спросил у народа Грушков.
— Хорошо-о…
— Я хочу вам представить моего брата, — показал он на незнакомца, пришедшего вместе с ними. — Его зовут Геннадий. Прошу любить и жаловать.
