Иван Дубинин - Цезарь в тесте
— А кто такой Жеребилов? — снова поинтересовалась я.
— Как?! Вы не знаете, кто такой Жеребилов?!
— Пока нет.
— Он главнее самого Жомова! Но, если между нами, — Вероника, видно, хотела всячески понравиться и услужить мне, — то я слышала, будто Жеребилова просил об этом сам Гильдяев!
Я промолчала, но Ника поняла по моему лицу, что я не знаю, кто такой Гильдяев!
— Да Вы что?! — не могла поверить в это юная модель. — Он же был законодателем мод в нашем деле!
— А почему был?
— Его электричеством убило.
— Вы знаете, Ника, — сказала я, — Вы мне понравились. Я обязательно буду рекомендовать Вас нашему режиссёру.
— Спасибо, — робко опустило глазки невинное создание.
— У меня к Вам просьба.
— Да! — живо откликнулась Ника Кашкина. — Слушаю Вас.
— Мне всё равно надо поговорить с Мурой, Вы не могли бы её пригласить сюда?
— Конечно, конечно. Я сейчас сделаю, — и она упорхнула, окрылённая радостными перспективами рекламного будущего.
Минут через пять явилась Кондрашкина. Внешне очень эффектная, она вся светилась от предчувствия радостной неожиданности. Мура была выше среднего роста. Светло-каштановые волосы волной падали на плечи. Смазливое, ярко разрисованное лицо сверкало на вершине равнобедренного треугольника ее пёстрого платья, из которого двумя перпендикулярами торчали ноги.
Первое, о чём подумала я, как и всякая бы другая женщина на моём месте, что Мура на голову выше своего кавалера. Комплексуют от этого не только женщины, но и мужчины. А вот Изжогин — поди ж ты! — не придаёт этому, по всей видимости, принципиального значения.
Как-то наша Тоня, придя из школы, в очередной раз открыла в себе новую грань подросткового комплекса. Ходила недовольная, надутая.
— Ну, что на этот раз? — поинтересовалась я.
— Ага, Столя, тебе, может быть, и всё равно, а я вот маленькая, не расту. Если и дальше так будет продолжаться, то никто на меня и не посмотрит.
О, Боже! — подумала я. Мне бы твои проблемы. А вслух сказала:
— Глупенькая! Как раз всё-то и наоборот. Ты посмотри на современных молодых людей. Высокого крепкого парня редко и встретишь. В основном все — мелкие, худые. Ну, может, среднего роста. А девицы, словно цапли. Да ещё шпильки норовят надеть. А кому хочется под мышкой у невесты болтаться? Вот и выбирают себе маленьких, чтобы самому выглядеть повыше. Так что у тебя, Тосик, шансы намного больше.
Кажется, уговорила.
Со мной в консерватории учился Юра Подрудный. Хороший парень и скрипач талантливый. Но худенький и невысокого росточка. Может, потому родители в своё время его на скрипку и отдали. Другой инструмент был бы ему в тягость. Так вот, он однажды на занятия приехал растерянно-смущенным и сдуру, под впечатлением, рассказал ребятам о своём приключении. Ехал Юра в переполненном автобусе и его зажали в нём намертво. Причём, сзади его находилась здоровенная баскетболистка. И мало того, что он был втиснут в ее телеса, так она еще уложила ему на голову свои мощные груди. И когда автобус подбрасывало на неровностях дороги, то они мягко амортизировали Юрины подскоки. Оно, вроде, и приятно, но всё равно, как-то неловко. Все потом долго потешались над пострадавшим. И с тех пор иначе как Юра Подгрудный его никто и не называл.
— Это Вы из киностудии? — заискивающе улыбаясь, спросила девушка.
— Нет, Мура, я из МУРа, — бухнула я.
— А мне нужен помощник режиссёра, — пролепетала Мара-Тамара.
— Да я это, я. Не буду же я при всех ваших сотрудниках объяснять, что приехала допросить Вас по делу об убийстве. Правильно?
— Да, — сразу сникла несостоявшаяся кинозвезда. — Но я ведь уже всё рассказала следователю.
— То следователю, а то — мне. Я — частный детектив. Ламанова Евстолья Анатольевна. Работаю по просьбе Труфанова.
— А! Так это Вы, — Мура облегчённо разогнулась и даже презрительно скривила губки. — Но я ведь сказала Игорю… Васильевичу, что сейчас очень занята!
Во мне волной взмыла обида за весь коллектив нашего славного «Пердимонокля». И я ей отомстила:
— Вы что же, хотите, чтобы сейчас подъехала группа захвата на машинах с сиренами и Вас в наручниках препроводили на допрос? Или доставили в квартиру Труфанова на место преступления?
Девушка снова стала ласковой Муркой.
— Ну, что Вы. Я, конечно же, отвечу на Ваши вопросы. У меня сейчас как раз появилось свободное время.
То-то же! Нечего тут вымоделиваться!
— Садитесь, — я взяла ситуацию в свои руки.
Мура послушно села.
— Назовите своё полное имя.
— Кондрашкина Тамара Вадимовна, — и, слегка поколебавшись, добавила, — Мура.
Ну, Мура, так Мура. Тем более что это не официальный допрос.
— Расскажите всё, что Вы знаете по этому делу.
— А что я знаю? То, что и все, даже немного меньше. Игорь Васильевич пригласил меня на вечеринку по поводу дня рождения его партнера по бизнесу. Всё было так клёво, весело. А потом этот ужасный несчастный случай.
— А вот Ваш Игорь Васильевич, — перебила я — совсем другого мнения по этому поводу.
— Вы тоже думаете, что это мог сделать тот мальчик? — она посмотрела мне в глаза.
Я молча выдержала взгляд.
— Ну, что Вы! — по-своему поняла меня Мура. — Он сам так перепугался, просто был в шоке!
— Тогда пистолет кто-то подменил, — сделала я вывод.
— Наверное, да, — согласилась девушка.
— Возникает закономерный вопрос — кто?
— Не знаю, — простодушно ответила она и снова посмотрела мне в глаза.
А девица неплохо держится, подумала я, может, и вправду, талантливая. Недаром за неё ручался этот, как его? Жобо… Жоро… Жеребцов с Разгильдяевым!
— Скажите, Мура, Вам ничего не показалось подозрительным в тот вечер?
— Да нет, все так веселились, танцевали.
— А Вы всё время танцевали? — задала я коварный вопрос.
— Нет, было душновато, и я выходила подышать. Мне даже сделалось дурно.
— Вы и на лоджию выходили?
— Иногда и на лоджию.
— А оттуда можно незаметно и быстренько забежать в обеденный зал и подменить пистолет, — захлопнула я капкан.
— Вы меня подозреваете? — удивилась Тамара, то есть Мура.
— Я всех подозреваю.
— Но это глупо! Я впервые общалась с этими людьми, а Вы мне приписываете какие-то интриги. Да и потом, откуда у меня пистолет? — она страдальчески наморщила лобик, пытаясь, видимо, разжалобить меня.
Но я упорно гнула свою линию.
— Может быть, Вы его постоянно носите. Для самообороны, — использовала я аргумент Изжогина.
— Нет, я мальчика не подставила бы, — сказала она материнским тоном, хотя ей самой было лет двадцать три — двадцать пять.
— Значит, Вы ничего не можете сказать?
— Ну, не знаю, — замялась девица. — Боюсь понапрасну вызывать подозрения к недостаточно знакомым мне людям, может быть, очень хорошим…
— Говорите! — не выдержала я.
— Когда я проходила через комнату в туалет, то Ида стояла как раз возле того пиджака.
— Она рылась в карманах?
— При мне — нет.
— А как она среагировала на Вас?
— Нормально. Улыбнулась приветливо.
— А потом?
— Когда я возвращалась, её уже не было.
— И теперь уже Вы находились в комнате сами?
— Нет, в это время домработница меняла приборы на столе.
Мура посмотрела на свои часики. Вроде, и не демонстративно, но выразительно.
Чем-то она меня раздражала. То ли чрезмерной жеманностью, то ли пёстрым своим экстерьером.
— Хорошо, — сказала я. — У меня к Вам последний вопрос. Вы давно здесь работаете?
— Не очень.
— Говорят, сюда не так-то просто устроиться?
— А куда на хорошее место можно легко устроиться? — по-одесски, вопросом на вопрос, ответила она.
— Ну, и как же Вы сюда попали?
— Вы знаете — повезло! — Она открыто посмотрела на меня простодушными глазами. — Вот села в корыто, а оно меня повезло.
— В какое корыто? — не врубилась я.
— Это так, образно. Помните старуху с разбитым корытом?
А! Конечно, если в него запрячь тройку резвых жеребцов, подумала я, а вслух произнесла:
— И у старухи бывает пруха!
Мура встала. Я думала, она обиделась, но та смущенно улыбнулась:
— Извините, я на работе.
Я её, естественно, поблагодарила за беседу и наговорила напоследок кучу всяких милицейских штампов. Типа, никуда не уезжайте, если Вы нам понадобитесь, то мы Вас найдём. Мол, у Вас длинные ноги, но у нас ещё длиннее руки. И посмотрим, в чьём корыте собака зарыта.
Ещё на лестничной площадке я услышала крики в квартире. Значит, дома кто-то есть, и наша суматошная, взбалмошная, то есть нормальная жизнь течет своим чередом.
Так и есть. Данька с Тоней вцепились вдвоём в ручку туалета и боролись за право первым завладеть «уголком облегчения».
