Наталья Александрова - Миллион черных роз
— А как же Светлана?
Светлана Трясогузкина, актриса второго состава, на время болезни заменила Лолу во всех ее ролях, причем сквозь маску показного сочувствия светилась плохо скрытая бурная радость.
— Не спрашивай! — в голосе Главного звучало неподдельное отчаянье. — Она не появилась вовремя, на звонки не отвечает, а сейчас от нее передали записку, что она срочно уехала к жениху в Чемоданск!
— Нашла куда ехать! — негромко прокомментировала Лола. — По-моему, страшнее Чемоданска трудно что-то придумать… хотя я там, конечно, не была…
— Целиком с тобой согласен! — пропел Главный совершенно нехарактерным для него льстивым голосом. — Но теперь мы оказались в абсолютно безвыходном положении. Придется отменять спектакль, а нас обещал посетить Пеликанский… ты понимаешь, как это важно для театра…
Константин Пеликанский, видный петербургский театральный критик, бойкие и злые обзоры которого охотно печатали все городские издания и иногда даже публиковали в Москве, до сих пор не удостаивал их театр своим вниманием, поэтому Лола хорошо понимала чувства Главного.
— И с шестого телеканала обещали приехать… — продолжал гнуть свою линию режиссер, — а тут — отмена спектакля…
— Ладно, — решительно проговорила Лола, — я приеду.
— Но ведь ты больна?
— Ничего, я соберусь с силами.
— Я всегда знал, Олечка, что ты настоящая актриса! Актриса с большой буквы! Которая доиграет спектакль, даже истекая кровью!
— Ну, я пока не истекаю… — скромно произнесла Лола.
Главный добился своего и повесил трубку.
Лола сидела в кресле, глубоко задумавшись.
Она боялась, смертельно боялась нависшей над ней опасности, боялась наемного убийцы, который охотится за ней и в любую минуту может нанести смертельный удар — но в то же время она не могла сорвать спектакль, к тому же спектакль, настолько важный для театра… Главный был абсолютно прав, она действительно настоящая актриса, для которой театр важнее жизни…
По крайней мере, нужно загримироваться, прежде чем выйти из дома. Если она каждый раз создает новый образ для Лени, почему же не поработать и над своей собственной внешностью?
Вера Анатольевна, в прошлом ведущий инженер крупного оборонного предприятия, а теперь — консьержка, вязала шерстяные носки для внука и время от времени поверх очков бросала быстрый взгляд на лестницу.
Внук Веры Анатольевны так быстро снашивал шерстяные носки, что вязать их можно было не переставая. Впрочем, всю остальную одежду он снашивал с такой же удручающей скоростью. К сожалению, бабушка тринадцатилетнего разбойника не могла связать ему джинсы или кроссовки, поэтому она делала то, что было в ее силах. Благо вязать на ее работе разрешалось, а за долгие годы инженерной карьеры она приобрела виртуозные навыки вязания на спицах.
Над лифтом загорелась лампочка четвертого этажа, и вскоре из кабины вышла совершенно удивительная личность. Скрюченная, сгорбленная старушонка с лицом, замотанным до самых глаз мужским шерстяным шарфом была, тем не менее, одета в довольно приличное черное пальто, и на ногах у нее красовались дорогие сапоги. Вера Анатольевна совершенно точно помнила, что эта старуха в дом не входила — разве что в другую смену, в дежурство второй консьержки Галии Равилевны…
— Простите, дама, а вы из какой квартиры? — строго осведомилась у таинственной незнакомки бдительная Вера Анатольевна, неукоснительно блюдя строгие правила несения караула.
— Из шешнадцатой! — прошамкала подозрительная старуха, торопливо прошмыгнув к двери.
Вера Анатольевна неодобрительно покачала головой.
В шестнадцатой квартире не так давно поселилась симпатичная пара — приятный мужчина лет тридцати, очень вежливый и обходительный, с какой-то удивительно незаметной внешностью — поговорив с ним в течение нескольких минут, совершенно невозможно было вспомнить, как он выглядит. Его жена — или кто она ему, сейчас у молодежи не разберешь — была, напротив, женщина очень яркая и красивая. К тому же она всегда эффектно и дорого одевалась… Конечно, это вызывало у Веры Анатольевны некоторое вполне понятное завистливое неодобрение, но со временем консьержка привыкла смотреть на жильцов как на людей другого сорта, как на жителей других планет, и постепенно изжила в себе социальную недоброжелательность. А в остальном девушка из шестнадцатой квартиры была очень мила, вежлива и симпатична.
Однако в самые последние дни с этой квартирой что-то происходило.
Началось с того, что в отсутствие хозяина в квартиру стали приходить другие мужчины. Сначала появился плотный мужчина в возрасте чуть за пятьдесят, с вьющимися слегка седеющими волосами и одутловатым нездоровым лицом — судя по внешности, замотанный бизнесмен средней руки.
Вера Анатольевна очень удивилась — собственный муж гораздо моложе и симпатичнее, чего, интересно, надо этим заевшимся дамочкам? Не говоря уже о том, что муж заботится о ней, создает ей такие исключительные условия, одевает в баснословно дорогие тряпки…
В отношении консьержки к жиличке из шестнадцатой появился первый холодок.
Но той показалось мало, и на следующий день к ней заявился совершенно подозрительный тип — лощеный красавчик с прилизанными иссиня-черными волосами, оливково-смуглой кожей и маленькими усиками… типичный злодей из латиноамериканского сериала… Впрочем, откуда у нас латиноамериканцы, наверняка просто «лицо кавказской национальности».
Такого свинства от приличной с виду девушки Вера Анатольевна никак не ожидала, и ее отношение к жиличке опустилось ниже точки замерзания.
А тут еще какая-то загадочная старуха… Нет, в шестнадцатой квартире явно творится что-то неладное!
Лиза Штукина не находила себе места.
Опять эта стерва Чижова на коне! Казалось бы, судьба наконец обошлась с ней по справедливости: ее обвинили в убийстве, и жить на свободе мерзавке остались считаные дни… конечно, и сама Лиза постаралась, вложила в дело свою скромную лепту, подбросив в гримерку Чижовой бриллиантовую змейку, но трудно осудить ее, учитывая всю глубину чувства, испытываемого несчастной травести к этой наглой выскочке…
Но несмотря на такие очевидные улики, полиция тянет, не собирается арестовывать стерву… Небось, она их всех купила или переспала с ними — Лиза видела, какие взгляды бросал на мерзавку высокий кудрявый опер! Но хоть одно радовало — Чижова сказалась больной и перестала ходить в театр, перестала доводить несчастную Лизавету своей отвратительно, мерзко безупречной внешностью и своими непрерывными успехами у публики…
Так надо же — и здесь сорвалось! Светлана, артистка второго состава, заменявшая злодейку Чижову, выкинула номер — умчалась сломя голову в какую-то дыру, на Урал или в Сибирь, к жениху…
Все, ну просто все против бедной Лизы!
А Главный хорош — кинулся звонить Чижовой, уговаривать ее, унижаться перед этой стервой… Ну и она, конечно, изволила согласиться, появилась в театре! Никто даже не видел, как она вошла, проскользнула незаметно мимо вахтерши — небось мучает все-таки совесть, не иначе как она убила Валерию…
И самое гадкое, что спектакль прошел «на ура», публика до сих пор аплодирует, не отпускает мерзавку… Ну, вкусы публики известны — им только подавай смазливую мордашку да стройные ножки… Тьфу, пошлость! Но даже этот хваленый критик притащился в антракте за кулисы, говорил Чижовой комплименты, ручки целовал, козел! Нет, все делается только за деньги или через постель, это ясно, как божий день! А настоящая актерская игра никому не нужна, и никто ее не оценит, никто не замечает, сколько страсти и подлинного таланта рядовой скромный труженик театра вкладывает в роль, допустим, Тома Сойера…
Погруженная в свои безрадостные мысли, Лиза Штукина брела по пыльному полутемному коридору в глубине театра.
Ноги сами привели ее к гримуборной Ольги Чижовой.
Лиза дернула дверь — она оказалась не заперта.
Оглядевшись по сторонам, травести прошмыгнула в комнату.
Она сама не знала, зачем вошла сюда — то ли надеялась проникнуть в какие-нибудь темные тайны предмета своей ненависти, то ли просто хотела лишний раз взглянуть на ее комнату, на ее вещи, как преступник, говорят, снова и снова возвращается на место преступления…
И Лиза, конечно, увидела то, чего ожидала — на гримерном столике Ольги Чижовой, в простом керамическом кувшине, стоял огромный букет свежих роз!
Пятнадцать белоснежных роз, полураскрытых, благоухающих, покрытых каплями росы… Конечно, это была не роса, а всего лишь обычная водопроводная вода, но розы от этого не казались менее прекрасными!
Какой-то идиот — поклонник принес мерзавке этот проклятый веник!
Самой Лизе только один раз подарили после спектакля букет цветов — и куда более скромный, потому что тот букет Лиза купила на свои собственные деньги и попросила поднести его Марину Столетову, свою одноклассницу, которой она подарила контрамарку… Лиза хотела, чтобы коллеги наконец увидели — ее тоже ценят зрители, ей тоже дарят цветы, она тоже настоящая актриса…
