Людмила Милевская - Вид транспорта — мужчина
Но даже несведущей Денисии было совершенно очевидно, что «Модекс» увяз в криминале по уши, а уж в том, что имеет он какое-то отношение к ее злоключениям, Денисия и вовсе не сомневалась.
Но тогда возникал вопрос: зачем Пыжик, все дела свои бросив, кинулся доставать компромат на этот подозрительный холдинг? Если од предал Денисию, то зачем холдинг был ему нужен? Напротив, раз прищучили Пыжика, он должен быть паинькой, должен забыть о существовании «Модекса». Именно из-за холдинга его и убили, ведь, судя по беспорядку на столе, неизвестные явно приходили за папкой.
«Нет, что-то не вяжется здесь», — решила Денисия.
Утратив уверенность в предательстве Пыжова, она растерялась. Невыносимо захотелось знать, по чьей вине погибла Степанида. Спросить об этом можно было только у банкира, но с ним совсем не хотелось разговаривать. В конце концов Денисия себя пересилила и позвонила ему. Несмотря на глубокую ночь, он мгновенно откликнулся и, изумляя ее, закричал:
— Девочка моя, это ты?
— Как ты узнал? — спросила Денисия.
— Почувствовал.
— Я не разбудила тебя?
— Нет, я не сплю. Скоро утро, но заснуть не могу. Абсолютнейшая бессонница. С тех пор, как погибла наша Зоя…
— Как вы узнали? — цепенея, спросила Денисия, мгновенно переходя на «вы».
Воровский горько усмехнулся:
— Что же ты думала, девочка, я не узнаю свою жену? Переодела ее, челку отстригла, а того не учла, что все дни напролет она холила свое тело. На ее коже нет ни одного волоска, ее ногти — произведение искусства.
— Да, это так, — вынуждена была согласиться Денисия, — но когда вы об этом узнали?
— На следующий день после нашего разговора.
— Как?
— Отправился в морг и внимательно осмотрел тело жены.
— Но вы же сегодня звонили мне и называли меня Зоей. Зачем?
— Девочка моя, было бы глупо признаваться в своем прозрении в такой неподходящий момент. Я боялся, что ты мне не поверишь и наделаешь глупостей.
Раньше я тебя недолюбливал, но теперь ты мне дорога. Я действительно хочу, чтобы ты жила.
— Почему?
Воровский молчал. И тогда Денисия сделала фантастическое предположение:
— Вы рассчитываете, что я, как самая разумная из сестер, отомщу убийце вашей жены?
— Возможно. Судя по всему, вы изворотливая и совсем неглупая девица, — тоже переходя на «вы», ответил Воровский и вдруг рассердился:
— За кого вы меня принимаете? За убийцу? За живодера? Я порядочный человек! Я сам жертва!
Денисия, вопреки логике, почувствовала к нему жалость, но вопрос задала холодно, пожалуй, даже презрительно.
— Если вы порядочный человек, то, может, облегчите мне задачу и назовете имя убийцы? — сказала она, и Воровский взорвался.
— Как вы не поймете, — завопил он. — Зою и ваших сестер убил не Карлуша!
— А кто?
— Система! Наша страна — это огромная банда, живущая по понятиям и вопреки писаным законам.
Каждый член банды обязан, понимаете, просто обязан нарушать законы. Чем больше законов нарушил, тем выше поднялся, но нарушать обязаны все, абсолютно все. Каждый, живущий здесь, должен соблюдать правила игры. Тот, кто попытается жить честно, из Системы выпадает, а тот, кто против Системы пойдет, — погибнет. Зоя пошла, точнее, собиралась пойти.
Денисии стало страшно. Это был не тот страх, в котором она жила все последние дни. Новый страх был замешан на одиночестве.
Если все так, как говорит банкир, то куда идти?
Как спастись? Где искать правду? Система — это наше государство, которое банкир назвал бандой. Воровскому видней: раз сказал, так и есть. Тогда и суд, и милиция, и прокурор, и депутаты, и все-все слуги народа будут против нее — они защищают сильных, так повелела Система. Карлуша в Системе. Он защищает не только свои интересы. В этой банде он человек не последний, значит, защищает интересы своих главарей, но кто поможет ей, обычной простой девчонке?
И кто в таких случаях обязан помогать попавшим в беду? Должны же быть такие, иначе зачем люди сбились в общество? Зачем придумали государство?
Банкир говорил еще что-то, но Денисия не слушала его. Она напряженно искала ответ: «Кто?! Кто от смерти спасет?»
Ответ отрезвил: никто. Ей показалось, что общество накрыло ее невидимым стеклянным колпаком, отделяющим обреченных от тех, которые имеют право жить. Она обречена. Она не вписалась. Что-то сделала не так и теперь не нужна, опасна Системе, а значит, и обществу.
— И как мне быть? — растерянно спросила она, у Воровского.
Он вздохнул и сердито ответил, снова переходя на «ты»:
— Не знаю. Не знаю, девочка.
Она заскулила, а Боровский взорвался и закричал:
— Ты же не слушаешь меня, ты же упрямая. Ты же делаешь глупости, играешь не по правилам. У тебя земля под ногами горит, а ты ищешь Карлушу. Тебе невозможно советовать.
— Пожалуйста, — всхлипнула Денисия, — посоветуйте мне еще один раз, один только разик, последний. Я никого не буду искать, ну его на фиг, Карлушу, я очень, очень не хочу умирать. Мне страшно.
Моя душа разрывается от горя и боли. Мои сестры погибли. Все. Все-все. Я осталась одна. Совсем одна.
Я не знаю, что мне делать. Я в отчаянии.
— Бедная девочка, — ужаснулся Воровский. — Впрочем, я тоже один и тоже не хочу умирать, но, видимо, мне-то как раз умереть и придется. Сердце совсем ни к черту. А вот ты будешь жить. Я уверен.
— Правда? — воспряла Денисия. — Думаете, Карлуша оставит меня в покое?
— Нет, он не оставит, но ты должна быть умней, ты обязана его переиграть. Если жить хочешь.
— Хочу! — закричала Денисия. — Я вам верю!
Я вас во всем буду слушать! Говорите, что я должна делать?
— Э-хе-хе, — сокрушился Боровский.
Он завидовал наивности своей юной родственницы и слишком хорошо знал этот мир. И все же Воровский не стал разочаровывать Денисию, а попробовал взглянуть на ее будущее с оптимизмом.
— Вас, говоря языком классика, спасет только заграница, — сказал он, почему-то вновь переходя на «вы». — В нашей стране вы понимания нигде не найдете, да и опасно искать.
— Неужели во властных структурах совсем нет порядочных людей? — ужаснулась Денисия и, вспомнив своих кумиров, Эльдара Валева и Марию Добрынину, загорячилась:
— Есть же общественные и правозащитные организации, есть же честные люди, которые не отмахнутся, не оставят без помощи сироту!
— С чего вы взяли? — удивился Боровский. — Все живут по принципу: своя шкура ближе к телу.
Она рассердилась и, горячась еще больше, закричала:
— Не правда! Я сужу по себе. Если я сама стараюсь жить честно, то почему я должна думать, что другие хуже меня? Если бы я поступила на службу людям, я забыла бы о себе и жила бы только проблемами простого народа. В противном случае нечего и наверх карабкаться со своими идеями. Конечно, везде есть плохие люди, но к ним я не пойду. Потому у вас и прошу совета, что вы больше меня знаете. Есть же хорошие общественные организации. Вы только подскажите, где их найти? Как к ним попасть? Как к ним добраться?
— Боюсь, что в вашем вопросе ответ и содержится, — добил ее Боровский. — Если эти организации пекутся о правах и благах народа, то почему народ о них и слыхом не слыхивал? Спрашиваете у меня, как к ним добраться? Разве это не странно? Ведь бутылка «Клинского» или «Сникерс», или «Памперс» там какой — все эти «незаменимые» сообразили, как дойти до народа. Уж здесь народ точно знает, куда свои денежки нести, рассказали, сто раз объяснили, а вот кто должен народ защищать, не доложили. Тут, извините, сами, товарищи, соображайте, ищите днем с огнем. Все равно не найдете. Вот что такое все ваши общественные и правозащитные организации.
— Вы хотите сказать, что хороших людей там нет? — ахнула потрясенная Денисия.
— Да есть, — успокоил ее Боровский. — Хорошие люди везде есть: и выслушают, и успокоят, и помогут, если добраться до них успеете. Ведь все эти организации со злом борются по закону, а не по понятиям, следовательно, там одна бюрократия: на любой шаг вперед горы бумаг. Вы кричите: «Убивают!» — а вам в ответ: «Извольте подкрепить документиком, как убивают? Под какую подпадают статью?» Но даже если произойдет чудо, если вам повезет: прошибете бюрократическую стену и живы останетесь, то и здесь пользы — ноль. Не помогут вам общественные деятели в борьбе с Карлушей. Найдется добрая душа, захочет за вас заступиться, и ее за собой на дно утянете. Слишком опасна Система. Она кого угодно сметет. Вам нужно исчезнуть, на какое-то время затаиться, а потом, когда страсти улягутся, я переправлю вас за границу. Вот оттуда можно и повоевать.
— Куда отправите? — испугалась Денисия.
— В Англию.
— А если во Францию? По-французски я говорю свободно.
— Во Францию? — Боровский задумался. — Не очень мне это нравится… Впрочем… Хорошо, можно и туда. Бертран… Мой приятель, господин Машикули, думаю, поможет вам и делом, и мудрым советом.
